Ну да подождите на минутку, я после это расскажу, а дайте мне прежде сказки переписать, чтобы как чего и впрямь не запамятовать!

НАЧИНАЕТ СКАЗКА СКАЗЫВАТЬСЯ, починает рассказываться – извольте прослушать, кому есть время-досуг. А сказка эта без присказки, так она и уродилась; хоть это и непригоже, да делать нечего: пришла пора рабочая, присказки поразбрелись, негде их взять! Начнем так, как в старину сказывали.

В некотором царстве, в некотором государстве, за морем-океаном, за тридевять земель – где сена не косят, огня не жгут, репы не сеют, муки не едят; где чрез реки мосты без подпоры висят; где строят дома окнами на улицу, воротами на двор, где воле раздолье, уму простор… В той-то дальней сторонке давным-давно жил-был царь Тафута. Вы зевнете, пожалуй, да скажете, как в старые годы моя нянюшка, «и сказка вся тута!» – нет, люди добрые, она только починается…

Жил-был царь Тафута. У него – царя – были три сына-богатыря; два-то сына были крепки и рослы, что хмелина в весну, а третий-то сын, царевич Иван, был и сух, и мал, что зимою бурьян. Старших царевичей звали: первого – Мартын, а второго – Мирон. Был силен царевич Мартын: ходил он на волка с дубьем один; а царевич Мирон знал только стрелял из лука в ворон и по редкой промах давал, – больше они ничего не умели. Царевич Иван из отцовского дома почти не выхаживал, и братья его за то не любили, что он с ними не бывал на их потехах и больше их слушался и боялся отца своего, царя Тафуты. Хоть братья, бывало, звали лентяем и говорили при отце своем про брата, что он ни к чему не будет годен, что быть бы ему лучше бабой, а не царевичем! – Тафута был себе на уме; любил он царевича Ивана за его тихость и послушливость и говорил сыновьям за него такую пословицу: что, мол, с малиннику лыки не велики, да ягоды сладки, а с калиннику и лык надерешь, да ягоды в рот не возьмешь.

Жили они вместе многие годы – не пять и не десять лет. В те поры люди жили не по-нашему: в пятьдесят лет мужчину женихом звали, а во сто он был добрый молодец, в двести лет, бывало, овдовеет да еще пятьдесят лет на другой жениться собирается; не то что теперь: муж иной лет пять, а иногда только и годок пожил, да и собирается на покой, в землянку; а жонка еще моложе ребенка – к ней, глядишь, сватается другой, да и другого-то она еще поманит-поманит, да третьего достанет… Хоть последняя ягода иногда и хуже первой, да будто свежей, будто вызрела заново!.. Это, впрочем, не всегда так бывает, да к пиву естся, а к слову молвится: кто смолоду не пытал голоду, а если худо наешься да плохо выспишься, так и лезет тебе в голову такая дрянь – грезится все, что девушка-невеста проведет тебя, пришлет тебе с девкой-чернавкой в плетеной корзинке печеного гарбуза1. Так такая на них досада возьмет, что так бы, кажись, и хотел опять воротить годы прежние, царствование Тафутово, чтобы непременно в свой век двух жен изжить! А каковы то были жены при Тафуте – посмотрим далее…

Вот исполнились годы урочные, стал царь Тафута стареть, стали дети, сыновья его, женихами взрослыми.

В одно время, не запомню, в день какой, призывает Тафута-царь к себе сыновей своих – добрых молодцев; призывает он их не пиво делать, не мед варить – призывает о деле говорить, деле нужном, деле надобном. Приходят молодцы. «Что угодно родитель-батюшка?» – «Дети мои милые, соколы мои ясные, – говорит царь Тафута, – пришло время, наступает час – надо мне царское бремя сложить на кого-нибудь из вас: стар я становлюсь, дряхлый делаюсь – глаза плохо видят, ушами недослушиваю – пора перемены!.. А так как в нашем царстве такой закон и порядок, что холостому царствовать не приходится, то я желаю оженить вас всех троих до одного, и потом, смотря как вы будете уметь жить и владеть своими женами, управляться своей семьей, смотря по этому, я увижу, кто из вас будет достоин владеть моей землей, управлять моими подданными. Объясните же мне теперь: желаете ли вы и где намерены приискать себе жен, а мне законных невесток?

