Что изменилось?

Я закидываю голову и смотрю в голое небо.

Ничего не изменилось. Кроме меня.

Это – слабость? Страх? Перед чем? Кем?

Перед Дрочильщиков? Глупость. Смехотворно. Тогда перед кем? Кто тот человек, что не даёт мне покоя? Какая это ситуация, которая может подкосить меня?

Не знаю.

Если бы знал, не задавался вопросами.

Тошнит от себя.

***

— Вадим, с возвращением, — встречает мама. — Смотри, что купила.

В её руках коробка монополии. Давно хотела купить её, но никак не могла вытянуть жребий. Когда мы устаём от одной игрой (или от всех игр подряд), разыгрываем лотерею. Победитель выбирает новую игру.

Я смотрю, улыбаюсь, но мама спрашивает:

— Вадим? Как ты?

Я отрываюсь.

— Всё в порядке. Задумался. Сегодня сыграем? Папа успеет вовремя?

— Да, — немного погодя она кивает. — Сядем после ужина?

— Конечно. Я со всем успеваю разобраться.

Тараторю и закрываюсь в комнате.

С чем разобраться в первую очередь я не знаю.

Само сочетание «не знаю» доводит. Оно противно. Оно ничего мне не говорит и стопорит. Я утопаю в потоке «не знаю» и не вижу света. Ни одного ответа.

С раздражением падаю на кровать.

Через окно на меня валятся плиты неба.

========== 11. Вторник, 30.04 ==========

Утром отпускает. Воспринимается легче. Не так безысходно.

На станции я осматриваю каждого человека. Никого не упускаю, чтобы не упустить Дрочильщика.

Он не появляется.

На переменах не курю. Не возникает желание. Руки не просят. Я перестал понимать, от чего идёт желание перекурить.

Кажется, впервые после урока иду в раздевалку, а не бегу, когда поджимает начало физры. Поэтому удивляюсь, когда вижу столько людей. Потом до меня доходит – не конец перемены. По той же причине я не замечал, что Денис – доходяга.

— Откуда синяки? — спрашиваю, когда он натягивает футболку.

Они всякие: свежие, фиолетовые, заживающие, жёлтые и зелёные, длинные как палки и жирные как пятна от масла на бумаге. Один на рёбрах, другой на животе, несколько на ногах.

Теперь Денис уверен, что я обращаюсь к нему.

— Отовсюду. Дома постоянно о косяки и двери бьюсь, столы, стулья. Сам не замечаю, уже новый набил. Не знаю, что с ними делать. Они обычно не болят, если не задеваю.

— Тотальное бедствие.

С ним всё не так.

На перемене пересекаюсь с Гошей и компанией.

— Идёшь курить?

— Не курится. — Я замечаю взгляд Гоши. — Блять, попробуй только пошутить. Язык оторву.

— Тогда одолжи сигарету, — он милостиво протягивает руку.

Бью по ладони.

— Сука! Ещё и со всей силы! — Гоша затряс ладонью.

— Я тебе, гнида, на той неделе две одалживал.

— Одну ты за причину давал!

— Это был обман!

— Честная сделка!

— Честного столько же, сколько и справедливого!

— Ты хоть понял, что сказал?

— Согласен, не подумал.

Это была корявая фраза. Теряю навык.

— Так дашь?

— По морде дам.

— Ещё одна причина? — неуверенно улыбается Гоша.

Это опять звучит привлекательно.

— Только стоящую информацию, не как с сигаретами.

— Да-да, я понял. — Выглядит Гоша более понимающим, чем Денис. Наверняка, горящая ладонь подсказывает, как правильно поступить. — Я могу прислать тебе это сообщением?

— Нет.

— Мы пошли, — говорит Петя и прихватывает за собой Васю, Данилу и Митю.

— Эй! — кричит вслед. — Тогда давай на следующей?

Без слов отдаю сигарету.

— Спасибо. Точно не пойдёшь?

— Точно.

— Здоровские у вас отношения, — горит оптимизмом Денис, пока я разглядываю пачку сигарет, цветастую фотографию чёрных лёгких и суровое предупреждение.

— Тебе обзывать некого?

— Так я обычно никого не обзываю. Воспитание, привычки – просто от них не избавишься. Что думаешь?

Денис красиво уходит от ответа «да».

— Ты про характер? Ну да, так и есть. Ещё среда закладывает.

