Не сумев вздохнуть, я замер, поднимая на него глаза. Он был ошарашен не меньше моего.

Я оцепенел. Потерял несколько драгоценных секунд и вспомнил, точно вспыхнула искра, что мне нужно атаковать. Взглядом я зацепился за дрова в углу и уже было ринулся к ним, но Яков перехватил, прижимая к себе. Спина похолодела.

Он оказался ужасно сильным. Я ничего не мог поделать.

— Отпусти! — разве что орать, срывая глотку.

Он повалил меня и прижал к полу, сжимая кольцом плечи и грудную клетку. Я не мог вздохнуть. Рёбра упирались в его руки. Мои потуги едва показывали результат.

— Отпусти меня! — и это единственное, что я мог кричать, ощущая, как тот самый шанс ускользает из рук, как рушится моя жизнь в очередной раз, как всё идёт в никуда.

Яков сдавил сильнее, из меня вышли последние капли. Я не мог сопротивляться, и тело слабло. В глазах темнело. Я мысленно держался, но хватило меня ненадолго – истощились даже мысли. Восприятие отказало.

Яков накрепко связал меня, как раньше: по рукам и ногам. Времени у него ушло предостаточно. Я вырывался, дёргался, но от попыток не было толка. Он не проронил ни слова, не изменился в лице: только перестал моргать и сильно сжал губы, что они побелели. Его равнодушная реакция пугала сильнее всего.

По ней нельзя было сказать, что он предпримет следующим. Что сделает со мной.

Оставив меня на полминуты, он вернулся с таблетками и водой. Я стиснул зубы и с отвращением смотрел на упаковки.

Что это? Зачем?

Яков выдавливал зелёные таблетки, пока блистер не опустел и не превратился в рваное решето, затем он взял несколько белых из разных упаковок.

— Пожалуйста, открой рот, — строго и безразлично произнёс он, точно робот.

Я плотнее сдавил челюсти и с вызовом смотрел на него.

Ничего не получишь от меня. Я ничего не сделаю.

Яков и взглядом не повёл. С силой перевернул на спину и сел сверху, извиняясь. Таким образом он не давал мне перевернуться. Я повернул в сторону голову и прижался к постели, но Якову это не мешало. Одной рукой он схватил за лицо, разжимая челюсти пальцами. Я сопротивлялся сколько мог. Давление было таким сильным, что в конце концов ряды зубов оторвались друг от друга, но я не размыкал губ.

Яков давил и не останавливался, а, когда показалась брешь, засунул таблетки в рот. Я хотел выплюнуть, вытолкнуть языком, но Яков прижал нижнюю челюсть к верхней, и я не смог. Свободной рукой он потянулся к воде. Оболочка таблеток начала распадаться во рту. Я ощутил запах антибиотиков. Слюна копилась, но я не сглатывал. Судорожно дышал и выпускал слюну тонкой струёй между губами, чтобы унять желание сглотнуть.

Яков напрягся лицом, о чём-то интенсивно размышляя.

Выходом его мыслей стало решение ослабить хватку. Я хотел воспользоваться, вытолкнуть столько таблеток, сколько успею, но вода заполнила рот. Яков тут же зажал челюсти и, откинув стакан, нос.

Даже если бы я захотел вздохнуть, мне бы пришлось проглотить воду вместе с таблетками, но Яков оставил меня без выбора. Я барахтался под ним, пытался согнуть ноги, неясно зачем, вертелся из стороны в сторону, но положение моё не изменялось, а воздуха в организме становилось меньше. Он паниковал – сердце билось, а я, не думая, старался избавиться от воды в себе.

Она пошла через верхнее горло, в нос, но и там не вышла. Яков надавил, призывая глотать. Конечности и глаза задёргались. Я на автомате вдыхал – но ничем не мог заполнить лёгкие.

Горло просело. Судороги в животе вызывали тупую боль.

Я проглотил: вместе с водой и таблетками я получил бонусом немного воздуха. Ещё один непосильный глоток, и мой рот был пуст. Застрял запах медикаментов.

Яков убрал руки.

Я жадно хватал воздух, который теперь свободно проникал в меня, но не притуплял запаха таблеток. Меня одёрнуло.

— Что… — Я подавился воздухом, разрешая себе маленькую передышку.