Большой сын, царевич Мартын, говорит отцу Тафуте такую речь: «Я, батюшка-родитель, жениться не прочь, а выбирать невест не мастер – по мне какая была бы собой покраше да умела стряпать щи, варить кашу, та и наша; а, впрочем, твоя воля – я пойду искать другую, если такая тебе не по нраву!» Теперь держит ответ царевич Мирон: «Я, – говорит он, – тоже, что и брат, жениться хоть сейчас готов, да и невест, кажись, приискивать нечего далеко ходить: в нашей стороне их не оберешься – есть много красивых и девиц, и вдов, будь только сам исправен-готов, а то выбрать есть из чего!» Царевич же Иван говорит отцу: «Мне, батюшка, жениться охоты нет; а, впрочем, твоя воля! – выбери мне невесту сам, по твоему совету я исполню, что велишь».

Царь Тафута выслушал их, подумал, покачал головой из стороны в сторону, плюнул на пол, утер усы, погладил бороду и повел к ним такую речь:

– Дети мои милые, соколы ясные!.. Нет, так на свете не бывает: если девицы красные сами себе порой должны женихов выбирать, то уже женихи и подавно! – а вы хотите, чтобы другие за вас смотрели невест; вы думаете, какая ни попала, то и ладно, лишь бы долго из-за нее не возиться, а поближе да поскорее взять!.. Жизнь ведь пережить – не поле перейти, а с дурной женой и полвека не проживешь – умаешься. Нет, это нейдет! Расскажу я вам на это побасенку – как хотите, так и понимайте! (Царь Тафута, хоть иным часом и не совсем складно говорил, а любил впутывать побаску, послушайте!..)

Пошли девки в лес по орехи; пришли к орешнику – давай набирать: все рвут с орешин по выбору, на которой больше да зрелее, а одна девка увидела, что кругом кустов орехов много на земле лежит, и все они крупные, лущеные; рассудила – лучше их набрать, чем трудиться искать да рвать с дерева; того и гляди, говорит, еще хлестнет по глазам орешиной! Говорят ей подруги: «Эй, с орешника рви! Не ленись походить да высмотреть!» Она подруг не послушала, думает, что ей завидуют. Нарвали орехов девицы красные, пришли домой. У тех орехи, что орехи: стоит разгрызть – уж и ядрышко; а у ней все свищ да свищ!.. Так и вы со своей леностью повыберете себе жен, как орехов девка неразумная.

«И то! – вскрикнули царевичи, – ну так присуди же нам сам, батюшка, помоги своим умом-разумом; мы от него не прочь. Расскажи примерно, как бы ты на нашем месте сам поступил, а мы уж по сказанному, как по писаному, по глаженому, как по стриженому, сами догадаемся!» – Нет, – сказал царь Тафута, – и меня никто не учил, как это делается, и вы так же сами должны этим делом смекать. Если выберешь вам жен, да будут чем не ладны, так мне упрек… Нет, я за это не берусь; дорогу вам показать покажу, а гладка она или ухабиста, про это ведать не мое дело! Вот вам и сани, и оглобли, и конь, и сбруя ратная, и узда сыромятная! Впрягайте как знаете и ступайте куда ведаете!

Поглядели братья-соколы друг другу в очи ясные, потолковали между собою о таком деле трудном-мудреном и положили, с позволения отца-родителя, перемолвиться со старшими боярами, советниками царя Тафуты, как приступить к такой оказии.

Утром рано, чуть свет, ходят по городу трубачи глашатые, трубят в трубы медные, играют в гусли звончатые и выигрывают на всех семи инструментах одну речь: