Я легла на кровать, передо мной, на стене висели большие часы фирмы Мado с божьими коровками на стрелках и циферблате. Подарок мамы на одно из моих дней рождений.

Она коллекционировала часы, в одной из ее комнат настольных, настенных, и даже напольных экземпляров было столько, что в каком-то из журналов «Я покупаю» за 2018 год была даже целая статья, посвященная моей маме и ее коллекции времени.

«Нет! через полчаса эти коровки меня взбесят своей заторможенностью, уберу-ка я этот дорогой подарок от греха подальше!»

Я встала на кровать, дотянулась до часов, они оказались тяжелее, чем я думала, аккуратно сняла их со стены и положила циферблатом вниз, на тумбочку. Вернувшись в свое исходное положение и посмотрев на пустую стену, я почувствовала облегчение.

Ну что ж, не часто человек 21 века остается один на один с собой. Кроме мыслей и воспоминаний мне больше нечем было себя занять. Непривычное занятие, если честно.

Я в последний раз посмотрела на экран телефона ( время – 12.01) потом поставила на беззвучный режим и закинула мой старый добрый айфончик под кровать . "Чтоб не искушал!"

Мама сегодня звонить не будет. Мы вчера долго общались по телефону. Я пыталась ее, впрочем, как мне кажется, безуспешно, убедить, что улетаю на несколько дней в Турцию, к Мире.

Это моя подруга детства, мама хорошо к ней относится, знает ее историю про фиктивный брак с турком, знает, что я иногда летаю к ней, на ее съемную мини-виллу попить ракы и насладиться подобием пиде в Мирином исполнении. И поэтому всякий раз, когда мне нужно слиться со всех радаров, история с поездкой к Мире выручает. (Не, ну я и правда к ней частенько летаю, особенно когда мили халявные накапливаются).

Мама. Мама. Мне почти 33 года, но многие говорят, что я все еще нахожусь под ее колпаком. Нет. Тут другое. Когда умер папа, она осталась одна в нашем большом доме. С новым ремонтом в зале, с огромной коллекцией дорогих часов в гостиной, с наконец-то выветрившейся от табачного дыма кухней, но одна, совсем одна.

Мне было жаль ее, хотя она и стойко держалась, и ни разу после похорон не заплакала и не заговорила со мной об отце. Я хотела ей помочь, поддержать как-то, но ничего разумней не придумала, чем пожертвовать своими интересами, временем и правом на личную жизнь.

Моя подруга – психолог, говорит, что я не должна ее спасать таким образом и я не помогаю ее, а наоборот разрушаю своей жалостью. Она могла бы направить внимание на свою жизнь, и в этом было бы больше пользы и для нее и для меня.

Возможно, но видимо, после моего неудачного замужества, я нуждалась в ней ни меньше чем, она во мне. И мы обе, такой больной заботой друг о друге, не давали голодному одиночеству, поджидавшему ночи в углах наших с ней домов и квартир, окончательно пробраться в наши стойкие, но хрупкие сердца.

***

Я сама не заметила, как провались в сон. Какие-то образы всплывали и тут же растворялись в моем сознании.

Вот я, будто бы опять в парке, опять фата, белое неудобное платье, опять сильный ветер и мама, говорит, что это плохой знак. И тут же все расплывается, и будто в «сюите» Кандинского, краски на холсте изгибаются, образуя невнятные неяркие образы.

Потом вновь проступает четкость, и папа просит меня вернуться домой, показывает какие-то газеты с напечатанными в них моими рассказами, я не слушаю его и смотрю вперед, а там, за его спиной раскинулась Красная площадь. Я вижу Храм Василия Блаженного с его игрушечными куполами, такими яркими и будто сделанными из зефира и пастилы. Я смотрю на Москву, даже не на Москву, а на ощущения Москвы, но при этом понимаю, что коснуться ничего из того что я вижу уже не смогу. Папа что-то рассказывает и рассказывает… я просыпаюсь.