Один глубокий вздох, второй. Я ненасытно поглощал его и не мог остановиться. Он разливался живительной силой по крови, которые несла его ко всем частям тела. Я дышал быстро и поверхностно.

И я понял, что не могу говорить. Мне страшно.

И та же мысль заставила меня заговорить: мне уже нечего бояться.

— Что это было?! — взревел я: какую гадость он мне всунул? — Отвечай!

Меня затрясло. Что со мной теперь станет? Что он сделает? Что уже сделал при помощи таблеток?

На его лице появилась улыбка.

Огромный кусок льда прошёл через живот, и меня прошиб холодный пот.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно.

Уши заложило. Я не ослышался?

— Б-больно от чего?..

Его лицу вернулось радостное выражение. Он приблизился ко мне и, как ни в чём не бывало, произнёс:

— От того, что ты останешься без ног, — так легко и непринуждённо, что я не поверил ему, вымучивая из себя улыбку.

— Ты ведь это несерьёзно, да?

На что он лишь загадочно повёл глазами.

— Я сейчас вернусь.

Он ушёл. А я остался наедине со страхом – что он сейчас сделает?

Яков вернулся, не заставив себя ждать. На деревянный пол упал тяжёлый металлический предмет. В руках что-то мягко зашуршало. Я взглянул, не отрываясь от постели. Полупрозрачная клеёнка в багровых пятнах.

Яков постелил её на полу и вернулся на кровать, садясь около моей головы. Он по-прежнему нежно улыбался и смотрел на меня сверху-вниз. Его ладони коснулись моей головы. Он снова гладил меня. Снова успокаивал. От чего?

Я не осмелился моргнуть и отвести от него взгляда, пока его рука размеренно поглаживала мои волосы.

По истечению времени, заданного Яковом, он достал клейкую ленту. Я не успел дёрнуться и был снова прижат. Яков перевязал мой рот, на много слоёв. А в моей голове истерично бился вопрос: «Зачем?». Он как теннисный шарик отскакивал от стен и набирал скорость. Меня молотило изнутри.

Яков опустил меня на клеёнку. Я попытался подняться, но руки и ноги загудели – он перевязал слишком сильно, и я прижался спиной к полу. Яков встал рядом. В его руках был топор. Которым ему уже доводилось пользоваться: чтобы отсечь все куриные головы, чтобы отсечь голову козлёнку, чтобы отсечь голову другому существу. Чтобы оставить меня без ног.

Он не может сделать этого. Он не сделает…

Я не мог пошевелиться. А, когда едва заметное движение проявило себя, Яков наступил на меня ногой.

— Извини, что приходится делать это так, — без всякого сожаления. Без маниакального желания. Спокойно и буднично.

«Нет. Не надо…» — шёпотом замычал я, не отрываясь от инструмента.

Топор поднялся. Завис в воздухе. Я не успел ничего предпринять. Яков опустил руки.

Я заорал. Не помню, как сильна была боль и была ли она, я просто орал, потому что знал, что ничего, кроме этого, я уже не сделаю. Я сжимал глаза, пока Яков выдёргивал из костей и мяса топор. Я стискивал зубы и орал через них, а Яков рубил меня, не останавливаясь. Хлынули слёзы.

Я не мог этого выдержать.

Даже когда он перестал, я продолжал. Я не чувствовал ничего, но был в сознании и ясно видел, как мир снова уходит от меня. Я желал провалиться в сон, но он не приходил: то ли виной тому боль, то ли рвущее меня на части отчаяние.

Я долго кричал в себя. Я долго рыдал. Мир долго прощался со мной.

Потом я скулил, жалея себя. Под глазами щипало от слёз. В горле стоял солёный привкус соплей, которые не растеклись по лицу. Я не чувствовал рук за спиной, я не чувствовал спины, которая всё время опиралась на руки, я не чувствовал ног.

Яков возился с ними, а я не отрывался от белого потолка с огромным жёлтым подтёком.

Во мне ничего не осталось – это единственное, что я ощущал. Конец.

Яков закончил и подполз ко мне.

Когда я увидел всё ту же опрятную и ничем незапятнанную улыбку, меня охватила горящая ярость. Она пожрала всю пустоту. Она сожгла остальные чувства. Она кричала.

Как он смеет улыбаться после того, что сделал? Как он может делать вид, будто ничего, ровным счётом, абсолютно, ничего не произошло?