Мне не хватает навыков. А насчёт завтрака мог спросить вчера, да как-то оно не затесалось. Вчера я думал о чём угодно, но не о «завтра».

Заливаю кофе и с кружкой перебираюсь к дивану. Устраиваюсь и закрываю глаза.

«Солнце освещает комнату деревянного дома. Пахнет травой и расой». Ветер прохладный. Он остужает. Хочется подставиться и ловить каждое дуновение. Непроизвольно вижу поле длинной травы. Ветер проходится по ней, как рука по шерсти кошки, она блестит в движении, потом снова замирает.

Я открываю глаза, когда чувствую прикосновение Александра Владимировича: он убрал волосы с моего лба.

— Доброе утро.

— Доброе, — отвечает и потягивается. — Как ты сегодня?

Александр Владимирович наклоняется вперёд, делает несколько выпадов, распрямляется и опускает тело назад.

Я затягиваю с ответом.

— Намного лучше. Даже не вспоминал, — до этого момента. Александр Владимирович продолжает разминку. — Вам сегодня не нужно в школу?

— Нужно. После двух.

Я не думал, что мы проведём весь день вместе, но, когда оказалось, что нет, меня это огорчило.

— Уже первое.

Уже июнь и лето. Уже можно говорить, что каникулы скоро закончатся.

— Будешь есть? — спрашивает Александр Владимирович и заглядывает в холодильник.

Я улыбаюсь. Потому что делал так же.

— Мне хватит, — я показываю кружку.

— Хорошо, — себе достаёт лазанью.

После завтрака Александр Владимирович вспоминает, что я рассказывал про бабушку и высказывал желание заниматься массажем. Единственное, к чему я действительно подошёл с умом и начал читать литературу.

Бабушка практиковала массаж и иглоукалывание. Когда я был маленьким, она рассказывала про мышечное напряжение и выход эмоций через тело. Тогда я не понимал. Вспомнил, когда начал разбирать с Александром Владимировичем, и понял. Пожалел, что не слушал внимательно и не запомнил как следует. Она говорила важные и нужные вещи.

— Сделаешь? — спрашивает Александр Владимирович.

Я не был уверен, но согласился. На всякий случай открыл необходимые закладки. Мимоходом вспомнил про подушку и сказал. Александр Владимирович посмеялся. Его это нисколько не парило.

Я наношу крем на руки и начинаю поглаживания. Три раза. Затем с большим давлением. Александр Владимирович расслаблен. Никакого напряжения в мышцах не ощущаю.

Я же не знаю, как заставить себя расслабиться в спокойной обстановке, не говоря о сейчас. Передо мной была голая спина – поясница, и я почти видел углубление между ягодицами, и старался думать о том, что больше я не вижу.

Продолжаю двигать руками, попутно заглядывая в телефон. Всё правильно. Всё верно помню.

— Вам нормально?

— Нормально. — Голос удовлетворённый. На лице улыбка.

Я доволен.

Немного расслабляюсь и свободно опускаю руки до поясницы, трогая… зад. Это нормально, это часть массажа, голое тело не только о сексе.

Я поднимаюсь и давлю руками, словно ничего не произошло.

Лишь бы не встал. Не хочу с этим сейчас разбираться. Согласен, прикосновения возбуждают, но можно же сконцентрироваться на чём-то одном?

Понимаю, что причина стояка и массажа всё равно одна, и на ней я больше всего сосредоточен. Уши опять горят. Прижимаю ладонь к голове. Достало.

Перехожу к следующему поглаживанию, а телефон отключается. Я начинаю злиться и отрываю руки от кожи, чтобы не допустить ошибок. Нужно разрядиться, опустошить мысли. Я встряхиваю руки и представляю себе комнату в деревянном доме, а в ей бардак, будто не закрыл окно и всё разворошил ветер вместе птицами и дикими животными.

На этом я кончаюсь и заканчиваю массаж еле-еле.

— Извините. У меня мысли вообще не о том.

— А о чём? — Кажется, Александр Владимирович и не понял.

Лучше бы было так.

«Об том, что я хочу вас», – я не могу такое сказать. Но и врать не о чём. Даже о Вадиме. Он, как ушёл, не возвращался, и спасибо на этом.

— Об вас. — Это не стыдно, я просто не знаю, что с этим делать. Как о таком говорить? А потом что? Абсолютно не знаю.

