В отсутствие жены, дабы лишний раз не волновать её и самому не искушаться, подозревая, что именно ревновавшая Анна притравила беременную Алевтину, Пётр Петрович окончательно выгнал приживалку из своего дома, отобрав ключи и выставив все её вещи за дверь квартиры на лестничную площадку. И как ответственный съёмщик жилья он выписал временно прописанную Анну, после чего власти сразу прописали его жену.

Узнав об этом, Алевтина сначала не знала, радоваться ей или нет.

– Ну, Петя, наконец, решился! А ведь это ради меня! Чтобы я здесь не ревновала! Мы теперь можем спать спокойно, свободно и раскрепощено. С другой стороны, жалко эту бездомную женщину! – сомневалась Алевтина.

– Но, в конце концов, у неё была уйма времени, чтобы этот вопрос решить! После моего приезда ведь прошло целых два месяца!? Так что всё правильно сделал Пётр, вопрос решён и решён окончательно! И меня, наконец, прописали! – сама с собой рассуждала она, успокаиваясь и оправдывая решительный поступок интеллигента мужа.

Но отравление Алевтины сказалось на её беременности, которую пришлось прервать. Не состоявшиеся родители расстроились, окончательно понял правильность своих решительных действий по отношению к Анне.

После больницы Пётр отправил жену в Малаховку, первое время приезжая туда ежедневно. Но, устав от почти каждодневной езды и раннего подъёма, он стал жить дома один, приезжая в Малаховку в субботу вечером и уезжая на работу в понедельник утром.

– «Борь, а как твоя Ксения каждый день ездит в Москву на работу? Не устаёт?» – спросил Пётр брата, удивившись такой выносливости невестки.

– «Привыкла, наверно?! Да и работа у неё в Москве хорошая! Она ведь сейчас главный бухгалтер домоуправления!» – гордо ответил брат.

И он, наконец, рассказал Петру о своей жизни и службе во время войны.

С первых дней войны Борису Петровичу Кочету было поручено руководить заготовками в окрестных лесах их лесничества брёвен для блиндажей, землянок, окопов, мостов и накатов. Он должен был сам выбирать делянки и отдельные деревья, дабы не нанести подмосковному лесу непоправимого ущерба.

После разгрома немцев под Москвой и отхода линии фронта на запад, с августа 1942 года его пригласили преподавать в Высшую оперативную школу особого назначения Центрального штаба партизанского движения, размещавшуюся в бывшем особняке Воронцова-Дашкова в посёлке Быково неподалёку от Малаховки.

Там он преподавал дисциплину под условным названием «Лес», обучая городскую молодёжь разбираться в лесных растениях, полезности тех или иных пород древесины для различных целей, ориентированию на местности, в том числе ночью, выживанию в лесу, съедобности даров леса и растений, и даже способам маскировки в лесу и кустарниках.

– «Я их даже учил предсказывать погоду по поведению деревьев, кустарников и насекомых!» – удивил брата Борис.

– «А как это возможно?» – засомневался Пётр.

– «Возможно! Вот, например, листья деревьев, особенно это видно по клёну, свёртываются к дождю, подставляя свежему ветру свою нижнюю поверхность! Сильный и поздний листопад к суровой зиме! Жёлтые листья летом к ранней осени! Дубрава шумит к непогоде! К наступлению тепла усиливается треск деревьев в лесу!» – продолжал удивлять брата Борис.

– «Вот это да! Оказывается, не зря ты учился в лесотехническом институте!» – обрадовался за брата Пётр.

– «Да, не зря! Вот сильный шум ветра в безветренную погоду в хвойном лесу – зимой к оттепели, а летом к дождю! Так это ещё не всё! Погоду можно определять и не по звуку, а визуально! Воздух над лесом синеет к теплу! Лес чернеет к оттепели, а сереет к морозу! Деревья в инее – будет синее небо!» – продолжал увлекшийся Борис.

– «Борь, а расскажи ещё, какие есть ориентиры, интересно ведь!».

