Что он сделает дальше? Продолжит любезничать?..

Дыхание не возвращалось.

Его рука опустилась на шею: большой палец прижался к сонной артерии справа, остальные пальцы – слева. Ему достаточно надавить, и я задохнусь, но он по-прежнему только трогал. Он не давил, не раздирал мою кожу.

Под его пальцами пульс пробивался отчётливее всего.

— Вот как бьётся твоё сердце, — завороженно сказал он, уставившись без улыбки на мою шею.

Он сжал кожу без намёка на удушение, но у меня снова перекрыло дыхание, а кровь словно застревала под давлением, которое оказывали его пальцы, и туго проходила. Она стопорилась на секунду, в следующую – молниеносно прорывалась. Мне казалось, что внутри, там, где накрывали его пальцы, происходили маленькие взрывы, и каждый из них отдавал в голову и тело, тем самым заставляя лёгкие сжиматься.

— Я могу, — в потускневшем свете гирлянды я увидел неровную улыбку: верхняя губа была оттопырена, а нижняя, наоборот, прижималась к зубам, — послушать? — Его голос дрожал. Глаза были направлены на меня, а в них отражались маленькие огни.

Я не понял вопроса и так же немо смотрел на него.

Чего он ждёт? Чего хочет от меня?

— Прижаться, — ответил он, словно услышал мои мысли. Его лицо приблизилось ко мне, а на нём будто бы надежда. — К твоему сердцу.

Разобрав сказанное, я представил на миг, как из-за спины или с пола он достаёт нож для резки мяса, вонзает в мою грудь и ковыряет с целью извлечь орган. Ещё тёплый и пульсирующий.

Сердце тоже прочитало мои мысли, и дало знать о своём мнении, увеличив темп.

Наконец-то решил, что пришло время? Как же быстро…

— Не разрешишь? — его лицо отдалилось, но в голосе сквозило сожаление. — Я только немного… послушаю. Ты не будешь против?

«Почему он спрашивает? – застряло в мыслях. – Почему он ведёт себя так? Он в любой, удобный для себя момент может выхватить оружие и убить меня. Но нет. Он ждёт. Или тянет время? Даёт мне вкусить последние минуты? Что скрывается за его словами?».

Я ощутил прохладу.

Я уже в его руках: связан, не могу произнести ни звука. Что мне остаётся? Скажу «да» или «нет» – что изменится?

Он продолжал смотреть, а я слабо кивнул. Будто бы у меня был выбор.

Я повернул голову в сторону светящейся ёлки – так и окончится моя жизнь: на кровати ненормального.

Я хотел закрыть глаза и выдохнуть в последний раз, но меня остановило возникшее тепло в области грудины: оно было неожиданным и мягким. Я вскрикнул, но боли не последовало. Я посмотрел: этот парень прижался ухом к рёбрам и… слушал.

Слушал в прямом смысле моё сердце. Он прижимался, но удерживал голову на весу, поэтому я не чувствовал тяжести.

Он издал слабый вздох. Затем ещё один, более радостный. Я посмотрел на его руки: они были напряжены. Потому что упирались и продавливали матрас? Или потому что вес своего тела он перенёс на них?

— Я знал, что будет хорошо, но не представлял, что настолько.

Он оторвался от моей груди и снова смотрел на меня.

— Можно ещё?

Меня передёрнуло.

Что у него на уме?

— Совсем чуть-чуть, — с виной настаивал он. — Ты… такой мягкий. Твоё сердце бьётся так отчётливо, что я хочу наслаждаться им и дальше… — он заговорил тише, опустив глаза. — Ты приятно пахнешь.

«Он бредит, – решил я. – Что взять с ненормального?».

Я дал соглашение, и его голова вновь оказалась на моей груди.

Он слушался меня, действовал по моему согласию, словно оно было на самом деле важно. Для него.

«Что с ним не так? – я должен был быть шокированным, но испытывал лёгкое удивление – отчасти потому, что принял свою участь. Я думал о ситуации с пренебрежительной ухмылкой. – Надо же, как бывает: похититель просит жертву… – я не успел домыслить. Возникла идея, и я ухватился за неё. – Если он действительно такой, каким показывает себя сейчас, то у меня есть возможность, хоть и ничтожная, заговорить его. Сначала установить контакт, затем, в зависимости от его реакции, продолжить… либо смириться с исходом».

