«Учиться никогда не поздно! К всеобщей учёбе на благо коммунизма призывает всех сознательных советских людей Великий Сталин! Даже в старческом возрасте и в городах и в деревнях многие учатся. Поэтому не желаю слушать ваши вражеские отговорки. Но это, как говорится, ещё присказка, а сказка будет впереди. Сколько у вас людей за последние десять лет подались в город, чтобы рабочими стать? Хотя на этот вопрос я и сам ответить легко могу. Ни одного человека! Даже те немногие юноши, которых в армию призывали, всегда обратно возвращались, в свою родную деревню».

«А что ж здесь плохого, хлеборобом быть? Землю родную пахать?»– с некоторым испугом попытался возразить председатель.

«Да, плохого здесь, на первый взгляд, вроде ничего не вижу. Но только не забывай, гражданин председатель (слишком официальное слово «гражданин» больно и обидно резануло уши колхозных руководителей), что у нас в стране диктатура пролетариата, как самого передового класса в мире!»

Фразу эту районный партийный руководитель выкрикнул как лозунг, как абсолютную истину, возразить которой никто, под угрозой ареста, не имел ни малейшего права. Но председатель, который тоже кое в чём разбирался и даже однажды, в районной библиотеке партийные книжки просматривал, на эту фразу-клише отреагировал моментально: «Да, диктатура пролетариата и беднейшего крестьянства».

Такого «знания» от старовера секретарь райкома явно не ожидал. Но он быстро подобрал подходящий ответ:

«Вот именно беднейшего, – произнёс он довольно зло, – только вот прошлись мы тут со своими товарищами по деревне, и такое впечатление у нас создалось, что у вас тут не только беднейшего крестьянства, но и середняков нет. И вышло-то у нас, что проживает у вас в деревне или в скиту, как вы ещё вашу гнилую деревеньку изволите называть, одно отъявленное кулачьё, а, иначе говоря, злейшие враги Советской рабоче-крестьянской власти. Почти в каждом дворе по две – три коровы, лошади почти у всех, избы у многих на купеческие терема похожи, я уж не говорю о курах, утках и прочей живности, которой у вас и вовсе не перечесть».

Конечно, партийный руководитель явно преувеличил «богатства» местных жителей. По две-три коровы ни у кого в деревне не было. Теремов никто не строил. Все понимали, что партийный секретарь придирается специально, ища повод к жёсткому наказанию староверов, которых он терпеть не мог.

Что же на это, поистине ужасное обвинение, мог ответить председатель? Он попытался всё объяснить, но объяснение, мягко говоря, у него вышло какое-то неуклюжее, словно он, как нашкодивший школьник в старой бурсе, пытался вымолить у строгого воспитателя прощения лишь для того, чтобы избежать ужасного наказания розгами.

«Понимаете, товарищ уполномоченный, люди у нас на редкость трудолюбивые, хозяева рачительные, как я уже говорил, постоянно друг дружке помогают, в беде не оставляют…»

В этот момент районный партийный руководитель со всего размаха ударил своей могучей ручищей по деревянному старенькому столу, да ударил так старательно, что вода в графине заволновалась девятым валом, а сам графин только каким-то чудо не свалился на стол и не разлился водопадом. А затем в сторону присутствующих местных жителей раздался злобно-рыкающий крик:

«Вы мне здесь Ваньку не валяйте! Лапшу на уши не вешайте! Знаем мы эдаких умников, повидали, слава богу, и сейчас и в Гражданскую войну. Долдонят постоянно одно и то же. Смотрите, дескать, какие мы работящие да старательные. Загляденье просто. Такие работящие, такие прямо дисциплинированные, такие добросовестные, такие порядочные, такие бескорыстные, такие скромняги, что только диву даешься! Хоть иконы с них рисуй, хоть молись на них, как на святых каких-то. Сейчас я упаду от восторга! Сейчас я на колени в умилении перед величайшим трудолюбием опущусь! Так вот эти самые бескорыстные паиньки, а мне это прекрасно известно, добрую половину урожая, а, вполне вероятно, что и больше, ежегодно скрывают от Советской власти. Саботируют решения партии и правительства!»

