Игнорируй страх, и тогда он уйдёт.

Не плачь, и тогда не захочешь грустить.

У меня много таких кривых мыслей. Я знаю, какие они и о чём говорят, но «выпрямить» их не могу. Вечно возвращаюсь к искажённому варианту.

Вспоминаю о темпе. Я двигался на автомате или же полностью был ведом Александром Владимировичем.

Я поднимаю голову: он мне сочувственно улыбается и гладит по спине.

Я опускаю глаза.

Крепкая шея, ровные плечи, широкая грудь, слаженное тело. Вдыхаю запах шампуня и геля для душа и чувствую, как липнут мысли. Он взрослый, а я подросток. Он больше, выше, сильнее меня, умнее и знает, кажется, обо всём. Знает, как вести себя и что делать, а меня сбивает чуть ли не каждая мелочь, и я не могу найти для себя успокоения. Даже сейчас, думая о нашей разнице, я не могу придумать причины, по которой Александр Владимирович согласился быть со мной. Сейчас мне кажется, что это даже глупо, и не стоило ничего делать изначально. Не стоило признаваться, ждать, говорить снова о своих чувствах, ждать его ответа. Не стоило… радоваться, когда он согласился.

Вадим правильно сделал. Правильно сказал.

Я перепутал ноги, движения, запнулся за Александра Владимировича и упал на него. Он поддержал.

Он был тёплым. Он всегда успокаивал, и, мне казалось, что я тоже смогу достаточно хорошо показать себя.

— Жора.

— Давайте постоим. — Я только сильнее прижимаюсь и закрываю глаза.

— С детьми столько проблем, да?

— Да. — Выдаю смешком. Опять он знает мои мысли. — Не представляю, как вы с ними работаете.

— Со взрослыми тяжелее, — он гладит меня по голове.

До меня доходит, что музыка уже другая. Движения раз-два-три ей не подходят.

Я ничего не замечаю.

Мы долго стоим под музыку. Потом снова танцуем, но без определённых движений, как это делают пары в фильмах под запись на пластинках в граммофоне.

Я не думал, что захочу подобного, но, оказалось, что хочу.

***

Александр Владимирович предлагает покурить на балконе, я отказываюсь. Не хотелось перебивать запахом сигарет чувства и ощущения. В этой привычке я очень просто онемеваю. Куришь и не чувствуешь, не вспоминаешь, не думаешь об плохом, а об хорошем забываешь.

Я не хочу забывать.

У Александра Владимировича, наверное, другие ощущения от курения. Он даже не ломается, если покурить не получается. Для него это занятие, без которого он может обойтись.

А я знаю, что не могу.

Переодеваюсь и настраиваюсь. Просить о чём-то по-прежнему требует внутренней подготовки: проговорить в голове, выбрать лучший вариант, несколько раз повторить, представить, как будет в реальности, закрепить результат.

Когда Александр Владимирович возвращается, я спрашиваю:

— Можно поспать с вами?

Он отвечает «да» как нечего делать, а я всякий раз волнуюсь.

Иногда я сплю отдельно, иногда с ним, потому что не могу элементарно представить себе, как без разрешения ложусь с ним. Это не мой дом, у наших отношений есть граница, я не могу вести себя как хозяин. Но, в отличие от моего «дома», в этом я могу спрашивать и узнавать.

— Спокойно ночи, — первым говорю.

— И крепких снов, — Александр Владимирович почему-то рад, а я смущён.

Когда мы укладываемся, он целует меня в волосы, а я не сразу беру его за руку под одеялом. Он усмехается и сжимает свою, переплетая наши пальцы.

Я закрываю глаза, но, кажется, сегодня сон просто не дастся. Мы рядом, слишком близко, его рука в моей и мысли нарастают.

Я хочу зайти дальше. Дальше прикосновений и поцелуев. Хочу, чтобы он трогал меня, хочу увидеть его обнажённым, хочу, чтобы мой первый раз был с ним. Но также я не хочу создавать ещё больше проблем: я даже не достиг возраста согласия. Хотя бы до него дотянуть, а там… не думаю, что Александр Владимирович согласится, да и я опасаюсь, что прознают.

Родители не выдержат. Петя, Дима, Даня и Вася – не знаю. То, что я по парням одно, над этим можно поржать, но если этот «парень» вдвое меня старше? Вадим… отреагировал как человек, которого это волнует.