«Хорошо! Как ориентироваться в лесу? Лучше всего по распространённой у нас и всеми любимой берёзе! У неё всегда кора белее и чище с южной стороны, а трещины, неровности и наросты на стволе образуются всегда с северной. И это даже в глубине леса! По ней даже можно прогнозировать наступающий сезон! Если они весной опушатся раньше клёна, то будет сухое лето, а если позже, то дождливое. Тоже самое и при сравнении берёзы с ольхой! Много сока весной течёт из берёзы – быть дождливому лету! Если её сок не вкусен – будет хороший урожай хлебов! Берёзы и зиму предсказывают! Если с начала октября листья с неё не опали – жди поздний снег. А если листья вовремя опадут и все, то в конце января – начале февраля жди длительной оттепели. И про весну берёзы рассказывают тоже ещё осенью! Если берёза желтеет с макушки – жди раннюю весну, и наоборот. А по другим деревьям и кустам тоже можно предсказывать! Но это в другой раз! И всё это народные приметы, позволявшие вовремя сеять и убирать урожаи!» – завершил Борис свой весьма поучительный монолог, далее продолжив про школу.

От брата Пётр узнал, что к началу лета 1943 года эту школу трансформировали в Учебный центр подготовки специальных разведывательно-диверсионных отрядов НКВД, и он остался в ней преподавателем той же дисциплины.

Вскоре его труд был отмечен. На основании приказа Центрального штаба партизанского движения № 63/н от 7 июля 1943 года о награждении большой группы диверсантов этого Учебного центра, Б.П. Кочет, наряду с другими преподавателями, был награждён медалью «Партизану Отечественной войны» II-ой степени.

Борис достал из комода медаль с выпиской из приказа и показал Петру коллективную фотографию. На ней тот с трудом нашёл брата в гражданской одежде среди военных.

В ноябре того же года школу расформировали, передав основную часть кадрового состава в подчинение Управлению войск НКВД. А Бориса, как не военнообязанного, оставили работать в его лесничестве. Теперь он занимался восстановлением частично утраченного во время войны подмосковного леса.

Но однажды Бориса Петровича всё же на короткое время привлекли прочитать курс лекций и провести практические занятия со слушателями Центральной школы подготовки командиров штабов (ЦШПКШ), фактически являвшейся годичными разведывательными курсами.

Одна из точек подготовки кадров разведчиков как раз находилась в Малаховке. За высоким дощатым забором стоял особняк и несколько деревянных построек. В них размещались учебные классы, кабинеты и лаборатории. На территории была спортплощадка, пищеблок с посадочными местами на полтора десятка человек, и своё подсобное хозяйство. Но вскоре и эта командировка старшего из братьев Кочет завершилась.

К беседе братьев присоединилась и Ксения Алексеевна, вспомнив первые месяцы войны.

Из рассказов супругов Пётр узнал, что первая воздушная тревога в Малаховке была уже 30 июня 1941 года. С этого же дня выезд и въезд в Москву осуществлялся только по пропускам.

– «Петь, если бы ты тогда захотел к нам приехать, то тебя бы всё равно не пропустили!» – заметила Ксения.

– «Так я бы и не поехал! У меня в наркомате работы было по горло, да и комендантский час уже был введён!».

Далее Пётр узнал, что около всех домов их жители вырыли щели, служившие укрытием от осколков в случае бомбёжки. Борис обложил стены своего укрытия досками, раскрепив их вертикальными кольями с горизонтальными распорками, и сделал нары для сидения. А сверху всё это прикрывалось лёгким сдвижным навесом из досок, слегка присыпанных сверху землёй и ветками. И в начале августа эти укрытия пригодились, когда немцы впервые сбросили бомбы на железную дорогу и Малаховку.

– «А по ночам мы с соседями дежурили парами!» – заметил Борис, почему-то загадочно улыбнувшись.

– «Да, по полночи – следили за светомаскировкой и за прохожими!» – уточнила Ксения.

– «А помнишь, как ты в огороде и в саду собирала осколки от наших зенитных снарядов?» – спросил Борис жену.