— Отлично. Замечательно. — Я хлопнул в ладоши. — А если бы это был не я? Радовался бы? Продолжил своё похотливое дело?

— Нет, — его голос стал твёрже, но уступал мне.

— Что тогда?

— Об этом я хотел рассказать.

На этих словах я остыл: «Не буду его слушать. Ничто не обязывает».

— Держись от меня подальше.

— Но…

— Хочешь записать на свой счёт «преследование»? разнообразить уголовный список.

Дрочильщик не ответил. Не поднял глаза. Только сцепил губы и напряг брови, как бы говоря: «Не сегодня, так завтра».

Это подобие гордости разожгло презрение. Преступление остаётся преступлением вне зависимости от того, какое он слабовольное существо и что он собирался объяснять.

Поджигаю полускуренную сигарету и затягиваюсь. Вдох сушит глотку.

— Всё в порядке, — говорю Александру Владимировичу. — Это то, что я могу переварить сам.

— Хорошо, — лишь отвечает он, позволяя мне делать так, как я считаю нужным.

Я всегда могу позвонить. Всегда могу обсудить. Никогда не окажусь лишним.

Сегодня ветер холоднее. Поэтому я жмусь и быстро докуриваю.

Встреча с Дрочильщиком выбила меня. И мне это не нравится.

***

— Вадим! — «Денис», – шипят мысли. — Ты готов?

Я закатываю глаза.

— К чему?

— К диктанту.

Вот заботы.

— Нет.

— Тебя оценки не интересуют?

— Нет.

Денис меня тоже не интересует.

— Это здорово, — озадаченно комментирует он. Я подпираю щёку, потому что на вопрос: «Почему?», не хочу тратить воздух. — Меня они волнуют. Не могу прийти на проверочную неготовым, или не повторив материал. Всегда перед контрольными тетради штудирую и важные главы из учебника.

Блять. Как он может столько пиздеть о себе?

Смотрю на Дениса и поджимаю веки. Вспоминаю себя на станции метро, с Дрочильщиком. У меня накопилось. С полицейского участка, с письма, с его содержания, с «вне зоны действия сети», с его сообщения и появления сегодня. У меня была причина.

Что за причина может быть у Дениса? На что у него копится?

Матерь божья. Как тут не стать верующим?

Денис – грёбаное радио, которое я не могу выключить. Поправка, могу, но этого мне с рук не спустят. Стоит ли цель средств?

Приглядываюсь к Денису и щурюсь. Нет. Не может стоить.

Денис обращает внимание на мой взгляд. Перестаёт трещать.

— Что-то не так?

— С тобой всегда что-то не так.

— Реально?

А он спрашивает.

— Да.

И забудет. Для него это неважно. Оценки и прочая лабуда в приоритете, пока он не забудет о них. Как ему просто живётся. Выболтал и доволен. Потом забыл и рад.

Сколько бы я не говорил о Дрочильщике, это не помогает мне забыть его. Как забудешь, когда он вторгается в мою жизнь, второй раз, третий? Чувство стыда ему не писано.

Откидываюсь на спинку стула. Я устаю думать о нём. Мне нужно то, что перехватит внимание.

Забудь одну невзгоду, появится другая.

— Вадим?

Когда я думаю о жизни два года назад, я забываю Дрочильщика. Но от этого мне не лучше.

— Чем ты занимаешься?

========== 10. Понедельник, 29.04 ==========

— Я? — переспрашивает Денис, будто я обратился не к нему.

— Да-а, — я стараюсь не злиться.

— Общаюсь… с тобой.

— Вообще. Танцуешь, поёшь, читаешь книжки?

Денис смотрит на меня, как на незнакомца.

— Ничем.

— Совсем?

— Ну, почти. Статьи читаю. Иногда. И провожу время с семьёй, — его голос стихает, а взгляд упирается в стол.

Я настораживаюсь.

— У вас хорошие отношения?

— Ну, обычные, как у всех.

— У всех по-разному.

Денис напрягает мозг.

— Общаемся просто. Иногда ссоримся, потом миримся. — Это всё, на что хватает его обычных отношений.

***

Нехотя прихожу к Александру Владимировичу.

— Утром я встретил этого извращенца, вот, — говорю в себя, скрестив руки, и прижимаюсь к спинке кресла.

— Ты говоришь о?.. — Александр Владимирович ставит кружку чая передо мной.

