Больше в нём ничего не изменилось.

— Тебе что-то надо? А, — в голове мелькает окончание прошлой встречи, — из-за Матвиенко? Ну, извиняться я не буду, — только подумаю, что я решился где-то такое сказать, как растягивается улыбка. Не быть такому.

— И не надо, — отвечает Коля. — Я не из-за него пришёл.

Чёрт. С таким упорством он всегда отстаивал своё мнение. Защищал меня.

— Из-за чего тогда? — улыбка распадается. Я жму губы.

То ли из-за моего взгляда, то ли по своим причинам, Коля готов был дать ответ, но не мог.

— Если нечего сказать, я пойду, — и говоря это, я чувствую облегчение.

Но, когда Коля хватает бэху за руль и сидушку, под грудиной пробегает многоножка, задевая нервы каждой конечностью.

— Не уходи. Пожалуйста.

Он всегда говорил «пожалуйста», когда просил о чём-то. Чаще из вежливости. Сейчас речь о вежливости не шла.

— Из-за тебя, — не сразу выговаривает. — Я здесь из-за тебя.

С непониманием смотрю. Прямо в глаза. Карие. Я понимаю это до того, как замечаю цвет.

— Я приехал, — «что за глупость?» – думаю я, — потому что хотел… потому что надо было, — не может сказать.

— Отпусти, — встряхиваю бэху.

Я не выдержу, если Коля скажет то, что я додумал.

Быть такого не может… Просто не может.

Коля, нехотя, подчиняется. Вяло опускает руки, но не отходит. Я же крепче стискиваю бэху. Потому что так кажется, что меня больше, что я крепче стою на ногах, что так я смогу перенести его слова. Но на деле, я ощущаю себя наполовину меньше. Смотрю на него снизу-вверх. И, кажется, могу сломаться от его взгляда.

— Вадим. Скажи только одну вещь.

А я знаю, вещей, о которых я могу сказать, намного больше. Но Коля может спросить лишь об одной.

Я не отвечаю. Не поднимаю голову. Не отпускаю своё спасение.

Хочу оглохнуть.

— Ты… ты на самом деле так думал? — Хочу, чтобы Коля ничего не говорил. И исчез. — Правда, считал так? Так, как сказал? — Хочу не понимать его.

Но я всё понимаю. Понимаю, о каком «сказал» идёт речь. Мне не нужно переспрашивать. Не нужно искать какие-то вопросы, чтобы прояснить ситуацию. Мне не нужно смотреть на него и взглядом говорить, что я не догоняю, что он имеет в виду. Хотя… мы много о чём говорили. Много думали, считали. Он мог спрашивать о чём угодно, что было когда-то там. Но я знаю, и он знает, что спрашивать он может лишь об одном.

О том, – я сжимаю губы и сильнее стискиваю пальцы, – что сказал я. О первых словах. О том, когда я решил всё закончить.

В школе. После уроков. На третьем этаже, где было настолько тихо, будто место забросили. Где слова отскакивали от стен и пола и вонзались в руки, ноги, грудь и голову. Но больно не было. Больно было потом. Когда я остался один.

— Думал, — выдыхаю я. Как если бы сказал «да», как если бы те слова были правдой. А Коля, кажется, вздрагивает, принимая слово за ответ. — Как же! Нет. Не думал. — Никогда. Никогда я так не думал. — Доволен? — я не вижу его лица.

Не могу посмотреть на него.

— Да. Спасибо, — особенно легко произносит Коля. А для меня его спасибо тяжелее небоскрёба, всех тех кусков неба, что каждое утро налегали на меня.

Я сажусь на бэху, едва замечая, как он отходит, и хватаюсь за руль.

***

Кручу педали, будто меня преследуют на машине, угрожая ружьями и пушками. Будто я должен выдавить всё из куска металла, чтобы выжить. Будто по-другому мне не сбежать.

Меня трясёт из стороны в сторону, заносит. Я часто теряю контроль. Проезжаю на красный. Забываю смотреть вперёд. Не вижу людей. Вижу только переднее колесо и бордюр. Мелькающие стыки, надписи и зебру. И чувствую, как ветер идёт против меня. Как меня разносит изнутри. Как я не могу сдержать чувство, засевшее во мне. Я держу его, зажав рот, держу до тех пор, пока не колет в глазах.

