Опустошало.

Родители ещё не вышли на связь. Для них оправдания у меня не было. Я и не искал.

Когда я покинул управление, меня встретил Толя. Он не улыбался, как дурак, широко раскрывая рот и демонстрируя неровные зубы, желая вселить в мою голову тошнотворное напутствие: «Всё будет хорошо», он не хлопал по плечу, не обнимал, не озвучивал мои надежды. Он молчал, но его молчание не вызывало дискомфорт, смотрел осознанно. Я видел по нему, что, примерно, он представляет, через что я прошёл, и ненавязчиво сочувствует мне, но также он показывает, что не мне одному пришлось пройти через допрос. Ему тоже – он уже был знаком с процедурой и тем, как она изматывает.

— Не хочешь перекусить? — предложил он.

Я не ощущал голода, но согласился. Когда Толя спрашивал, он выглядел так, будто я уже отказался. Я подумал, что чувствовал он, Саня и Вера, когда я отказывался провести с ними время, потому что не хотел портить им настроение всплесками своего негодования. Возможно, им было обидно: лучше бы я плескал перед ними, друзьями, чем в одиночестве. Они переживали. А я не хотел доставлять неудобств. И было грустно нам вчетвером.

Зашли в бургерную, где я насторожено обратил внимание на декорации: мишура на стене, ёлка в углу и пустые подарочные коробки. Потом осмотрелся: плакат с бургером в новогоднем оформлении, красочные заявления о скидках.

Наличие праздника притупило желание разделить ужин с Толей. Когда он обернулся, не замечая меня рядом, я автоматически последовал за ним, опуская глаза и следуя за его обувью. Вокруг были люди. Они обсуждали Новый год: кто что купил, что не успел купить, про кого забыл, куда придётся ехать, с кем будут. Их было так много, что шёпот застрял в ушах – шуршал, мешал. Мне хотелось уйти, но я остался с Толей.

— Если не нравится, можем уйти. — Он заметил.

— Всё нормально, — сказал я, подкрепляя слова помятой улыбкой. — Мелочи.

Толя поверил с трудом.

Атмосфера давила на меня, но его общество несколько облегчало абстрактные симптомы. Общение с ним приносило свои плоды: мы научились говорить, будучи наедине, и разговоры отвлекали меня даже от праздничной шумихи. А вид Толи, которого смущает есть на публике, вызвал у меня неудержимый смех. Я засмеялся впервые за месяц. Впервые, как родители сделали мне прекрасный новогодний подарок, оставив с самим собой, впервые, как я повесил на своё лицо нестираемое разочарование.

Собственный смех показался чужим, но искренним. Он был коротким, но удивил даже Толю.

То ещё зрелище: два парня изумлённо таращились друг на друга после того, как один из них нелепо рассмеялся во весь голос из-за того, что его друг, подставив бок другим столам, откусывал маленькие кусочки от бургера. Всего-то.

Представив ситуацию со стороны, я снова не сдержался. В этот раз выдавил смешок ладонь, пачкая её соусом. Толя тоже засмеялся. Кажется, впервые за декабрь.

Правильно будет сказать, что мы «сблизились».

Я и не думал, что такое счастье выпадет мне среди череды зверских неприятностей. Я в самом деле был рад: рад узнать человека лучше, чем это могло случиться в стенах школы или в компании Сани и Веры, рад, что хоть кто-то на моей стороне, хоть кто-то понимает, что мне нужно без слов, просто знает и не требует. Я рад, что могу разделить с ним это бренное время. С ним я забываю о родителях. На задний план отходит новогодняя суета, а иногда даже не действует на нервы. Когда он рядом, я не чувствую себя одиноким, больше не желаю, чтобы люди вокруг меня исчезли или их чистая радость превратилась в тягостную грусть.

Я начал очищаться от негодования. И в этом была Толина заслуга.

***

Праздник на носу. Ни Толя, ни его отец не занимались приготовлениями. Квартира по-прежнему пустая, в холодильнике нет закупленных про запас продуктов, нет ни намёка на то, что хотя бы одна деталь изменится к тридцать первому числу.

— Знаешь, если тебе захочется, можешь пойти вместе со мной к отцу. Правда, мы будем возиться с бумагами, а это – та ещё скука смертная, сидишь, перебираешь, читаешь. Так что… не стоит рассчитывать на безудержное веселье, — Толя предложил неуверенно, касаясь рукой затылка.

