– Это ни о чём.

Однако Свиридов не смутился и продолжал:

– Отсутствие следов форменной финской обуви тоже вас не убедит, тем более из-за неимения необходимого оборудования отпечатки зафиксировать не удалось.

– Ну уж гипс вы могли взять в любой санчасти!

– Не будем отвлекаться. – Свиридова смутить было нелегко. – Итак, нож – скорее всего, финка, а вот гильзы, найденные на месте лёжки снайперов, удалённые друг от друга почти на сотню километров, – он достал из кармана галифе две гильзы, протянул капитану. – А вот извлечённые пули. Одна из «мосинки», вторая – австрийский зауер, а пуля волчатка, охотничья, на волка.

– Что вы хотите сказать? Не совсем улавливаю вашу мысль, товарищ майор.

– Места для снайперской стрельбы, лёжки, не оборудованы для долговременного ведения огня, скорее просто удобные места для выстрела. Стрельнул и убежал. Это гражданские охотники!

– Ах вот куда вы гнёте! Такой поворот нужно обдумать. – Он помолчал, налил ещё чаю. – Задача Красной армии – освободить угнетённые классы, создать условия для прогрессивной части рабочего класса, взять власть в свои руки.

Тут все дружно закивали.

– Воевать с мирным населением Красная армия-освободительница не имеет права.

– Удваивать, утраивать караулы мы тоже не можем. Минировать подходы армия в наступлении не находит возможным, да и снайперы…

Свиридов встретился взглядом со своим начальником. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, наконец начразведки мигнул, мол, действуй.

– Товарищ капитан государственной безопасности, разрешите пять минут наедине.

– Товарищи, перекур десять минут. – Начраз повёл командиров на улицу.

– Что за беззаконную бяку вы мне хотите предложить? И давайте по-простому Меня Иван Никодимович зовут.

– Против гражданских должны работать гражданские. Жестоко и показательно. Чтоб вся Финляндия вздрогнула, и в газетах написали. Пресса у них работает прекрасно. Ночью наших вырезали, а днём – в финских газетах во всех подробностях. Устрашение в Туркестане работало. Чего здесь не сработает?!

– Что за гражданские? Зеки? Или поразумнее есть предложения?

– Есть. Умелые и дисциплинированные.

– Кто такие? Почему не знаю?

– Пластуны.

– Не смеши, майор. Этих уже в Гражданскую настоящих не было. Так, пехота более обученная.

– Много не нужно, максимум десяток, только настоящих, из плавней. Один у меня есть с Гражданской. С Будённым беляков рубали, в Туркестане кишлаки зачищали, Советскую власть устанавливали, на Дальнем Востоке хунхузов гоняли. Сейчас у меня старшиной числится, молодёжь натаскивает. Что ж, НКВД по всей стране десяток недорезанных не сыщет?

– А чего твой умелец не подготовит из молодых?

– Нельзя красноармейцев для этого дела привлекать.

– Точно. А как сбегут?

– Лишь бы дело как надо сделали. Всё равно ваша контора их не отпустит. Да и жизни советских бойцов дороже десятка недорезанных.

– А как к финнам перебегут?

– Иван Никодимович, я сам с Кубани. Такого позора никто из казаков позволить себе не может.

– А как же белоказаки?

– Они своей присяге верны остались.

– Попробую твою идею у своего начальства пробить, а ты со всех присутствующих подписки о неразглашении собери. Потом мне отдашь. Всё, совещание окончено. Я поехал к себе.

Чужаков Лаврентий заметил ещё на соседней горе. В магазине винтовки два патрона, загнал ещё три. Привязал к кусту лошадь: испугается выстрелов, убежит. Лови потом по горам. Пристроил седло за камень, проверил, ладно ли. Вон там, в низинке, и снимет всех.

Первым выехал на своей задрипанной кобыле старейшина аула – дед Наздар. За ним – в фуражке с синим околышком, только не кавалерист, а особист. С наганом на боку и, вот смех, с шашкой на другом боку. С кем это он тут рубиться решил? Последним показался боец, как там их сейчас называют, НКВД? Тоже с шашкой и с винтом за спиной.