Уже настал день. Яркий и опять оптимистичный свет весеннего солнца призывал к действиям.

«Главное было перешагнуть порог в час дня, потом уже время пойдет быстрее».

Я знала об этой, подмеченной мною еще со студенческих времен, штуки.

С утра до часу – время очень медленное (ну, это если контролируешь его), после часа дня и до шести – двигается значительно быстрее, а с шести и до девяти – пролетает практически незаметно.

Я перевернула часы с божьими коровками – начало второго. Есть уже хотелось, прям очень, но даже больше чем есть хотелось пить.

Я посмотрела в сторону кухни. Кофе машина поблескивала своими гранями и будто дразнила меня своим предназначением. Она знала, что чудесный, волшебный, крепкий, ароматный, божественный кофе, рождавшийся в недрах ее механизмов, был для меня сродни первому глотку воздуха после сна.

Я иногда даже не разговаривала с Лешей ( когда мы еще жили вместе) пока не выпивала свой утренний латте. И поэтому сейчас она, моя старая кофейная подруга , прошедшая со мной уже столько всего, стояла молча на кухонном столе и испытывающее ждала, выдержу я или нет.

« Да, знаете что, еще неизвестно случится там что-нибудь или нет. А я уже, как дура, приняла этот обед молчания и голодания! Там же не так категорично написано про питье. Голод я могу победить, но тягу к кофе…Что будет от одной-двух чашечек латте?»

Я знала, что все равно смогу убедить сама себя в необходимости кофепития, найду необходимые аргументы, и часом раньше или часом позже, но сорвусь.

«Так смысл тянуть? Выпью уже и покончу со всем этим».

Кофе машина послушно зажужжала, кофемолка где-то внутри нее, резко взялась за дело и через минуту, две черные струи свежемолотого кофе полились в мою кружку.

Я пила свой запретный латте, смотрела в окно и думала даже не о сегодняшнем перемещение. (Я совсем почему- то не волновалось о том, что должно случиться ночью.) Я пила кофе и вспоминала о Леше.

****

Странно так, мы остались жить в одном городе, но за эти три года ни разу нигде не встретились. Я сталкивалась в самых необычных местах с кем угодно: одноклассник, чье имя уже и не вспомню; однокурсница, которая проучившись всего полгода с нами, перевелась на курс по телевидению – кто угодно и где угодно, но только не он. Я знала, что Леша живет здесь, знала, что один, но…ни разу еще наши пути не пересекались.

Это, наверное, и хорошо. О чем нам было с ним говорить при встрече? Пройти, отведя глаза, будто не заметив – глупо! Десять лет, проведенных вместе, все-таки достаточно долгий срок. Кинуться друг к другу с поцелуями? Он терпеть не мог такой наигранной показухи, а я – не выносила поцелуев при встрече.

Оставалось одно – самое гуманное и логичное – не встречаться в этом огромном городе, где все дороги неизменно пересекаются, а люди встречают друг друга в день по сто тысяч раз.

Нам было по восемнадцать, когда мы стали общаться. Точнее, знали-то мы друг друга давно, жили в одном дворе, но вот поцеловались первый раз именно летом 2008.

Только ленивый не говорил нам тогда, что первая любовь в очень редких случаях кончается фразеологизмом «жили долго и счастливо», но мы умели с Лешей ломать стереотипы. Поступили в институты в один и тот же город, стали, тайно конечно, снимать вместе квартиру, и прожили девять счастливых лет, пока в один прекрасный день не решили пожениться.

Это была изначально глупая затея. Я, тупо, хотела фото в свадебном платье, а он, может, просто устал придумывать отмазки на вопросы: «Блин, брат, а чего ты не женишься?» И вот, после девяти счастливых лет житья на съемных квартирах и без штампа в паспорте, мы решили расписаться и взять ипотеку.