– Фарход Асхадович Пулатов.

– Вероника Захаровна Краснова, – ответила она, приняв протянутую к ней руку.

– Мои прежние претензии давно пересмотрены: вовсе необязательно произносить мое имя, как оно записано в паспорте. Фархад – так в русской речи звучит и привычно, и убедительнее, и красивее.

В Узбекистане конца 1990-х годов сотовая связь и мобильные телефоны были еще в новинку, имелись только у достаточно состоятельных и амбициозных людей. Для большинства остальной публики служили предметом удивления, зависти и вожделения. Фархад Пулатов не относился ни к первым, ни к последним. Но сотка у него была, чтобы при необходимости дети могли в любой момент позвонить ему. Правда, тогдашняя Nokia и нынешние Samsung-и – это примерно то же самое, как, скажем, механическая печатная машинка и современный ноутбук.

(Ох! Ну и автор нам попался! Шастает по временам, словно Фигаро по Севилье! И даже без машины времени обходится! Разрешим? Так, разве автор спрашивает нашего разрешения? Дело-то хозяйское. Пусть шастает, коли нужно, хочется и можется.)

Вероника позвонила на следующий день. Сам факт был значимым, важным, приятным для Фархада, а какие-то общие слова, сказанные в течение короткой связи, это просто подвернувшаяся под руку одежка для прикрытия сути. Следующая телефонная минутка состоялась через день. Потом еще и еще. Наконец, когда вновь, как и в первую встречу, настала суббота, она сказала, что вечером можно было бы и встретиться. Долгожданный плюс – а Фархад при каждом звонке Ники говорил о свидании, но всякий раз ее ответ сводился к минусу, – застал его на трассе в сторону Ташкента.

Он заехал домой, принял душ, приоделся подобающим образом (много ли отпущено мужчине: чистые брюки, сорочка, туфли), сказал детям, что у него приятельская встреча, вернется поздно, и уехал.

Подъехал к ее подъезду на 5 минут раньше договоренного срока. Но она сразу же и спустилась. Видимо, поджидала у окна. Пулатов не сомневался, что Ника, как и он, тоже будет принаряженной. Но женщина, которая приближалась к его машине, ввела его на мгновение в замешательство.

В лучах вечернего летнего солнца, пробивавшихся сквозь кроны чинар, она была ослепительна. Шикарное платье из бордового атласа с мелкорифленной фактурой и мягкими переливами облегало ее стройное тело. Грудь закрытая, но плечи и руки оголенные. Талия подчеркнута широким поясом, представляющим собой ячеистое переплетение кожаных полосок черного цвета. Несколько выше колен юбка переходила в пышное плиссе. Черные волосы собраны в прическу руками профессионала. В мочках ушей – по глазку рубина в крошечной оправе золотых кружев. В левой руке черный кожаный клатч – изящная сумочка, пожалуй, вдвое больше ладони и без ручек, украшенная по кокетке шлифованными самоцветами красных и коричневых оттенков. Подобный набор камней, но меньших размеров, обвивал запястье той же руки по периметру золотой цепочки с довольно крупными звеньями. На безымянном пальце правой руки такое же кружево, как в ушах, но больше размером, и рубин крупнее. Ухоженные кисти рук, тонкие пальцы, дополнительно удлиненные аристократическими ногтями. Неброский макияж, но тонко подобранный, тщательный и выигрышный: брови, веки, ресницы, губы. Помада и маникюр – под цвет платью.

Впрочем, всех достоинств одеяния и облика несравненной женщины, лебедем плывущей в его сторону, Фархад никак не мог охватить разом. Их он рассмотрел позже. Сейчас же был общий восторг от явления этого чуда, этого шедевра, над созданием которого, кроме главного творца – Природы, потрудились многие искусства в сочетании с тонким вкусом. И было легкое головокружение от мгновенного, инстинктивного осознания: обращенная к нему улыбка этой богини очаровательнее всех деталей и аксессуаров ее туалета, обворожительнее всех штрихов ее великолепия.

В следующий миг Фархад коротким замыканием вывел себя из оцепенения, соскочил со своего места, резко обогнул спереди свою бирюзовую буханку (так в народе прозвали Дамас), бросился к двери и распахнул салон перед дамой.