Здесь злобный рыкающий крик партийного секретаря перешёл в зловещий свист (вероятно, начальник страдал астмой). Его лицо затряслось от нервного возбуждения. Председатель колхоза ясно разглядел в глазах секретаря ужасные зеленоватые огоньки. Районный партийный руководитель машинально потянул руку к кобуре, висевшей у него за поясом. Затем он, видимо, пытаясь взять себя в руки, уже спокойно, приблизив своё полное, несколько рябое лицо с выпученными глазами, почти вплотную к лицу председателя колхоза, прошептал. Но он специально прошептал так, что этот его шёпот очень ясно услышали все присутствующие в избе люди:

«Рабочих в городах под голодную смерть подводите, негодяи! Сами наедаетесь от пуза, а пролетариат пусть подыхает по-вашему? Наплевать вам на него! Сами рыла отъели на ворованном хлебе и радуетесь. Ну, уж нет, дорогие мои, недолго вам радоваться осталось. Кончится очень скоро ваша лафа».

Партийный руководитель, размахнулся, видимо, в стремлении хлёстко ударить по председательскому столу. Но в этот раз, в отличие от первой попытки, он уже довольно сильно не рассчитал и попал точно по графину с водой, который сразу же свалился на пол. Графин с огромным треском разлетелся на мелкие осколки, залив пол колхозной конторы какой-то странной светло-голубой жидкостью.

Секретарь, внимательно вглядевшись в льющийся под ногами ручеёк, словно спохватился и, злорадно усмехнувшись, прошипел:

«А что за подозрительная водичка находится в вашем графине? Что-то на обычную воду она не похожа. Не отравить ли вы тут этой жидкостью всех нас собирались, а трупы закопать в соседнем болоте? Вы, конечно, рассчитали, что всё равно не найдут, как не нашли тех самых шестерых, которых вы очень ловко убрали семь лет назад, и следы, вроде, все замели. Только учтите, что в этот раз семью арестованными врагами народа вы не отделаетесь. Всю деревню вашу арестуем! Слышите всю! Никто от расплаты не уйдёт! Никто!»

Злобный крик и угрозы сильно перепугали колхозных руководителей. Их лица исказил настоящий ужас. Побледневший председатель колхоза умоляющим голосом пролепетал:

«Не отрава это в графине, дорогой товарищ, а отвар из целебных трав, полезный для здоровья».

Секретарь, казалась, обезумел от ненависти:

«Отвар, говоришь целебный? Знаем, прекрасно знаем мы все ваши целебные отвары. Мракобесы вы проклятые! Моя бы воля, всех бы перестрелял и перевешал. Но ничего, я уже ясно сказал, что никто из вас от наказания сурового и справедливого не уйдёт. Все по закону революционному ответите! Все до единого человека!»

«Даже детишки малые с их матерями, которых у нас много?» – спросил испуганный председатель.

«Я же, кажется, чётко объяснил вам, непонятливым обалдуям – никто от расплаты не спрячется! На коленях ползать будете, умолять. Но не пожалеют вас, врагов народа, недобитых белогвардейцев. Так вот, слушай внимательно. Сейчас будет произведён тщательный обыск по всем вашим избам. И если, что найдём…берегитесь! Понятно я выразился?»

Тут уже председатель не выдержал. Теперь он понял окончательно, что терять ему в сущности нечего. Этот, умудрённый жизнью, уже с седыми волосами и, в общем, смелый человек, посчитал, что стыдно ему дрожать перед районным начальством. С давних времён выборный председатель старообрядческой общины брал на себя колоссальную ответственность. Интересы общины стояли для него на первом месте. Общинный председатель отвечал за вверенный ему коллектив своей собственной головой. Именно поэтому его слово всегда было решающим, именно поэтому ему всегда верили и беспрекословно подчинялись все общинники. Когда-то во время Гражданской войны его предшественник, по грубому своему недосмотру, упустил одного злодея. В результате погибли люди. Это явилось суровым уроком для всех. Четыре года назад было арестовано семеро опытнейших общинных руководителей, что значительно ослабило общину. Допускать дальнейшее ослабление общины было просто нельзя. Это могло привести к её гибели.