Смотрю на Александра Владимировича, а взгляд так и говорит: «Об чём обо мне?». Я уже столько раз это слышал, и каждый раз, будто что-то новое. Потому что забываю.

Почему такие вещи не приживаются? Не хочу, чтобы каждый раз Александру Владимировичу приходилось спрашивать об этом и уточнять. Я должен научиться сразу говорить по сути.

Но говорить не всегда легко, особенно, если это то, что прижилось с годами.

Я наклоняюсь к Александру Владимировичу и целую.

Доступны только прикосновения (определённо выше пояса) и поцелуи (выше шеи), но их длина не ограничена.

Я целую губы, Александр Владимирович отвечает и кладёт ладонь на мою шею, словно подзывая ближе. Куда ещё ближе, я не представлял, но тело ощущало, горело, как обычно горят уши. Я открываю рот и чувствую его язык. Я хотел показать: «Смотрите, как могу», да ощущение, что это мне показывают, как могут, уложив на лопатки.

Из-за этого напора, желания, мне всё больше кажется, что и Александру Владимировичу важны такие наши отношения. Не ради любопытства, не потому что скучно, а потому что я тоже могу что-то дать. Его рука гладит шею, потом трогает уши. Я, теряясь в ощущениях, толкаюсь языком, встречаю его и чувствую, как твердею.

Отрываюсь первым и тяжело вздыхаю.

— Я… в туалет. — Быстро встаю и ухожу.

Хоть и знаю, что он не зайдёт, закрываюсь на замок.

Когда такое произошло в первый раз, мне было чертовски стыдно. Я перевозбудился, не следил за собой и кончил от поцелуя. Я даже понять не успел, а когда понял – почувствовал, испугался, но Александр Владимирович лишь спросил, понравилось ли мне.

Если бы мне не нравилось и я кончил, было бы намного хуже.

Когда я возвращаюсь, Александр Владимирович уже что-то читает с планшета. Я сажусь рядом и заглядываю. Увидев «нейропсихологические», убираю глаза. Александра Владимировича это забавляет. Он откладывает планшет и говорит:

— Сейчас не лучшее время говорить, но меня распирает интерес. Я выскажусь?

Я киваю. Будто могу сказать «нет». Сказать могу, но тогда даже не узнаю, к чему возник интерес. Но, если Александр Владимирович говорит «не лучшее время», то это наверняка связано с…

— Почему Вадим пришёл тогда?

Я смотрю на Александра Владимировича. Никаких мыслей. Я не думал об этом. То есть я думал, что он делал там, но не потому, что меня волновала причина, меня волновало, почему именно он тогда оказался там.

— Ты пришёл ко мне поздно. После шести, кажется. Поэтому интересно. Если ему нужно, он приходит в числе первых. После школы не задерживается, да?

— Да.

— Что его привело? — спрашивает у себя Александр Владимирович, а я не знаю, что сказать. И надо ли. Это его рассуждение. Если бы я знал как, я бы мог поддержать их. Но как?

Как Вадим вёл себя тогда? В понедельник? Почему-то я вспоминаю, что во вторник он не выходил курить, в классе его не было. Денис говорил, что он не приходил. Я писал, он не отвечал, и так продолжалось до пятницы.

«Не было стыдно?» – лезет голос Вадима. Он отчётливый. Холодный. Его взгляд в воспоминаниях подтёрся, и я его почти не помню, но в жар бросает.

— Жора, — зовёт Александр Владимирович, — прогуляемся?

Только на прогулке я вспоминаю:

— Я тогда зашёл к нему, спросил, пойдёт ли курить, но он отказался. Вообще за день он не выходил. А когда я увидел его… он лежал на парте. Выглядел вяло. — Даже ответить мне не успел. Такого… вообще не происходило.

Я тогда не думал об его состоянии, просто убежал с ребятами.

А мог подойти и спросить…

— Значит, что-то действительно произошло. — Как заключение добавил Александр Владимирович.

Если бы я додумался до этого тогда, он бы ничего не узнал. Этого можно было избежать.

Солнце уже жарило, поэтому мы шли под деревьями. Тень остужала, но слова Вадима бросались как оголтелые, и я не мог переключиться.

— Жора, спасибо, что подумал об этом.