Поэтому, ещё в октябре 1944 года, Совнарком СССР принял решение об образовании на базе Международного факультета МГУ – Московского государственного института международных отношений (МГИМО). Он стал хорошим дополнением к Высшей дипломатической школе (ВДШ), теперь фактически ставшей академией. После войны в МГИМО в основном принимали молодых демобилизованных военных. Но Пётр Петрович Кочет к этой категории не подходил, ни по возрасту, ни по уже имеющимся знаниям, умениям и квалификации.

Но он всё же тайно мечтал о Высшей дипломатической школе, понимая, что ему надо сначала освежить и пополнить свои знания французского языка.

А так как Пётр Петрович ещё с детства был знаком с французским языком, то его новые успехи в языковой подготовке были бы явными и естественными.

А пока новобрачные окунулись в размеренную повседневную жизнь московских аборигенов, используя вечера после работы Петра для ознакомительных для Алевтины прогулок по Москве, посещения в основном магазинов и кинотеатров, да и чтобы Анну лишний раз не видеть.

В обеденный перерыв Пётр Петрович успевал зайти домой и насладиться домашней пищей из рук любимой молодой жены. В эти дни он чувствовал себя просто счастливым.

Однако ночёвки Анны мешали новобрачным, из-за чего Петру Петровичу в свой обеденный перерыв вместо еды приходилось заниматься с женой любовью. Иногда он даже не на много опаздывал на работу, что стало раздражать не только его самого, но и начальство, как-то высказавшим ему:

– «Пётр Петрович, вы всё время ходите обедать домой. Но иногда не успеваете вовремя вернуться. Попросите, пожалуйста, свою жену вам заблаговременно разогревать обед! Или обедайте в министерской столовой – быстро и довольно вкусно!».

– «Аль, нам надо что-то делать с этим! Может действительно пока переехать в Малаховку? Я буду каждый день туда ездить».

– «Так я не против! Но сколько времени ты будешь тратить на дорогу? Надо будет раньше вставать, соответственно раньше ложиться! Раньше завтракать и позже ужинать, и обедать на работе! Появятся лишние траты на проезд и обеды! Тебе решать!».

Но, на всякий случай, Алевтина об этом спросила мнение соседки Татьяны Тихоновны.

– «Аль, насчёт Малаховки я не знаю, решайте сами. Но одного Петра на ночь наедине с Анной на оставляй – семью потеряешь!».

– «Конечно, конечно!» – горячо согласилась взволновавшаяся Алевтина.

– Как это мне самой в голову раньше не пришло?! – испугалась она.

И молодые продолжили жизнь в столице – благо Анна вскоре уехала в отпуск на юг.

– «Может хоть там себе мужа найдёт – москвича с жильём, от вас съедет?!» – участливо предположила соседка.

Но супругов Кочет обрадовало не только это событие, но и переименование Кёнигсберга в Калининград.

– «Правильно сделали, что ещё так увековечили память Михаила Ивановича!» – поделился с женой Пётр, взяв с письменного стола старенький портрет М.И. Калинина и разглядывая его.

И он тут же подробно рассказал Алевтине о своей встрече с Калининым в далёкой молодости.

Обрадовала Петра Петровича и информация о начавшейся в Фонтенбло под Парижем франко-вьетнамской мирной конференции.

– А-а! Всё-таки французские колонии зашевелились! – отметил он.

И почти через неделю, 12 июля, Хо Ши Мин заявил о согласии на ассоциацию с Францией и о непризнании профранцузской Республики Кохинхина на юге Вьетнама.

Но особенно Кочета обрадовала новость о создании 22 июля в Пхеньяне – по инициативе Компартии Северной Кореи – Единого демократического национального фронта Северной Кореи, объединившего в своём составе три партии и ещё тринадцать прогрессивных общественных организаций страны.

В последующие дни Пётр Петрович Кочет участвовал в подготовке документов к открывавшейся 29 июля в Париже мирной конференции по итогам Второй мировой войны.

Но ещё до отлёта ряда сотрудников МИДа на эту конференцию ему удалось попасть на приём к Ф.Т. Гусеву.

