========== 1. ==========

Когда я увидел тень пакета на проводах электропередачи, то не обратил внимания.

На следующий день узнал, что в нём лежали куриные головы.

— Ну и мерзость, — сказал Саня, прокручивая ленту инстаграма.

— Как только додумались? — с жалостью спросила Вера.

— Я читал, что головёшки пустые и высушенные. С долей уверенности мы можем предположить, что кто-то подготовился заранее, — серьёзным тоном заговорил Толя.

— А готовился ли? — С упрёком посмотрел на него Саня.

— По-твоему, просто совпадение? — надавил Толя.

— По-моему, ты копаешь в ту сторону, которой нет на самом деле, — расставил Саня и, чтобы не дойти до конфликта, вернулся в телефон.

— А я так не считаю, — твёрдо повторил Толя. — Илья, а ты что думаешь? Пакет напротив твоего дома обнаружили.

Я перестал копаться в обеде, отделяя рис от мяса.

— Я бы не узнал об этом, если бы вы не рассказали. А так… фрики какие-нибудь. Сатанисты. Или зоо-коллекционер, который решил избавиться от хобби.

— Скверное хобби, — заметила Вера всё тем же тонким голосом.

— Тебя это будто меньше всех волнует, — со смекалкой детектива подметил Толя.

— Ага. Что мне до этих куриц, когда Новый год предстоит встретить в одно рыло? — Я насадил на вилку мясо и принялся считать прожилки.

Ребята затихли. Они все проведут каникулы с родителями: Вера полетит в Швейцарию, Саня с братом и родителями проведёт незабываемую неделю на базе отдыха за городом, Толя будет помогать отцу на работе. А я останусь один, потому что отец будет с новой женой и ребёнком, потому что мать будет с новым мужем, потому что им важнее их новые семьи, чем старый я.

Обида ударила в сердце.

Мать спросила, проведу ли я праздники с папой. Я сказал: «Да». Когда позвонил отец и спросил, проведу ли праздники с мамой, я сказал: «Да». Они ничего не знали. Они оставили меня, променяли. Им я нужен меньше всего.

— Извините, — сказал я, — но это – то, что меня волнует.

Просто куриные головы.

Уроки прошли быстро. На переменах друзья собирались вокруг меня. Пытались что-то обсуждать и подключить меня. Я агакал. Всегда. Даже когда вопрос начинался с «почему?», «зачем?», «что думаешь?». Я ничего не думал, ничего не хотел. Я устал. Хотел уйти домой и смотреть сериалы.

Когда одевались, Саня предложил сходить в кино. Толя и Вера мигом подхватили идею. Они договорились заранее – даже на секунду не задумались: когда, во сколько, куда (это в Толином стиле). Я отказался. Я не в том настроении, чтобы находиться с людьми.

Ребята отнеслись с пониманием. Не напирали.

По пути домой зашёл в магазин. Купил по стандарту чипсы и колу. На автомате сказал, что нужен пакет, хотя место в рюкзаке было. На улице морозил пальцы. Холод обгрызал кожу без сожаления. Я не прятал руки в карманы. Было уныло и паскудно. В груди шкрябло без остановки, как запертые кошки и собаки в кладовке, и я не знал, что делать с этим.

Дома было тепло. Пальцы болели, кололись, оттаивали. У меня кружилась голова от перепада температур. Из носа текло, а перед глазами всё плыло.

Возвращаясь, я опять пытался не смотреть по сторонам, не замечать новогодних украшений, сверкающих гирлянд, которые висели на окнах жилых домов, и счастливых людей, которые проводили время вместе, смеялись и были со своими семьями. От них хотелось убежать. На них хотелось накричать. Почему у них всё хорошо? Почему они вместе? Почему я должен возвращаться в пустую квартиру? Почему я должен быть один, тогда как все улыбаются и радуются?

Из носа потекло сильнее. Из глаз тоже. Пакет зашелестел, упав на пол, и замолк. В полной тишине собственные всхлипы казались особенно противными и невыносимыми. Слёзы жгли облупленную кожу рук. Пальцы растирали ресницы и грозились протереть веки насквозь, если я не остановлюсь. Но я не мог.

***

Саня, Вера и Толя первые три перемены не подходили ко мне. Похоже, им я тоже надоел – так решил. Но на четвёртой ко мне подсел Толя с неуверенной улыбкой.

