Я зашла в большую пустую комнату. Много голых столов, за одним спиной ко мне неподвижно сидит девушка. Даже так? Муляжом обзавелись? И тут она повернулась! Я чуть не вздрогнула. Блин! Живой человек! Как все реалистично. И вот ее я, значит, должна «одобрить». Почему я? Я еще сама ни на что не соглашалась, мне самой еще ничего не предложили! Я себя еще не одобрила!

Девушка начала рассказывать про свой опыт в продажах. Я смотрю на Валю. Серьезно кивает. Какой опыт? Какие продажи? При чем здесь я? Что вообще она должна продавать? Журналы? Кажется, что-то другое. Девушка закончила и смотрит, ждет вопросов. Я что-то должна сказать? Что-то спросить? Это не квест. Я вспомнила дорогу, как Москва превратилась в Немоскву практически за пару минут. Точно! Это московское Зазеркалье, и я тут Алиса. Я посмотрела на резюме, невесть как оказавшееся у меня в руках. Ее зовут Варвара. Кажется, она не в курсе, что мы в Зазеркалье. Смотрит. Глаза зеленые-зеленые, как у меня. В глазах напряженное ожидание. Она всамделишная и нервничает, бедняжка. Искать работу – это так тяжело. Терпеть, как тебя оценивают. Ждать ответа. Какая-нибудь овца будет изображать любезность, а в это время рассматривать тебя, как микроба в микроскоп. Конечно, я ее одобрю, что мне, жалко, что ли? Пусть продает, что хочет.

Валя уже тащит меня куда-то. Идем к Эдуарду. Смена декораций, Алиса глубже провалилась в кроличью нору. Следующий уровень. Мы в Эдуардовом кабинете. Он заждался. Кстати, не мешало бы ему уже мне заплатить. Как бы на это намекнуть? Я не мастер в таких делах. Защищать чужие интересы – это, пожалуйста, а свои – фиг. Я буду что-то мямлить, намекать. Валя что-то бодро тараторит, сыпет вопросами. Я молчу и смотрю в окно. Темнота. Интересно, Эдуард гулял по этому кладбищу? Судя по местоположению и заброшенному виду, оно очень старое. Десять вечера, между прочим. Интересно, маме удалось загнать Даню спать?

– Ну, это пусть Лазарева решает, – эта фраза вывела меня из задумчивости, – она ведь директор.

– Кто директор? – опомнилась я.

– Ты директор. Издательства. Тебе ведь выслали документы? – утвердительно спросил Эдуард, вальяжно покачиваясь в кресле.

Хорошее у него кресло, все такое ортопедическое. Где надо – сеточка, где надо – подушечка. И качается, если хочешь. Но даже кресло не смогло меня сбить с верного пути. Разве в вопросе директорства главное, выслали ли мне документы? Мне кажется, мы перепрыгнули пару ходов? В конце концов, у меня есть хорошая работа, и я в любой момент могу послать Эдуарда с его издательством. Эта мысль вернула мне способность соображать. Я даже вспомнила, что еще можно продавать в журнале, кроме журнала. Рекламные площади!

– Выслали, но мне казалось, что такие предложения делают иначе. Обычно людям не документы высылают, а предлагают что-то. Я не слышала предложения. И вообще неплохо было бы за уже проделанную работу заплатить.

«Уф, – подумала я про себя, – я сделала это, сказала!»

– Хорошо, хорошо, – засуетился Эдуард, – вышли мне на почту, сколько часов ты потратила, расчет, все это, и сколько ты хочешь. Идите там обсудите по обложке, по статьям.

Он встал и пошел натягивать плащ, из чего мы заключили, что аудиенция окончена. Ну что ж, значит документы, в которых я директор, – это всерьез. Можно их и почитать. А Валя зря копила свои вопросы, ни на один она не получила ответа и требовательно уставилась на меня в недоумении. Маленькая, юркая, с быстрыми движениями всегда готовой к подвигу девочки-пионерки-активистки, Валя желала издать журнал прямо немедленно, где-то там уже скопились резюме дизайнеров и редакторов.

– Не спеши, – охладила я ее пыл, – у нас еще ООО не зарегистрировано, мы только договор согласовали с прежними хозяевами.