Его челюсти разжались, но он не произнёс ни слова – замял предложение. Решил не говорить.

Я быстро понял, что к чему: при мне он не хотел поднимать «проблемы», поэтому я произнёс:

— Надеюсь, родители к этому времени не объявятся. — Это лучшее, что они могут сделать.

— Может… быть, — Толя сказал в сторону, оставляя руку на затылке.

Он не поддерживал мою надежду. Он считал, что мне будет лучше с ними.

У него тоже своё видение ситуации. А своим я, казалось, загнал его в уныние. Поэтому решил объясниться:

— Я считаю, что мне будет лучше с тобой.

Толя не спорил, а я спросил себя: «Будет ли ему лучше с таким другом, как я?».

***

Вечером того же дня Толя предложил прогуляться. Освежиться. В последнее время мы не вылезали из квартиры. Я, не раздумывая, согласился. Это он верно подметил – нам не хватало чистого воздуха.

Улица встретила нас крепким морозом. Площадь – огромной ёлкой, ледовыми фигурами с подсветками, пустыми горками и мириадами разноцветных вспышек. Меня почти не тошнило от светошоу. Ощущение того, что с гирляндами перестарались, не отпускало: вызывающе. Они слишком кричат о празднике, который, сам по себе, лишён смысла – что такое Новый год? Зачем он нужен? Это – следующая дата, подсчёт прожитого и предстоящего пережить, наивная надежда, что в новом-то году всё изменится, произойдёт чудо и самые сокровенные мечты реализуются.

Фарс.

— Смотри, — подтолкнул Толя, — лабиринт сделали.

Хруст шагов остановился. Я посмотрел вперёд. Строение, похоже, настолько большое и, возможно, ветвистое, что прозрачный лёд не показывал того, что находится с противоположной стороны.

Толя предложил войти, побегать на перегонки.

— Я не ребёнок, — заунывно сказал я.

Толя с улыбкой смотрел на меня. В его глазах блестели красные, синие, зелёные огни. Он выжидал с детским трепетом, и это заставляло меня почувствовать себя неловко: я ещё ребёнок.

— Пройдёмся, — согласился я.

Внутри, во льду, холод ощущался сильнее. Он сдавливал, как надвигающиеся стены. Я рассматривал вырезанные орнаменты на материале, который отливал голубым. Когда мы завернули, стены потускнели, стали темнее. Яркий свет оставался позади нас, только луна на чёрном небе освещала путь. Зашли в тупик и попытались припомнить, каким путём дошли до него. Не вспоминая развилок, мы опустили головы, обращая внимания на следы. Их не было видно. Снег шёл полторы недели назад. Мы не обнаружим свои перемещения.

Переглянувшись, мы рассмеялись: на ум обоим пришла одна и та же идея. Вернулись назад.

Не было никаких ориентиров, только собственная смекалка и интуиция. Лабиринт оказался более запутанным, чем я от него ожидал. Пришлось включить мозги и запомнить, где мы ходили.

Встали на развилке: я был уверен, что мы пришли слева, Толя, наоборот, – справа. И оба были настолько уверены, что решили пойти своими путями.

— Посмотрим, кто первый выберется! — крикнул Толя напоследок.

Снег под его ногами быстро захрустел. Он побежал. Звук отдалился.

— Тот, кому улыбнётся удача! — ответил я и ринулся по ледяному коридору.

Я, правда, не знал, куда бежать, но двигался, резко заходя в повороты и выставляя руки вперёд, чтобы не врезаться в стену. Несколько раз мне довелось избежать столкновения. И чем больше сил я прикладывал, чем глубже вдыхал морозный воздух, чем отчётливее слышал стук своего сердца, тем, кажется, счастливее становился. Я не мог остановиться – простое и доступное удовольствие.

— Победа! — выкрикнул я, оказываясь за пределами лабиринта. Толи ещё не было.

Я возвёл руки к небу, оглядываясь на выход: их оказалось два. Значит, и он скоро выйдет, если не двинулся обратно или не нашёл мою тропу.

— Давай быстрее! — попросил я.

Сердце ещё билось, начало отдавать в шее. Холодный воздух ласкал горло, пока я выдыхал пар.