То есть понимал, но делал для меня вид, чтобы я подумал.

— Это ведь из-за меня…

— Из-за тебя?

Хотелось найти виноватого: Вадима я не мог им считать – он прав, общество его поддержит; Александра Владимировича тем более – он лучше меня всё понимает и ведёт себя всегда правильно, и вот только я что-то вытворяю.

— Что же ты такого сделал? — улыбнулся Александр Владимирович, не открываясь взглядом от меня.

Я опустил голову.

— Это же я предложил и я… — становилось жарко, только я вспоминал слова Вадима, — меня Вадим услышал… — уши снова начали гореть, а напряжение в плечах усиливалось, заставляя наклоняться вперёд.

— Но я согласился по своему решению, а не по желанию твоей воли. Вадим тоже руководствовался своим мнением и принял своё решение. Или это не так? У тебя достаточно влияния, чтобы принудить нас, а в случае с Вадимом даже к тому, чего сам не хочешь?

— Это так. — Согласился я и отпил кофе.

Но, если никто не виноват, то что надо делать? Я не знаю. Не понимаю. Если не я, не моё решение всё испортило, не моё желание, то что? Кто? Виноваты все? Никто не виноват? А мне что делать?

Я отхлебнул ещё и подавился. Начал кашлять и попытался запить этот приступ. Помогло, но мне стало хуже.

Потому что захотелось плакать. Просто рыдать и в голос. Я так не умею, но, наверное, попробовал бы. Александр Владимирович всегда говорит, что лучше в голос: через тело вынести хоть какую-то долю чувств вместе со слезами, а не давать ей застаиваться в себе. Уметь плакать – это неплохо. Намного лучше, чем не плакать вообще. А ещё слёзные каналы помогает прочистить – это он тоже сказал, чтобы разрядить атмосферу.

Я улыбнулся, припомнив, и поднял голову.

Александр Владимирович протянул руку, а я, не осознавая, потянулся к ней. Сжал пальцы и, когда почувствовал ответ: мягкость кожи, сухое тепло, которое передавалось мне и обволакивало, начиная с руки, вцепился так сильно, будто сейчас меня утащат и больше мы никогда не увидимся. Наверное, было неприятно. Быть может, даже больно, но Александр Владимирович только крепче сжал свою руку.

Периодично он поглаживал большим пальцем мизинец, безымянный палец, костяшки. Это успокаивало. Расслабляло.

— Чего бы ты хотел сейчас? — голос Александра Владимировича звучал безмятежно. И мне тоже хотелось так прозвучать.

— Чтобы Вадим ничего не узнал.

— Понимаю, — он действительно понимал. — А из того, что возможно сейчас?

— Не знаю. — Я посмотрел в пустую кружку. — Я бы хотел, чтобы плечи не ныли и спина тоже. И я хочу ещё пить. И есть. Наверное, две пиццы бы съел, — Александр Владимирович посмеялся. Люблю его смех, люблю, когда у меня получается рассмешить его. Люблю, когда это не требует усилий. — И я бы хотел не думать об этом, — не знаю, было ли это возможно или я уже ослабил хватку, но я сильнее сжал руку, — и ничего не чувствовать. — Так было бы намного проще.

— Ты бы правда этого хотел?

— Нет, — я ответил быстрее, чем сообразил. А придумать «почему» не смог. — Это так сложно. Я не знаю, что делать. Может, я бы поговорил с Вадимом. Если бы он дал. Может… он бы понял, — это мне показалось глупым. Стал бы он меня слушать? Понимать? У него всегда было мнение и переубедить его нелегко. Если не захочет, не передумает.

Захочет ли он передумать на мой счёт? На счёт наших отношений?

Нет. Точно нет. Если бы я был им, не передумал бы. Даже мне это понятно. По этой причине я сам боялся признаться. Быть может, поэтому Александр Владимирович предложил посмотреть, как будет через полгода. Меньше всех я желаю ему проблем, но, само моё присутствие здесь, уже создаёт проблему.

— Вам не больно? — я разжал пальцы.

— Нет. У тебя крепкая хватка, не ожидал. — Он снова погладил мои пальцы.

— От напряжения, — предположил я, хотя в теле оно ослабло.

— Думаю, сейчас самое время быть напряжённым. — Именно так Александр Владимирович хотел выразиться. Донести эту мысль.