Я вспоминаю пресловутого Дрочильщика. Приелся со своим характером, который не идёт против мнения большинства, но идёт против моих возражений. Говнюк.

— А ты всегда был таким? — спрашивает Денис.

— Каким?

— Ну, таким, какой сейчас. Таким дерзким.

«Таким».

— Ага, — вру я.

Наверняка, в какой-то момент все меняются, произносят свои первые слова, делают первые шаги и не возвращаются назад. Но перед моими глазами часто мелькает прошлое: знойное небо, хлёсткая пурга, широкая улыбка Коли и его глаза, которые ничего не понимают.

Я смотрю в сторону окна. В нём не видно меня. Там нет прежнего меня. Но он ещё живёт во мне и сожалеет.

— Клёво, — говорит Денис. — Реально клёво. Наверно, много кто хочет быть таким. Уметь сказать то, что на уме, тогда, когда надо. Ты, наверно, не прокручиваешь в голове моменты, когда мог ответить, но не ответил, или мог ответить лучше.

Его глаза блестят.

— Ты прокручиваешь?

— Ну, иногда. Иногда так, наверно, много кто делает. Кроме тебя, — он выглядит счастливым.

Нет, не кроме меня.

— Найди себе того, кого ты будешь обзывать, — советую я.

— Зачем?

Он не думает, что я – не тот человек.

— Чтобы он обзывал тебя.

— А такая радость зачем нужна? — смеётся он.

Наши отношения он называет «здоровскими».

***

Встречаюсь с Гошей под лестницей.

— Прошу, — говорю я с довольной улыбкой.

Он не пылает энтузиазмом, не спешит начать.

— Короче, — вздыхает Гоша и мнётся на месте, выдавая стандартный набор: «Эм, ну, э, как бы». — Это сложнее, чем я представлял.

— Сложнее чем бессовестно выклянчивать сигареты?

— Сложнее!

— Ты даже не отрицаешь.

Гоша понимает, что признался.

— Ну… — Он опять вздыхает, смотрит по сторонам, наверх, проверяет, чтобы никого рядом не оказалось. В этот раз причина кажется ему существеннее первой. — Мне нравятся, ну, девушки…

— Вот так неожиданность!

— Да заглохни! Перебиваешь, — его уши горят, а глаза смотрят вниз. — Но, кроме них… парни тоже.

Сверху гудят малолетки. Со стороны раздаётся смех учителей. Гоше, видимо, так же некомфортно, как и мне у Александра Владимировича.

— Из-за этого проблемы с родителями?

— Не прямо-таки… Это усугубило.

— Как они узнали?

— Я… сказал. Орали друг на друга, а я, чтобы матери насолить, взял и сказал. — Похоже, Гоша сожалеет. — А тебе… как? — неловко обращается.

— Я в твоём вкусе?

— Нет.

— Тогда нормально.

— А если бы был?

— Я бы тебе отказал.

— Да-да. Весь такой крутой, — почти смеётся Гоша.

— Другие знают?

— Нет. Ты… первый, кому я рассказал.

— Ты представляешь, сколько голубых подъёбов пропадёт?

— Нет, и я этому очень рад, — улыбается краем Гоша и не сводит с меня глаз. — Я думал, — говорит он, — что ты отреагируешь… хреново.

— Это как?

— Как с тем извращенцем в метро.

— Ты меня не домогался.

— Да, но…

— Давай без «но».

Гоша смеётся.

— Спасибо.

— К вашим услугам.

Я закидываю голову, смотрю в проём между лестницами и поручнями и утыкаюсь в белый потолок.

Коля тоже поблагодарил.

***

День так и говорил, что обойдётся без сюрпризов, но Дрочильщик поймал на выходе из метро.

— Нарываешься, — говорю я и отпиливаю взглядом руку, которая держит меня.

— Я хочу кое-что сказать.

Это уже было.

— Что-то новое? — язвлю не думая.

— Да.

Мне не находится, что ответить, и пока я не взял слово, Дрочильщик затараторил:

— То, что произошло, заставило меня подумать. Обдумать всё, что происходило раньше, и понять, что я должен исправить. Чтобы… жилось по-другому. Правильно. Знаю, дело было в том, кем я был. И характер… — Он останавливается. — Сейчас я знаю, что делать и куда мне стремиться, — его ладонь сжимает моё запястье, — это я и хотел сказать, спасибо. Спасибо, — он серьёзно смотрит в глаза, — что это был ты.