— Куда пойдёшь после школы?

Я немного подумал, словно было о чём.

— Домой.

— Можно, я… зайду тебе? — Толя сглотнул. Напряжённо моргнул. Отвёл взгляд в сторону Веры и Сани. Снова договорились. — Я тут подумал…

— Хорошо, — я ответил, не слушая объяснений, которые они придумали втроём.

— Я не помешаю? — спросил он с удивлением.

— Нет.

Мешать нечему.

***

— Илья, не хочешь на выходных сходить куда-нибудь? — предложил Толя.

Опять за старое. Снова тягают меня.

— Нет. Не хочу.

— Разве не скучно сидеть дома?.. — Толя резко замолк, понимая, что выбрал неверное слово.

— Одному? — с улыбкой я закончил вопрос, которого он побоялся. — Это не скучно, Толя. Это тяжело.

Ему трудно подобрать слова, чтобы продолжить разговор. Мне нетрудно продолжать молчать – в последнее время это давалось всё проще и проще. Я почти не испытывал нужду делиться «новостями»: двойкой за диктант, пятёркой за выученное стихотворение, похвальным листом за активное участие в жизни школы, нагоняем от классного руководителя – они превратились в никому ненужную мелочь, которая больше ничего не стоит, которая вовсе никому не нужна, которая не может волновать.

Это я понял в те дни, когда дома меня встречала тишина. Когда бы я не вернулся: утром, сбежав с уроков, днём, вечером или ночью, загулявшись допоздна. Она не отвечала мне. Она игнорировала меня. Мои слова не существовали для неё, и я лишился их. Зачем они нужны, если разделить их я могу лишь с собой?

Не нужны – однозначно. Я натянул улыбку через силу, сдавив губы.

— Кровь? — голос Толи раздался позади, когда мы вошли в подъезд.

Я не заметил и обратился взглядом к нему.

— На полу, — сказал он, опуская глаза.

Я последовал его примеру. На мелкой плитке отпечатался едва различимый след ребристой подошвы. Я поднялся выше и увидел целую тропу таких же, нисходящих по ступеням.

Толя пожал плечами, не озвучивая догадок.

Я шёл аккуратно, переступая следы, которые становились чётче, и надеялся, что не увижу вздутое лицо соседа-алкаша или тощую мамашу сверху, заколотую ножом. Моё дыхание сбилось, сердцебиение стало отдавать в ушах. Я дышал глубже, наполняя через нос лёгкие до предела и мучительно долго опустошая.

— Бог ты мой! — воскликнула старуха. Её голос эхом пробежался по подъезду. Пятясь, она прижала руку ко рту и поспешила пройти мимо нас.

Только если мне не показалось, она смотрела в сторону моей квартиры.

«Успокойся, — я повторял себе, — просто кровь. Кто-то порезался. Или разбил нос, упав на лестнице. Или сломал ногу. Открытый перелом. Поэтому крови на подошве хватило до первого этажа. Всё в порядке. Перестань волноваться».

Я плохо слышал себя и не смог взять в руки, когда оказался на лестничной площадке третьего этажа.

На дверной ручке моей квартиры висел пакет.

Я попытался вдохнуть поглубже, но в лёгких места не оказалось. Живот заполнили камни, и стало очень тяжело. Я не мог моргнуть. Нижнее веко правого глаза начало подёргиваться. Глаз заслезился от сухости. Толя встал рядом и ничего не смел говорить.

Из белого пакета текла кровь.

Та самая, в которую наступил человек и проследил до выхода. Та самая, что лужей растеклась к лестничному пролёту. Та самая, которую, как чёрта, испугалась бабка.

Я не мог сглотнуть слюну. Спазмы сковали глотку.

Пакет тянулся к полу под весом содержимого размером с маленький арбуз.

Я протолкнул комок слюны и сделал шаг. Толя предупредительно вздохнул. Я не остановился, подходя ближе. Ноги, точно скованные пружинами, не двигались свободно. Я тратил много сил, чтобы оторвать правую от пола, согнуть в колене и опустить немного дальше того, где она находилась прежде. Я тратил их на сохранение размеренного дыхания, от которого ощущал в желудке дискомфорт: тело забито под завязку. Один вздох, и меня разорвёт. Я сделал второй шаг и заранее протянул руку.