Я ору в голос. Как в фильмах, сериалах, будто для меня настал тот самый момент.

Но я знаю, это не он.

Резко торможу, слезаю с бэхи и, поднимая её над собой, швыряю. На фоне вскрикивает женщина.

Так же я хочу выкинуть свои чувства, которые дерут в груди. Которые не выдерживают очередного «спасибо». Которые душат за горло.

Я падаю на колени и закрываю рот руками, хоть и кричу. Я не могу остановить это. Как не могу остановить слёзы. Будто меня догнали и подстрелили. Будто боль, которую я ощущаю, реальная. Будто она убьёт меня, и ору я так, будто всеми силами, хочу это предотвратить.

Но я не могу.

На хрипе я прижимаюсь к асфальту, продолжая реветь, точно это поможет мне.

Я знаю, не поможет. Потому что всего так много, что мне не вынести.

========== 35. ==========

Тогда всё было хорошо. Удивительно, но как-то получалось. Единственное, на что мы жаловались, – это задачи по алгебре и требования учителя по географии. В остальном – мы были счастливы и свободны. Мы только начинали пробовать. Только узнавали себя.

Началось с того, что Коля сказал, что, как ему кажется, ему нравятся мальчики. И то, лишь кажется. Он не сказал, что ему нравится кто-то определённый, что он хочет держаться за ручки, целоваться, ходить на свидания или выходить замуж. Он просто почувствовал, что так может быть.

Мне было безразлично. Я дружу не с ориентацией, не с тем, кто нравится человеку, так я сказал. Коля обрадовался. Его реакция казалась странной: если бы я отвернулся от него, то плохим другом оказался бы я.

Через две недели Коля пришёл с синяками. Тогда мы все переполошились: кто, из-за чего, поймали?

На все вопросы Коля повёл головой. На него напало трое парней, старше нас. Лица были ему незнакомы. Однако, им было известно, что Коля «по мальчикам». И поэтому «заслужил».

Мы были в шоке. Возмущены. Ходили вместе, как отряд рыцарей, старались не оставлять Колю одного. Мы боялись, что это повторится. Коля обещал смотреть во все глаза и быть на чеку.

Но через неделю нападение повторилось. Мы не могли стеречь его всегда. Может, мы даже не смогли бы остановить троих старших, но нас это не волновало. Волновало то, что мы оказались бессильны с самого начала.

Коля держался. Улыбался, хоть лицо болело, храбрился, говорил, что выстоит. Что он не такой слабый.

Жаль, дело измерялось не силой духа.

Где-то в то же время появился Матвиенко. Он заметил, как плохо выглядит Коля, и спросил в чём дело.

Тогда я осмотрительно относился ко всем. Пусть Матвиенко учился в параллельном классе и на лицо был знаком Коле, я встал на «защиту»:

— А тебе что?

— Просто интересуюсь. Нельзя?

Я хотел сказать: «Нельзя», потому что Коле уже досталось сполна и только любопытных лиц ему не хватало. Но Коля успокоил меня. Сказал, что не против, что всё в порядке. Он тоже так говорил.

— Да уж, не повезло, — сочувствовал Матвиенко. — А сколько нападавших было? Трое?

— Откуда знаешь?

— Слухи. В школе они быстро расползаются. Мог кто-то проболтать… ну, секрет. Просто потому, что не понравилось. Ужас, верно?

Легче не стало: люди продолжали жить стереотипами и поиском тех, кто им не нравится.

Это пугало. Потому что могло перерасти в нечто большее, чем избиение. Мы не хотели думать о таком. Родители Коли тоже волновались. Остерегали его. Реже отпускали одного. Неделю приводили по утрам в школу, иногда забирали.

В это время Матвиенко медленно вливался в нашу компанию.

Когда Коля уверил родителей не провожать его, произошло третье нападение. Тогда он не пришёл в школу, и мы всё поняли. Поняли, что ничего не можем сделать, не можем повлиять. Что ситуация может стать хуже и не ограничится синяками и ссадинами.

В тот день я был на нервах. Все мы переживали и держались подальше друг от друга, чтобы не вспылить. Но Матвиенко был более чем спокоен, хотя показывал волнение:

— Вадим, найдётся минутка после уроков?

Минутка у меня нашлась.

— Чего тебе? — я не был настроен на разговор и хотел закончить с ним как можно скорее, чтобы зайти к Коле.