Он не отнял у меня возможность говорить. Вместо этого постарался успокоить.

Наверняка лишь для того, чтобы вновь и вновь наслаждаться моими лживыми историями, в которых я очень скупился на краски.

Крик и слёзы были не единственным способом показать моё состояние Якову.

Я сам не понял, что произошло и почему поступил так. За чередой вопросов, на которые я не мог найти ответы, мир ушёл из-под меня. Воздух затвердел, сердце перестало биться, а мысли закопошились как вши в волосах и начали пожирать самих себя.

Я ударился виском о стену. Я не старался, не прикладывал силу, но, возможно, именно из-за чистой инертности движения, удар получился сильным. На секунду он привёл меня в чувство, и я снова сделал это, ощущая, как воздух проливается в лёгкие. Мир потихоньку возвращался, и я – в него.

Яков показался в комнате с явным беспокойством. Схватил за плечи и отдёрнул от стены. Таким напуганным я увидел его впервые – он переживал. Принялся спрашивать, почему и зачем. Осмотрел место многократных ушибов. А я не чувствовал боли. Не чувствовал ничего, кроме размеренного пульса в правом виске, от которого шла сама моя жизнь.

Позже, когда я пришёл в себя и почувствовал то, чем на самом деле была боль, я восстановил воспоминания. Яков уходил, ненадолго, за бинтами и перекисью в другую комнату. В этой он ничего не держал. Тут ничего и не было: кровать, ёлка. Только для меня, который «ни в чём не нуждается».

Голова ныла всю ночь. Я шипел и всхлипывал. Всю ночь меня утешал Яков своей пластинкой, а под утро я согласился на обезболивающее.

***

Это было критично. И мыслить я начал так же.

Мне нужно убираться отсюда, как можно скорее, пока я не свихнулся и не откинул концы.

Главным было освободить руки и ноги. Что происходило, когда Яков занимался моей разминкой. Этот момент я запомнил – он отправной. Нужно сделать так, чтобы он не связал меня снова. Следующий шаг – сделать нечто такое, что заставит его покинуть комнату. После… я бегу.

Я прикинул, что, скорее всего, дверь будет закрыта, а где ключи от неё – я не представляю. Следовательно, мне нужно избавиться от Якова. Оглушить – этого хватит. Я выбегу в следующую комнату, схвачу что потяжелее и, не щадя себя, нанесу удар. Смогу.

***

День начался нелегко с самого утра: я не выспался (будто бы мог), но сонливость, она же усталость, пойдёт мне на руку.

Я не сопротивлялся сегодня, как и раньше. Старался быть более податливым, чтобы вернуть доверие, которого мог лишиться из-за пары-тройки срывов. Радовало то, что Якова они волновали, из-за них он не злился. Он не агрессировал на меня, и поэтому, относительно, моё физическое состояние оставалось удовлетворительным.

Я принял все процедуры без заминки, рассказывал о себе с заинтересованностью, пытался сблизиться с Яковом. Он вёл себя почти как обычно.

Тоже неплохо.

Перед ужином Яков разминал мои руки. Я состроил озадаченное лицо, нахмурил брови, присматриваясь к конечности, которой он касался, и периодично кидал на Якова взгляды. Он заметил и спросил:

— Что-то не так?

Я поёрзал и потупил взгляд в стену. Пожал плечами и, вздохнув, сказал:

— Не чувствую рук.

Я старался максимально не напрягать мышцы и быть расслабленным.

Яков с упорством помассировал мышцы, сделал пару сгибательных упражнений.

— Всё равно не чувствую. Так уже день третий. С ногами то же самое.

Он был ошарашен. Неужто не знал, что делать?

Я почти не скрыл собственного удивления.

— Можно, хотя бы сегодня, — мой голос задрожал, — ты не будешь связывать меня?

Яков впал в ступор. Он активно раздумывал над моими словами и, по всей видимости, искал варианты «против». Я не должен позволить ему отыскать их.

— Пожалуйста, Яков.

Он встрепенулся, щёки покраснели.

Я специально не обращался к нему по имени, потому что видел, какую реакцию оно вызывает.

Я был в шоке, как парень, который додумался похитить человека, раздевал его догола и трогал член как ни в чём не бывало, краснел от своего имени?