Чем пробка не место для ведения дневника? Отличное место! Правда, реально вести дневник получается лишь с большими перерывами. Почти месяц… Уже и забыла, зачем я его завела, этот дневник? Вспомнила! Из-за них, из-за мужиков. У меня с ними явно что-то не то. У меня их нет! Ну, точнее не «их», а «его», мне же один нужен, я не жадная. Я почитала литературу, литература мне указала, что причина, скорее всего, во мне. Я так и знала! Что-то я с ними не то делаю, не тех выбираю, не так себя веду, не туда смотрю, не то говорю? Записываю, чтобы потом прочитать, осознать, поймать за хвост вредоносные паттерны, и тогда…

Ходила с мужчиной из «мерса» в ресторан. Что тут сказать… Когда он открыл дверку в моем авто и помог мне выйти, то я, конечно, вышла. Отчего не выйти навстречу своему счастью? Предполагаемому… Вышла, встала на тротуар, выпрямилась и поняла, что мужчина остался далеко внизу, он заканчивался где-то под моим плечом. «Зря, – подумала я, – зря надела шпильки».

Когда я была маленькая, то жутко стеснялась того, что я такая длинная. Сколько бы отец ни призывал меня гордиться (примерно всем: своими предками, ростом, прочей статью), нести себя высоко и вскидывать голову вверх, я сутулилась и завидовала девочкам среднего роста. И все же мне запомнилась одна мамина история. Была у них на работе Ленка. Ленка была очень красивая и высокая. Несмотря на это, она ходила только на шпильках. А когда ей указывали на то, что бОльшая часть мужчин в их Управлении получается ниже ее ростом, она пренебрежительно замечала, что это их проблемы. До таких высот внутренней свободы я доросла только к тридцати, и то, видимо, не до конца. Иначе бы меня, наверное, не смутил тот факт, что кавалер из «мерса»… коротковат.

Короче, сидеть в ресторане оказалось комфортнее, чем идти пятьдесят метров до него. Начал с комплиментов: у вас, мол, не только лицо, у вас и фигура, вы просто законченная красавица, зеленые глаза, рыжие волосы, у вас, наверное, отбоя от поклонников нет. Я тяжко вздохнула, не жаловаться же ему, что все наоборот. Руки в наколках, но речь идеальная. Видать, из бандитов, но с интеллигентными корнями. Что ж, так бывает с мужчинами из «мерсов».

Я заказала кофе и салат. И до половины салата в попытке оживить беседу честно рассказывала о себе. А потом подумала, что негоже все выбалтывать. Пусть о себе расскажет. Очевидный плюс свидания с тем, кто не особо нравится. Можешь сохранять трезвость рассудка и следить за балансом «я рассказала – ты расскажи». Рассказал. Хорошие дела, он женат! Еще один. Господи, за что мне это?! Детей нет. Жена в Америке. Хорош брак: она за океаном, а он тут знакомится на светофорах. Просто блеск. И вот еще нюансик… Он мне не нравится. Совсем. Я начинаю собираться, так как не знаю, о чем еще тут говорить, и не понимаю, зачем мне это. Говорю, что меня ждет ребенок, мне пора. На прощание снова ручку подал, а она ледяная и влажная. Как лягушка. Бррр.

Я села в машину в смешанных чувствах. Каждый раз ты надеешься, ну, если не на Принца, то хотя бы не на лягушку же! На что-то мало-мальски приличное. Тут все было так многообещающе: машина дорогая, позвонил сразу. И вот: женатый, неприятный мужик, из «бывших» и с лягушиными руками. Это издевательство!

Я, как и большинство разведенных женщин в РФ, не могу рассчитывать на алименты. Мой бывший муж занимает приличную должность в госкорпорации, но у него свои взгляды на содержание ребенка. Он полагает, что мне нельзя давать деньги, так как я их потрачу на себя. Я то считаю, что Семейный кодекс здраво решает этот вопрос: купила ли маманя машину, сделала ли ремонт, – это все на пользу ребенку. На машине мы в школу ездим, на ней же привозятся продукты. А в красивой отремонтированной квартире ребенку жить всяко лучше, чем в убитой. Но мой бывший супруг ненавидит меня и моих родственников. Просто для примера: когда он мне отдал машину, то запретил возить на ней мою маму. Соответственно, и алиментов мы не видим. Вдруг я откушу от колбасы, купленной для ребенка?

Я, конечно, все взыскала и даже получила исполнительный лист. #Яжюрист. Подала документ на исполнение. Бывший супруг стал угрожать. И не чем-нибудь, а убиВством! Но я ооочень сильно хотела сделать ремонт. Мы с сыном жили у мамы, и наша старенькая квартира требовала вложений. Я подала лист в Службу судебных приставов и заявление в полицию. Угрожать он перестал, но нерадивый судебный пристав, будь он неладен, взял да и послал лист ему на дом. Вместо того чтобы послать его на работу. Бывший муж мой возликовал, лист порвал в клочья – и теперь ничего нам не должен.