Лаврентий держал в прицеле старшого. Кончилась вольная жизнь. И здесь нашли. Он перевёл мушку на Наздара. Выдали, черти нерусские. А как не сдать, когда вся семья под угрозой. Чего там семья, весь аул! Эти краснопузые всё не успокоятся. То белых искали, то зелёных, потом недостаточно красных, а недавно – каких-то загадочных врагов народа. По-русски он в этих местах один читал, когда спускался в аул, обязательно десяток газет его ожидал. Собирались все мужчины, а Лаврентий читал вслух, как по просьбам возмущённого рабочего класса казнили непонятно какую очередную клику. А попробуй горцам растолковать, кто это такой рабочий класс, и чего он такой злой, что без крови чебурек есть не может. Тем более когда сам не знаешь. Ну ГЛАВНОГО КОМИССАРА Троцкого он, по всему, на свете видел. Тогда повезло Лаврентию. С горсткой земляков еле живые от голода прибились к какой-то банде, называвшей себя Красной армией, вырвались из Польши, где русских без разбора прибивали к воротам панских хуторов или, отрезая веки, приколачивали вместо распятий на перекрёстках дорог, предварительно сломав ноги. Изобретательны были эти паны, триста лет тренировавшиеся на хохлах из Украины.

В госпитале лежал Лаврентий, когда в полк нагрянул главный комиссар с китайцами. Построил всех, кто ещё стоять мог, и расстрелял каждого десятого. Потом и в госпиталь пожаловал врачей и раненых расстреливать, видно, не хватило ему, жиду проклятому, русской кровушки. Спасли Лаврентия, сказали, что не их, а только что прибился. Но те глаза, чёрные, как ствол пистолета, долго снились. Не трусливый человек Лаврентий, а тут от ужаса среди ночи, как приходили эти глаза-пистолеты, с криком просыпался.

В двадцать четвёртом, уже в родной станице, стали пропадать его сослуживцы по Красной гвардии, то одного заберут бывшие красноармейцы, а ныне поселённые в казачьих дворах. И вечно они всем недовольные были, то земля не такая, то мало её. Работать не любили, вот и урожай не как у казаков. Не стал Лаврентий ждать, ушёл через горы в Грузию. Нанялся отару пасти. Пятнадцать лет как один день пролетели, и вот всё одно – нашли. Ничего хорошего от власти этой, расстреливающей своих бойцов за то, что три месяца перестала их кормить и припас воинский подкидывать, он не ждал. Однако убивать вестников этой власти не стал, выслушать их решил. Во всяком случае, грузины страдать не будут, плохого от них он тоже не видел. Не по-христиански за чужие грехи невинным страдать. Хотя и грехов за собой и не помнил, но власть подлючая найдёт!

Подремать на солнышке или вещички собрать на всякий случай? Решил подремать вольным пока. Слышал, как кони подошли, как спешивались.

– Товарищ Волик!

«Эх-ма, товарищ! Не гражданин, и то ладно».

– Да, слушаю вас внимательно, товарищи.

– Не могли бы вы глаз открыть и выслушать немного?

«Чекисты, грузины, руки не крутят. Ладно, живите пока».

– Хорошо, что за дело ко мне?

– Товарищ Волик, вас настоятельно просят проследовать в Республиканское управление НКВД.

– Зачем?

– Не могу знать, на месте всё расскажут.

Однако на месте без объяснений затолкали в самолёт, но вежливо, и винтовку не отобрали, а только попросили упаковать в парусину и свёрток опечатали. Ещё дали фанерный ящик с продуктами и кувшин с вином. Вот это да! Так, с мандаринами прилетел в зиму. Охраняли и кормили как царскую особу. Без разносолов, но сытно и сколько хочешь.

Одна закавыка – лыжи. Утром выдали какие-то палки, пригласили на пробежку. Говорю: «Ребята, я, конечно, в книжках читал, но сам первый раз в жизни лыжи вижу». – «Ничего, – говорят, – научим». Когда Барму привезли, я уже по три километра по утрам пробегал.

Зараставшего по самые глаза жёсткой щетиной Барму нашли у золотоискателей. Он уже отсидел в лагере на Соловках, но в двадцать пятом его выпустили с поражением в правах на пятёрочку, то есть запрещено жить в больших городах, а также участвовать в выборах.

В городах Барма жить не хотел ни в каких. Справедливо рассудив, что с его биографией (служба в разведке у Шкуро) ему на Кубань хода нет, подался в Сибирь – там тоже казаки, – прибился к артели, старающейся по поиску золота. Так бы и мыл в тайге, только и там его нашли дотошные службисты. Не так вежливо, как Лаврентия, но без особых грубостей доставили в лагерь под Петроградом, то есть Ленинградом.