— Хотя бы до вечера, — умолял я. — После ужина можешь снова связать. — Я сбил его мысли. — Мне… страшно остаться без рук и ног, — прошептал я и опустил голову.

Он не решался долго. Сомневался. Но моя склонённая поза и невинный тон сделали своё дело. Контрольный:

— Большое спасибо. — Я никогда не благодарил его.

Кажется, так, как сегодня, его я не задевал.

Я был свободен, но руки и ноги слабо подчинялись. Когда Яков вышел, я поспешил подняться и чуть не упал. Удержал равновесие. Ноги казались тростинками без силы. Руки не лучше. Я, держась за стену, попытался размять колени, стопами почувствовать поверхность, на которой оказался.

Отзыва почти не было.

Стоит ли перенести побег?

Нет. Нельзя. Иначе от меня ничего не останется.

Яков вернулся с ужином. В тарелке пюре и тефтели.

Он сел напротив меня.

— Как ты? — на этот раз он спрашивал явно из чувства тревоги.

— Вроде бы начало отходить. Я не уверен. — Для вида попытался сжать пальцы.

— Попытаешься сам? — спросил он, указывая на тарелку.

— Нет, — я не верил, что скажу без отвращения: — Покорми меня.

Эта фраза осталась без его внимания, а мне она стоила тех остатков гордости, которые я сумел сохранить в углу разума.

Ложка за ложкой порция уменьшалась, и, чем меньше оставалось, тем увереннее в моей голове становился голос: «Сейчас или никогда, после не будет и шанса, сейчас, прямо сейчас. Ещё четыре ложки».

Я разделил глазами количество. Немного. Совсем чуть-чуть. Осталось две, я немного прожевал и проглотил. Живот пучило. Мне начинало казаться, что я не справлюсь, не смогу, что всё это – плохая и бредовая идея, и одновременно я думал, что надо приступать, потом будет поздно. Прямо сейчас.

Я открыл рот. Ложка поползла внутрь и будто замедлилась. Я смотрел на остатки размазанного по дну тарелки пюре. Дыхание спёрло.

Не разрешая себе вздохнуть, я резко поддался вперёд. Ложка коснулась горла. Рвотный рефлекс сработал на должном уровне. Горло свели судороги, и содержимое желудка вырвалось наружу.

Последний раз меня рвало в младших классах, и ощущение, которое я испытал в тот момент, было неприятным, но я обнаружил, что оно куда лучше прикосновений Якова.

Разжиженное пюре, пережёванный фарш и рис, кажется, что-то с обеда в примеси с желудочным соком почти однородной массой заляпали футболку и штаны Якова. Я попал и на себя.

Горло сводило насильственным сокращением мышц, пока не прозвучала отрыжка, с которой из меня вышли последние остатки ужина. Я попытался сплюнуть – впервые за долгое время слюна оказалась жидкой.

— Прости, — невнятно пробормотал я от счастья, не поднимая головы.

— Как ты? — спросил он без всякой неприязни, словно шоу с излиянием и не произошло.

— Нормально, — отпустил я, поднимая заплывшие глаза. — Что я с тобой сделал?.. Иди лучше переоденься, — невзначай посоветовал я.

— Точно всё в порядке?

— Точно. — Я слабо закивал.

Яков немного притормаживал и, кивнув, быстро покинул комнату. Я слышал его шаги – четыре длинных и один короткий. Он остановился. Возможно, ищет вещи.

Я встал с кровати и пошатнулся. Голову потянуло вниз, но я опёрся руками на кровать. Смахнул с лица остатки непереваренного ужина, сплюнул, чтобы очистить рот, и перевёл дыхание. Горло сводило. На ногах сказывалось истощение – приливы возбуждения не помогали мне, только сильнее указывали на усталость и невозможность работы конечностей.

Так не пойдёт. Я не упущу этот шанс.

Я должен сделать всё быстро. Одним рывком. На это и поставил, разгибая колени через сопротивление – суставы схватились как клей, но были под моим контролем. Руками и телом я вытянул себя, поставил на ноги и, не задумываясь, рванул.

Спешка была ошибкой.

Только я переступил порог комнаты, как столкнулся с Яковом. В его руке было полотенце. А я мог додуматься, что первым делом он решит позаботиться обо мне, а не о себе. Но не додумался.