– О, несравненная Дульсинея! Простите своего бедного Дон-Кихота! Как бы он хотел подать для вас золоченую карету, запряженную цугом в двенадцать вороных! Увы! Большего, чем этот тарантас, в которую ваш верный рыцарь впряг своего Росинанта, у него нет!

– Дульсинея не считает, что первейшими достоинствами человека являются блеск вещей и предметов, его окружающих…

– Но ваш кавалер осветит эту лачугу своей истинной заботой о вас, согреет своими искренними чувствами к вам, и вы почувствуете, поверите, что вас окружают стены императорского дворца!

– Дульсинея разрешает своему верному рыцарю помочь ей взойти в эту чудесную карету…

Да, это было необходимо: в первый раз, когда он вез ее с Ташкента в Алмалык, она была в дорожной одежде, в джинсах, теперь же – вечерний наряд чуть ли не до земли, а днище тарантаса высоко и кузов без подножек.

Она взялась обеими руками за платье чуть ниже колен и приподняла подол: икры ног идеальной формы, обтянутые прозрачным черным капроном с малиновыми сердечками, да изящные бордовые туфли на высоких шпильках. Что это такое, умопомрачительные женские ножки? Такие, что увидишь – и теряешь дар речи. Безусловно, о них и упомянул Пушкин в «Евгении Онегине». Даже у него не нашлось слов, чтобы описать! Да и к чему слова, когда взрывом подступает ко всему твоему существу одно желание – обнять! Фархад едва сдержался. С внутренней дрожью – словно зеленый юноша! – легонько взял ее сзади за талию и, предупредив:

– Осторожно, не ударьтесь головой! – подсадил в карету.

«Мис карвон» («Медный караван») был почти пуст: еще было по-летнему рано, а вечерний ресторан – развлечение, которое ассоциируется с сумерками и ночью. Но главная причина крылась в другом: в те годы людям было не до излишеств, основная часть населения плавала в проблемах выживания, другие – едва не тонули в растерянности после неожиданного развала СССР, остальные – еще не научились делать деньги в изменившихся условиях, и молодая поросль новых узбеков еще не подросла, не оперилась.

Они заняли столик впереди, возле окна, слева от эстрады. Сделали заказы. Повели разговор, поначалу, как это водится, почти банальный для постороннего наблюдателя, но им – интересный и приятный. Главное – они были вместе, рядом друг с другом, и это уже было замечательно.

– Здравствуйте! – раздался голос сбоку от Фархада, который явно обращался к нему.

– А, здравствуй! Ты тоже здесь! С друзьями?

– Я здесь работаю. В буфете.

– Да, я знаю. Но я как-то не думал, что ты работаешь именно в этом ресторане. Повезло нам! – последнюю фразу Фархад Асхадович произнес с легкой иронией.

– Из спиртного вы ничего не заказали. Что будете пить? Я угощаю…

– Нельзя! За рулем. Еще нужно в Ташкент возвращаться.

– Может, вашей девушке что-то принести? Вино, шампанское, коньяк, ликер, коктейль?

– Девушка до вашего появления уже выразила полную солидарность со своим парнем, – проговорила Ника ему в тон и тонко улыбнулась.

– И все-таки! – ответил тот и продолжил, обращаясь к Фархаду Асхадовичу: – Вы же можете у меня остаться…

– Спасибо! Но я еще должен доставить свою девушку, – тут он сделал ударение интонацией, – до дому.

– Но если здесь, в Алмалыке, то я отвечаю!

– Спасибо, спасибо! Я все-таки буду сам отвечать и за себя, и за свою даму. Хорошей тебе работы!

– Настойчивый буфетчик! – шепнула Ника, когда тот отошел достаточно далеко. – Правда, за какие-то ваши заслуги пытавшийся угостить вас…

– Это мой сын, Фуркат! Тот самый, который 30 лет назад и был причиной интересного положения вашей пионервожатой.

– Вот как! Ну, если быть точным, то он был следствием, а причиной был кто-то другой, – она ласково улыбнулась, и ее лицо приняло то самое выражение, с хитринкой, но не тревожащей, а манящей.