Толя лежал в другой больнице, поэтому мне пришлось заручиться поддержкой родителей.

Только из-за подобной услуги признавать их я не думал. Если бы мог, если бы знал как, сам бы отправился.

Отец отвёз на машине. Я смотрел на город, как на новый – что-то в нём изменилось. И дело не в количестве снега или исчезновении новогодних украшений. Что-то поменялось в его внутреннем устройстве.

Отец предлагал довести меня до палаты, но я отказался. Попробовал управлять коляской сам, получалось, но водил я ужасно.

Медсестра предложила помощь. Я отказался. Если мне жить с этим, будет плохо, если я не буду пользоваться моментом, чтобы накопить опыт.

Она провела меня до одиночной палаты. По пути встретилось несколько больных: один из них был стариком, тоже колясочником. При его виде я испытал восхищение и уважением одновременно с неприязнью и отвержением.

Я хотел ещё встать на ноги.

Медсестра постучалась и открыла дверь.

— При-вет, — с разрывом произнесла она, махая рукой. — К тебе друг, — медленно проговорила она, указывая на меня. — Давай, — кивнула мне.

Я схватился за колёса и глубоко вдохнул. Потребовалось несколько передышек, чтобы усмирить взыгравшееся сердце.

— Не бойся, — подтолкнула она.

Опустив голову, я прокрутил колёса и заехал в узкий проём. Дверь за мной тихо закрылась.

Я не решился поднимать глаза. Пальцы вцепились в резину. Меня снова затрясло.

Чтоб это всё.

До моих ушей донёсся осторожный вздох и невнятный слог.

Я аккуратно поднял глаза. Толя смотрел на меня.

Он выглядел плохо: похудел, оброс. Глаза, кажется, впали. Я медленно подъехал к нему. Под глазами кожа раздражена. Красная от слёз. Я пытался себе представить, что он перенёс, когда очнулся в больнице и ни слова не мог понять от людей, которые копошились вокруг него. Мало того, он не мог им ничего ответить: он не мог сказать то, что хотел. Каждый раз, каждая попытка приводила к тому, что он не имел возможности выразить свои мысли и страдал от этого.

Он не понимал людей, и люди не понимали его.

Его рука коснулась моей.

У меня на глазах стояли слёзы, но я улыбался – чтобы показать, как я рад его видеть.

Он тоже мне рад.

Но его глаза честно говорят, что прежними нам уже не стать.