Он по-прежнему нежился на моей груди, потеряв установленный собой счёт времени.

Я позвал его, издав очередной смятый звук. Парень резко оторвался от груди и извинился. Неровно улыбнулся и спрятал глаза. А во мне зарождалась надежда, хоть я и понимал, что за ней стоял более могущественный и подкреплённый реальностью страх.

Я кивнул, привлекая его, и попросил освободить рот. Не знаю, что он услышал, но внимание его было сконцентрировано на мне.

«По-жа-луйста, – вдруг услышит, – сни-ми-скотч. – Слогами выговаривал я, не отпуская его взглядом. – По-жа-луйста…».

Я повторял, а он будто бы пытался разобрать. Хватило шести попыток:

— Хочешь, чтобы я отклеил скотч? — его голос был по-прежнему спокоен, немного удивлён, но в целом сохранял равновесие.

«Да!» – промычал и закивал.

— Я не хочу, чтобы ты кричал. — Словно потерявшись, он отвёл глаза и смотрел из стороны в сторону.

«Не буду. Обещаю. Клянусь.»

Чего ещё захочет?..

— Не закричишь? — повторил за мной. — Я могу тебе верить?

Как странно, что спрашивает он именно об этом, но, если я нарушу обещание, то, скорее всего, лишусь того малого шанса, к которому стремлюсь сейчас.

Я кивнул ещё раз. На этот раз постарался быть убедительным. Внутри копошился страх: сейчас он покажет другого себя и мою последнюю надежду растопчут как росток.

— Ладно… — с придыханием заговорил и обернулся. Он потянулся назад, к тому, что лежало за спиной.

Я старался всмотреться, но свет не достигал. Отгонял мысль, что там орудие моего убийства, но нож, как нельзя лучше, вписывался в картину происходящего.

Мне нужно держать себя в руках.

Парень приблизился, в его руках блестело лезвие, отражая вспыхивающие огни. Я задержал дыхание.

Ножницами он разрезал слои скотча на левой щеке. Лезвие скользило по коже, доставляя маленькие неудобства – больше «неудобств» принёс бы нож.

Левой рукой парень взялся за край и потянул его в сторону, отрывая ленту от моей кожи. Она взялась крепко и не отлипала бы, если бы он не прикладывал необходимых усилий. Второй рукой он придерживался за мою щёку, пока тянул. Он отрывал медленно, кусочек за кусочком, подставляя большой палец туда, где отлип скотч, словно боялся, что тот снова прилипнет.

Когда освободился край губ, я глубоко вдохнул.

Это тянулось долго. Боль была пустяковой. Меня больше волновало то, как этот ненормальный снимал скотч: он не позволил себе одним рывком сорвать его с меня, он возился, тратил время, изредка что-то шушукал себе под нос, будто успокаивал меня, и гладил по освобождённой коже.

Казалось, что прошла вечность, когда губы всей поверхностью ощутили прохладный воздух комнаты.

Парень тяжело дышал. Он не продолжал. Большой палец левой руки остановился на губах – трогал, прощупывал: нижнюю, затем, поднимаясь, верхнюю. Он гладил их с едва ощутимым нажимом и приговаривал: тёплые, мягкие, нежные, не смыкая своих губ до конца. Он смотрел, впивался взглядом намного ощутимее, чем пальцами.

Я сглотнул. Слюнной комок пополз по горлу.

Пора вернуть его.

— Как… — сказал я, чем спугнул парня. Будто ошпарившись, он убрал руку, удивлённо взирая на меня. — Тебя зовут? — продолжил я, не пытаясь улыбнуться – непосильно. — Меня Илья.

Нужно расположить его к себе.

— Это я знаю, — чуть ли торжественно ответил парень. Я воздержался от вопроса: «Откуда узнал?». — Меня зовут Яков.

Старомодное имя для молодого парня – или мне так кажется, потому что света мало? – заставило меня усомниться: не придумал?

— Приятно познакомиться.

Что ещё говорят в подобных ситуациях? Если меня не хватает на фальшивые эмоции, я могу обмануть его словами.

— Послушай, а… зачем я тебе?

С места в карьер, но… если узнаю сейчас, может быть, у меня будет альтернатива? По крайней мере, будет знание, от чего стремиться.

Неожиданно Яков замолчал. Стало быть, плохой вопрос?