Очень волнует.

Я открываю глаза.

Вадим, уйди.

Фонарь с улицы слабо освещает комнату. Я привыкаю к темноте, и она уже не такая неразборчивая.

Александр Владимирович выглядит спокойным. Умиротворённым. Я подбираюсь ближе и смотрю на глаза, на длинные тёмные ресницы, слышу ровное дыхание и слушаю.

Хочу тоже что-нибудь для него сделать. Хочу быть для него достойным собеседником, хочу уметь задавать правильные вопросы, говорить нужные слова, поддерживать его, делать счастливым, хочу быть полезным для него, хочу, чтобы я тоже мог, как он, успокаивать одним присутствием, прикосновением, хочу быть с ним наравне. Хочу быть впору ему.

Но чем больше времени проходит, тем больше мне кажется, что я ничего не могу сделать, не смогу отдать, а буду только получать.

Если подумать, что я могу предложить? Разве он не знает, как осчастливить себя? Успокоить, поддержать?

Если меня не будет, его жизнь не изменится. Но, если его не будет в моей, мне придётся очень плохо.

«Плохо»? Грустно. Печально, уныло. Я буду скучать.

— О чём думаешь? — тихо спрашивает Александр Владимирович. Я пугаюсь. — Ты сильно сжал руку, — объясняет и смотрит на меня.

— Извините, — я разжимаю пальцы, но Александр Владимирович нет. Я немного отдаляюсь, чтобы не дышать ему в рот. — Ну я о разном думал. Вы знаете, как у меня бывает.

— С чего началось?

Если всего много, вернись в начало.

— С Вадима… — Но правда ли с него? Он будто возник по пути. А то, что меня волнует, началось намного раньше. До него. Он только дал толчок новому заходу мыслей. — Или нет.

— Пробовал опустошить мысли?

— Нет, забыл. — Опять забыл.

— Закрой глаза, — произносит Александр Владимирович. Я слушаюсь. — Сосредоточься на темноте. Она есть. Не слишком плотная, как перед рассветом, но её хватает, чтобы скрыть от тебя вещи. В ней тепло и мягко. — Я улыбаюсь. — Ты сыт и спокоен. Вокруг тишина – лёгкая и проницаемая. — Александр Владимирович останавливается, даёт мне «прощупать» темноту и тишину. — Начинает светлеть. Комната в деревянном доме наполняется солнцем. Оно слабо окутывает. Ты видишь его, чувствуешь лицом, оно согревает нос и щёки, лоб и губы. Солнце поднимается выше, ты чувствуешь его на шее, медленно оно касается плеч, затем груди, предплечья, локтей, живота, ладоней, всех твоих пальцев, затем течёт во всё тело и перетекает в ноги: постепенно согревая бёдра, колени, голени и стопы. Оно медленно разливается по коже, согревает, словно омывает волнами. Ты открываешь окно. Тишина наполняется звуками природы. Дует ветер, шелестит трава и листва. Ветер доносит запах скошенной травы и свежей росы. Ты дышишь полной грудью, улавливаешь запахи, тепло, звуки, ты делаешь ещё один вздох и ветер исчезает.

========== 3. Суббота, 01.05 ==========

Просыпаюсь, и первое, что понимаю, что я заснул, когда Александр Владимирович говорил, второе – я открыл рот во сне и обслюнявил лицо с подушкой.

Недовольно вытираюсь рукой и поднимаюсь. Александр Владимирович ещё спит. На часах время 8.49. Если бы он вчера не напомнил, у меня бы зазвонил будильник. И мы бы проснусь раньше.

С облегчением вздыхаю и ложусь обратно. Щекой чувствую холодную влажность и переворачиваю подушку.

Надо не забыть о ней сказать Александру Владимировичу.

Заснуть снова не выходит, и я поднимаюсь. Умываюсь, ставлю чайник и заглядываю в холодильник. Понимаю, что кухонную часть и часть прихожей я всё-таки ощущаю «своими», поэтому могу спокойно действовать и брать без разрешения то, что понадобится.

На дверце куриные яйца, на полках овощи и мясо. Для себя готовить не хочу, но, если бы знал, когда проснётся Александр Владимирович, что-нибудь приготовил для него. Особых кулинарных познаний у меня нет и лазанью состряпать я не смогу, но организовать что-нибудь простое – вполне.