Поздоровавшись, Пётр Петрович сразу изложил суть своего вопроса.

– «Фёдор Тарасович, я, наконец, созрел для учёбы в Высшей дипломатической школе! Я согласен!» – как показалось замминистра, чуть торжественно сообщил Кочет.

Гусев с удивлением поднял свой чуть курносый нос на сотрудника и слегка побагровел.

Глядя в этот момент на, больше похожий на утиный, чем на гусиный, нос замминистра, Петр Петрович подумал, что рассердившийся гусь сейчас клюнет и защиплет наглого петуха.

Однако тот, сделав паузу, глубоко вздохнув и успокоившись, всё же только лишь ошарашил Кочета:

– «А где же вы раньше были, товарищ Кочет?! О чём вы думали?! Вы ведь у нас не один! Желающих было много, целая очередь! И набор уже завершён, курс укомплектован! Так что вы опоздали!?! Ничем помочь не могу! Иди, работай дальше, как работал! Думай! На будущий год попробуй! Если, конечно, получится!?» – в сердцах махнул он рукой, жестом удаляя просителя из кабинета.

– Эх, опять я пролетел мимо кассы! И это происходит со мной всю жизнь! Тугодум я что ли? Не сразу вижу свою выгоду, долго собираюсь! – сокрушался несостоявшийся дипломат.

А сокрушаться было от чего. Карьера Кочета оказалась под угрозой.

Ведь продвижение по службе в НКИД, как правило, для молодых партийных кадров, зарекомендовавших себя в ходе предыдущей партийной либо государственной деятельности и прошедших в ряде случаев учёбу в Высшей дипломатической школе, начиналось с ответственной должности в центральном аппарате наркомата.

А способный Пётр Петрович Кочет, надолго задержавшийся со вступлением в партию, такой должности до сих пор не имел.

Вслед за этим новый сотрудник направлялся секретарём либо советником посольства, как правило, в одну из стран, по которой он специализировался ранее, работая в центральном аппарате.

Через несколько лет, в зависимости от успешности в карьерном росте, обычно следовало назначение на пост посла или его заместителя, или советника или секретаря, либо на должность руководителя одного из отделов наркомата с последующим возвращением на должность посла, а затем – вновь на работу в центральный аппарат НКИДа.

Так было и теперь в МИДе СССР. Так что Петру Петровичу было от чего расстроиться, ибо он проигрывал другим кандидатам на учёбу в ВДШ по возрасту и соответственно по перспективе роста в будущем.

Дома расстроившийся Пётр сообщил о своём фиаско жене, но та успокоила мужа.

– «Петь, Да не переживай ты так! Бог с ней, с заграницей! Прекрасно проживём в Москве, поработаем!» – обняла она мужа за голову, целуя в темя и разглаживая его волнистую шевелюру.

– «Да, ты права! Чего мы там не видели? Наш дом здесь! Работа, семья! Надеюсь, родишь скоро?!» – ответил он жене поцелуем, рукой нежно коснувшись её живота.

Но, как всем известно, беда, то бишь, неприятности не приходят в одиночку. В июле вновь объявилась Анна, приехав отдохнувшей и загорелой, но почему-то злой и решительной. В комнате Кочетов надолго повисла гнетущая тишина.

А вскоре Алевтина узнала, что беременна.

– Ну, надо же?! Я ещё не успела поработать, а уже намечается. Теперь надо срочно решать с Анной – поняла она.

Всю войну прожившая в комнате Петра Петровича его бывшая любовница Анна никак не могла найти себе новое жильё. И, совершивший по отношению к ней доброе дело интеллигент, теперь вынужден был на пару с молодой женой терпеть «соседку».

– «Аня, учти, предельным сроком твоего с нами пребывания будут мои роды! Войди в моё положение, пойми меня, как женщина!» – предупредила ту, воспитанная на доброте к людям, Алевтина.

– «Аленька, милая, я тебя очень даже понимаю! Но мне пока некуда идти. Но я ищу, стараюсь!» – ответила ей более несчастная.

И это продолжалось вплоть до момента, когда в начале августа Алевтина с сильным отравлением и заражением крови попала в больницу.