Я не думал и тогда, когда бередил раны. Срывал запёкшуюся кровь. Чесал ногтями и впивался в собственное мясо. Оно было холодным. Я пытался расковырять его, залезть глубже. Ответа не последовало. Я знал, что мне должно быть безумно больно, но не было. Сказывалась порция обезболивающего.

Я отнял пальцы.

Их покрывала моя кровь. Она текла по ладоням, запястьям. Она капала на ноги. Стекала с них.

Он в самом деле сделал это.

Я прижал влажные руки к лицу и провёл линии до подбородка. В голове не было ни одной мысли, но я ощущал себя безумным и пытался сдержать насильственную улыбку. Она не поддавалась контролю.

Я пришёл в себя, когда фарфор разбился о дерево. С ошарашенным видом Яков стоял у двери.

Вернулся объект ненависти. Вернулась и ненависть. Я расплылся в улыбке:

— Даже не знаю, что на меня нашло.

Я действительно не знал.

***

Больше я не позволял такому случаться. Таблетки теряли действие, и я ощущал боль – будто иглы вонзались в мясо и вращались внутри, цепляя остриём неповреждённые участки.

У Якова плохо получалось делать вид, будто его это не волновало. И это заинтересовало меня: значит, ему можно меня калечить, но, если я буду наносить себе вред, это будет не устраивать его – прекрасный повод для манипуляции. Главное, чтобы он не окончился отсечением рук. Они мне ещё пригодятся.

Чтобы отвлечь Якова от тучных мыслей (я на самом деле поддерживал его, чтобы заручиться доверием), я спрашивал его о всяком. Даже если он мне уже рассказывал об этом. Ему не составляло труда повторять.

Когда я спросил, не познакомит ли он меня со своими родителями или бабушкой, которую на словах так сильно любит и боготворит, он ответил, что никого в живых не осталось. Проронив пару сочувствующих фраз, я удержался от вопроса: «А не ты ли их убил?».

Иногда я был настолько поглощён диалогом и хождением по трясине своих и его воспоминаний, что не замечал, как перехожу границу:

— Знаешь, из-за полиции я не смог посмотреть, что было в пакете. В моей квартире. Расскажешь? — Я не заметил, как эти слова кокетливо вырвались из моего рта.

— Об этом, — Яков заметно воспрял духом, — там была голова собаки. Как символ будущего года.

— Надо же.

Ну и выродок.

Я крепко сжал зубы.

Как он может быть таким беспечным? Как он может не понимать своих действий? Если бы я так мог, давно бы положил на свою безопасность и возможность остаться в живых.

Точно полоумный.

— Яков, — попросил я, чтобы отвлечься от мыслей: из-за них я мог сойти с проложенной тропы, — можно обезболивающее?

— Ты ведь уже принимал сегодня, — нерешительно проговорил он. — Много.

Чтобы заглушить мою ненависть понадобится куда больше.

— Сильно болит, — пожаловался я, оглядываясь на ноги. — Пожалуйста, всего одну.

Он грузно вздохнул и кивнул. Надеюсь, из понимания того, что этой болью меня наполнил он.

Я сохранил улыбку, пока болтал ногами и ждал исполнения своей просьбы.

Яков сел со мной и протянул таблетку, во второй руке – стакан воды, но брать их я не собирался. На коленях подобрался к нему и открыл рот, высовывая язык. Даже для меня это была крайняя форма развращённого поведения. Но я был способен на неё.

Я поднял глаза на Якова, а мой язык коснулся его пальцев. Таблетка упала на пол. На его лице испуг. Он не шевелился. Когда я повёл языком по стороне пальца, он додумался одёрнуть руку.

— Не стоит, — забормотал, прижимая к себе руку, словно ей достался удар, а не ласка. — Пожалуйста.

— Разве тебе не хочется зайти дальше? — спросил я, устраиваясь рядом.

Яков молчал, склонив голову. Я решил продолжить провокацию:

— Разве не думаешь об этом, когда, — я без лишних мыслей коснулся его паха и не договорил.

Яков сорвался с места.

— Я не хочу. Сейчас – всё и так прекрасно. Так и хочу дальше, — его голос дал брешь: он дрожал. — Я вернусь. — Ретировался.

Теперь-то я понял, почему он не просил от меня большего.

Я смотрел на руку, убеждая себя в ощущениях, которые испытал, когда коснулся его.