Именно сейчас это надо переживать. Быть в чувствах, на эмоциях, рвать, кричать, реветь. Но рвать и кричать я могу только напоказ, ради шутки. Ради себя я такого не могу. Ещё одна глупость, которая осложняет жизнь.

— Мне это тяжело.

— Ты не ограничен во времени. Вдруг через десять минут получится?

Или через месяц.

Я улыбнулся.

«Как получится». Я бы хотел так же принимать вещи – спокойно, рассудительно, с меньшим потоком чувств. Без сожаления, вины и стыда, без желания вернуться в прошлое и изменить его. Без преследующего «а что, если бы?». Без если бы. Только как есть. Как получилось.

Я провёл ещё час в кабинете, держа Александра Владимировича за руку. Сначала я искал себе опору, теперь я наслаждался этим. Мы часто только держимся за руки, но каждый раз, когда чувствую его ладонь, я будто бы вспоминаю, что чувствую. Это так странно и нелогично: я пожимаю руки парням, держу телефон, сигарету, зажигалку, ручку, тетрадь, но я не думаю о том, что чувствую. Я отвлекаюсь на какие-то мелочи: концентрируюсь на разговоре, на том, что вижу и слышу, но, когда я с Александром Владимировичем, я думаю, какая у него тёплая кожа, какая она мягкая и приятная наощупь, как его пальцы трогают меня, как я прикасаюсь к нему. Я понимаю, на каком-то другом уровне, что я рядом с человеком. Не просто его увидел и прикоснулся к нему, а прочувствовал нутром. Где-то внутри себя.

И сейчас это непонятное чувство говорило, что больше всего я не хочу оставаться один.

— Я могу переночевать у вас? — я боялся оказаться один и начать ещё больше думать о Вадиме. — Если вы не заняты, конечно, — но при этом не хотел доставлять неудобства.

— Можешь. Я буду дома после восьми.

— Хорошо, — меня это обрадовало – не всё так плохо, — тогда… до вечера.

— До вечера. Если станет хуже, напиши.

— Обязательно.

========== 2. Пятница, 31.05 ==========

Я собрался. Времени было навалом.

Взял наушники, заткнул уши и погрузился в телефон. Снова думал о Вадиме, открывал переписку и смотрел на последнее сообщение.

Сейчас он не захочет со мной говорить. А потом? Когда наступит это «потом»? Будет ли вообще? Даже если я скажу себе не надеяться на него, потому что будет лучше, если это «потом» не наступит, то навряд ли смогу это сделать. Это то, что не зависит от меня, как бы я ни хотел это контролировать. Надежды. Ожидания. Мысли, желания. Если они связаны с другим человеком, если они рушатся, как быть? Как принять и перестать надеяться? Надо ли это делать? Или правильно чего-то хоть от людей? Или это уже эгоистично?

Где черта и что именно можно хотеть от людей, а от чего лучше отказаться?

Я бы предпочёл отказаться от всего. Меньше причин загоняться и чувствовать вину.

Я закончил за прослушиванием музыки.

Когда завязывал кеды, мама вышла в прихожую.

Я знал, что надо сказать, но не хотел. Горло свело от вздоха.

— Я… сегодня у друга ночью.

Она едва посмотрела на меня.

— Ясно.

Лучше бы не говорил.

Когда ушёл, хлопнул дверью и побежал к метро. Дома находиться всегда напряжно.

В метро пришло сообщение от Александра Владимировича: «Что будешь на ужин?», и почему-то именно тогда меня пробрало. В носу закололо, и глаза заслезились. Я мигом закрылся и отвернулся от людей, прижимаясь к углу.

Я знаю, что это нормально. Это чувства. Но внутри до сих пор отзывается железное правило: парни не плачут. Не должны. Хотя всё могут. Чёрт, не просто же так у них есть эти слёзные железы.

Я вытерся рукавом и понял, что не ответил. Прошло три минуты. Мне не хотелось заставлять ждать Александра Владимировича, но я не знал, чего хотел. Мне достаточно приехать и быть с ним. Но если я напишу: «То, что выберете вы», скорее всего, получу ответ в виде вариантов и мне всё равно придётся выбрать.

Александр Владимирович так всегда делает, где бы мы ни ели.

Не знаю. Ничего в голову не приходит 19.24