— Да, о Дрочильщике.

— Скажи, пожалуйста, как его зовут?

— Кажется, Андрей. Я не уверен.

— Хорошо. Вы случайно встретились?

— Не знаю, — беру кружку, — но я бы его не заметил, если бы он не остановил.

— Он что-то хотел?

— Да. Поговорить.

— В письме он тоже об этом просил?

— Да, просил. — Отхлёбываю чай. — Но я не хочу с ним разговаривать.

— Почему?

— Всё, что надо, было сделано. В этом нет смысла.

— Тебе не интересно?

— Нет. Мне надоело, что он появляется в моей жизни. Исчез бы. — Добавляю не думая.

— Вадим, ты чувствуешь, — Александр Владимирович осторожен и мягок, — насколько упорно ты избегаешь его?

— На семёрку, — говорю и сжимаю кружку.

Мне некомфортно. Ни в мягком кресле, ни в зелёном кабинете, ни с Александром Владимировичем.

— Если бы он не лез, мне бы не пришлось его избегать. Почему мне может быть интересно? Почему он весь такой ведомый и безответственный хочет со мной поговорить? О чём… Без разницы. Неважно, какой он человек и что из себя представляет. Важно только, как он поступил. А поступил он как мразь. Вы же сами говорили, что это стрессовая ситуация, полнейшее нарушение границ, это – грёбаное домогательство. А если бы это был не я? Если бы это был тот, кто не рассказал? Кто переживал и боялся? Не могу закрыть на это глаза.

Чай трясётся и бесконечно отражает круги.

— Раньше ты об этом не говорил. Когда это начало беспокоить тебя?

— Не знаю, — я чувствую себя потерянным в своём же доме.

— И это уже не злость?

— Не она.

— Это похоже на «впал в уныние»? Как ты оцениваешь своё состояние?

— Не знаю, — повторяю и понимаю, как это не похоже на меня, который сказал свои первые слова. — Не знаю.

Я уже давно не смотрю на Александра Владимировича. Я уже давно склонился над кружкой и не могу распрямиться. Я уже не говорю бахвально и громко.

— Я злился, кричал. Потом смеялся. — Плохо припоминаю, как всё было. — Опять злился. Был в прострации?.. Напряжён. Потом опять смеялся. И по кругу.

Чем были эти чувства? И почему сейчас мне сложно поймать их? Почему они изменились? Почему я думаю: «Если бы это был не я?»

— Вадим, я чувствую, что сейчас ты растерян и обеспокоен. Я могу как-нибудь помочь тебе?

У меня один ответ: «Не знаю».

Ставлю кружку на стол, сам валюсь на свои колени.

— Хочу побыть так.

— Хорошо.

Я ничего не делаю, но мне становится хуже. Я закрываю лицо холодными руками.

Сижу так, пока не начинает ныть спина. Потом ложусь на кресло и смотрю в потолок. Александр Владимирович рядом. Наблюдает. Думает что-то своё. За то время, пока я сидел скрючившись, он никуда не ушёл, никуда не полез, только отпивал из своей кружки и ставил её на место.

Кабинет заливает зелёным. Меня это не успокаивает. Я ощущаю себя ещё более потерянным. Теперь уже в чаще леса, где обычно я видел тропу, но теперь – её нет. Она заросла. Или я ушёл в дебри, которых раньше не видел. Мне плохо и душно.

Я закидываю руку за голову, зачем-то прощупываю кожу под волосами и думаю, что надо покурить. Но думаю с натяжкой. На самом деле не хочется. Почему-то руки не чешутся. Почему-то не матерится. Почему-то не злится.

— Ты будешь готов обсудить это? — спрашивает Александр Владимирович, когда я собираюсь уходить.

Мой ответ прежний.

— Но… если мне станет совсем дерьмово, я знаю, что делать, — говорю, когда смотрю на него, а улыбка не держится. На его глазах отклеивается. — Спасибо. До свидания.

— До свидания, Вадим.

***

Ответы не всегда есть: во мне, в ситуации, в том, что и как происходит. И мне это не нравится.

Не нравится быть таким, каким я не ожидал от себя. Я не понимаю эти чувства, это состояние, даже некоторые слова, которые шли из меня, но не от меня. Почему я так веду себя? Что именно меня волнует? Почему я не могу снова отматерить Дрочильщика и смеяться с Гошей и остальными за школой?