У Якова не было ни члена, ни яиц.

Я подавил смех, который лез наружу.

***

Я тактично сделал вид, будто ничего не произошло. Яков пребывал в смятении, и теперь я был тем, кто спрашивал:

— Как ты? Выглядишь неважно. Что-то болит?

А он неизменно отвечал, чтобы не беспокоить меня:

— Всё хорошо. Спасибо за волнение, — и тёк дальше по-своему малопонятному мне слогу, до сих пор бредовому и ненормальному.

Когда наши «отношения» обрели твёрдую почву, я решил испытать её:

— Яков, — ласково ронял я, заглядываясь на него, — я могу кое о чём попросить?

Яков смотрел на меня так, будто я предложил ему переспать, заодно вспоминая то неловкое событие.

— Ну… да, — замялся он, а я продолжил как ни в чём не бывало:

— Я помню, как ты говорил, что беспокоишься о моём питании, — как же это забудешь, — и кормишь меня с тех пор только… здоровой пищей. Так вот: я бы хотел попросить нездоровой пищи. Бургер. Один. — Яков удивился, открыв рот. — Или пиццу. Что-нибудь из этого. Побалуешь?

— Конечно. — Он хотел спрятать облегчение, но не смог.

— Спасибо.

Почему это было важно для меня? Потому что Якову придётся покинуть дом. Хотя бы на пять минут. Если он мне доверяет, он оставит меня несвязанным, на моём собственном попечении – я проверю доверие, я проверю комнату. И решу, что делать дальше.

========== 11. ==========

В тот день Яков ушёл. Я оперативно сполз на пол и удостоверился, что дверь закрыта на ключ.

— Мудак, — не сдержался я, окидывая взглядом пустую комнату.

Заглянул под кровать – даже пыли не было. Подполз к ёлке. Она стояла до сих пор, хотя я был уверен, что февраль уже наступил. Если не март.

Будет заметно, если я что-нибудь оторву от неё. К тому же ветки хлипкие. На то и искусственная. Я бы мог воспользоваться подставкой, но Яков раньше увидит, что ёлка стоит криво, чем я ударю. Если он будет стоять, я не дотянусь.

Посмотрел на бесполезные ноги. Затем на шнур от гирлянды. Он тянулся в другую комнату. Я бы мог использовать и его, но сколько мне потребуется душить Якова? Он успеет отрубить мне руку.

Поиски ничего нового мне не открыли.

Яков вернулся с пиццей. За время своего заточения я впервые был рад хоть чему-то. Еде из реального мира, который находится вне моей досягаемости.

Я, как зачарованный, смотрел на неё и пускал слюни. Это заставило меня поверить, что не всё потеряно.

Наконец-то показался аппетит.

***

Я решил не ослаблять своего невинного давления. Следующим я попросил книгу. Обосновал тем, что умираю от скуки, не хочу, чтобы мозги запеклись. Мы читали вместе: иногда про себя, иногда по очереди вслух. Книги были тяжёлыми для понимания, но не по весу.

Они были большими, но до безумия лёгкими. Такими не ударишь как следует.

Периодично я выпрашивал «нездоровой пищи». Сделал вид, будто ни в чём больше не нуждаюсь. Что я принадлежу Якову навечно. Он может оставить меня на пять минут, на полчаса, на два часа, и я никуда не денусь. И, когда моя решительность созрела, я попросил – просмотр фильма. Всего лишь то.

Дольше, чем крепла моя решимость, я вспоминал название необходимой киноленты. Фильм должен подойти ситуации. О нём нелестно отзывался Саша, Вера говорила, что он мрачный и тяжёлый. Но мне он нужен был ни за чувства и сюжет, а за сцену.

Якова просить долго не пришлось. Он хотел утолить мой «культурный» интерес. Я был безмерно благодарен этому наивному идиоту, ведь я оказался ближе к осуществлению своей мечты – убраться отсюда подальше.

***

В день просмотра я снова попросил «вкусной и вредной пищи» – это было настолько значимо, что я всеми силами показывал Якову своё приподнятое настроение, не забывая улыбаться и верещать, как всё замечательно.

После обеда мы устроились на кровати – сели плечом к плечу, а на ногах – ноутбук.

«Было бы куда сложнее притащи он стационарный компьютер,» – я старался не засмеяться вслух.