Подводя итог описанию личности Оливера, скажем еще раз, что все свидетельства подтверждают мнение о нем, складывающееся при взгляде на его портрет. Он был сердечным человеком, ревностным и увлеченным историком, обладавшим глубокой и искренней верой и продуманными религиозными убеждениями. Нужно помнить об этом при рассмотрении его масонской философии.
Итак, довольно о человеке. Поговорим о времени.
2. В те годы, когда Оливер писал свои труды, повсеместно доминировала философия романтизма. В Англии в этот период ведущие умы занимали себя более религиозными, чем философскими и научными, проблемами, и романтизм там был особенно силен. Мыслители поколения после Канта оспаривали его критическую философию на том основании, что ей не хватало жизненности. Они утверждали, что живое единство духа разрушают его анализ и стремление к разделению. Они указывали на религиозную веру, с одной стороны, и художественное выражение и творчество, с другой стороны, как на методы, в отличие от критической философии способные объективно отражать жизнь. Другими словами, Век Разума, когда трудился и творил Престон, окончился, и, по крайней мере, на некоторое время люди перестали ждать от разума, интеллекта и знаний решения всех своих проблем, воспылав надеждой на то, что называли духом. В особенности наполнено энтузиазмом было молодое поколение, старавшееся вывести все понятия из духа и не осознававшее при этом, что они всего лишь пытаются обрести новый Философский Камень. С помощью идеи духа они надеялись установить совершенное единство всех феноменов, сломать существовавшее в их время разделение между наукой, религией и искусством, примирить все противоречия. Эта концепция знания с полным правом может именоваться романтической. Теперь она стоит перед нами в полной красе – возвышенная и далекая. Она побуждает наш энтузиазм или наше рвение стремиться к себе, оказывает на нас влияние скорее посредством экзальтации, чем посредством перспективы трезвого и ясного осознания. То, что целое поколение мыслителей довольствовалось такой формой для своего идеала знания, теперь довольно трудно объяснить даже с использованием аргумента реакции на чрезмерную рационализацию предшествующего века. Возможно, всеобщее волнение, в которое привела мир Французская революция, также следует принимать во внимание, равно как и Золотой Век поэзии, сопровождавший описываемое философское движение, и о нем также ни в коем случае нельзя забывать. Действительно, связи между философами-романтиками, поэтами-романтиками и музыкантами-романтиками были очень тесны. Не случайно в то же время развивается и то, что можно назвать романтическим масонством. Это будет особенно верно при разговоре о взглядах Оливера на взаимоотношения масонства и религии.
Один из самых типичных представителей немецкого романтизма в философии утверждал, что любое разделение между поэзией, философией и религией – наносное и лишнее. Он полагал, что коль скоро поэт воспринимает философию как продолжение поэзии жизни, которая обретается во всех вещах, философ воспринимает поэзию как интуитивно воспринимаемую иллюстративную форму мысли, движущую всеми вещами. Однако, писал он, религия представляет собой фазу все того же поиска единства. Позвольте привести здесь его слова, столь во многом повторяющие убеждения Оливера: «Допустим, что задача мысли состоит в демонстрации нам единства всех вещей. Тогда может ли философское устремление отличаться, по своей сути, от религиозной жажды, также стремящейся преодолеть противоречия и нестабильность жизни?»[45].
Романтическая философия пришла в Англию, в первую очередь, с помощью Самуэля Тэйлора Кольриджа (1772–1834), творившего в те же годы, что создавал свои главные труды Оливер, а умер он за шесть лет до издания самой важной и значимой работы Оливера. Связи между этими авторами настолько явны и важны, что мне простительно будет отступление в область биографии Кольриджа.
Сам Кольридж пишет, что в молодости был учеником рационалистов XVIII века. Но у него вызывали отторжение их столь характерные для XVIII века попытки свести душевные феномены к элементарным функциям посредством анализа, найти механистические законы для объяснения всех элементов сознания. Если бы это было возможно, пишет он, это разрушило бы единство и деятельность ума. Тогда он впервые соприкоснулся с немецкой романтической философией и начал сам мыслить в новом для себя направлении. Он был романтиком по духу. Он был одержим идеей Абсолюта, в котором все противоположности и различия конечного мира сливаются и исчезают. Он был более поэтом и проповедником, чем мыслителем, и редко выходил за рамки интуитивного постижения и пророчества. Поэтому более чем прав один из его критиков, написавший, что он вел свое поколение через фантазии к ортодоксии, и от этой ортодоксии – к еще более суровой ортодоксии. Говорят, что движение английских католиков XIX века, пьюзиитов, которое привело Ньюмена и еще многих английских ученых богословов в лоно Римской церкви[46], было порождено идеями Кольриджа. Как можно охарактеризовать философию тех места и времени, которые относятся к периоду жизни и творчества Оливера?
1. Воображение и умопостроения были главными средствами выражения мысли. Поэзия считалась единственной реальностью. Энтузиазм замещал научную базу.
2. Рациональность на некоторое время ушла в тень. Убеждения, интуиция и вера считались самодостаточными.
3. Точно так же традиция также более не нуждалась в подкреплении доказательствами. Это четко прослеживается в так называемом Оксфордском движении и вообще католической реакции в Англии. Прослеживается это и в государственных институтах Англии, которые Диккенс высмеял в образе мистера Подснепа[47].
4. Примирение христианства с философией стало общепризнанной ключевой проблемой. Кольридж, например, считал ее решение своей главной задачей.
Все эти черты можно заметить и в масонских сочинениях Оливера. Недостатки его исторических сочинений, например, которые заложили мину замедленного действия под всю популярную историю масонства в целом, суть всецело недостатки, порожденные романтизмом. Буйное воображение и энтузиазм визионера зачастую уносили его далеко. Заодно со своими наставниками в философии он отбросил прочь критический метод и утратил вместе с этим способность различать между тем, что действительно имело место, и тем, что, как бы он хотел, имело место в истории. С одной стороны, в масонской философии, где допустимы полностью умозрительные конструкции, это наделяло его даже определенными преимуществами. Милль[48] пишет о Кольридже, что у того был один их самых плодовитых умов в то столетие. И Оливер тоже более, чем кто-либо другой, побуждал своих современников мыслить на темы масонской философии. У него легкий приятный стиль. Его приятно и даже увлекательно читать. Множество читателей, которых оттолкнул бы многомудрый, но очень тяжелый стиль Краузе, знакомятся с работами Оливера с радостью. Он придал форму и направление масонским умопостроениям, которые актуальны до сих пор.
Возвращаясь к философии Оливера, нужно отметить три важных ее аспекта: 1) его теорию о связях масонства и религии; 2) его теорию о масонстве как чистой допотопной традиции, дошедшей до нас и 3) его теорию о первоначально христианской сути нашего учреждения.
Давайте рассмотрим их по очереди.
1. Я уже упоминал о том, что примирение религии с наукой и объединение религии со всеми прочими видами человеческой жизнедеятельности было излюбленной темой романтической философии. Естественно посему, что священника привлекло это направление мысли и что ревностный церковник и переполненный энтузиазмом масон, от Престона, чью книгу он редактировал, усвоивший, что масонство есть знание, превратил эту проблему в дилемму о взаимоотношениях масонства и религии с намерением примирить их между собой. И способ, избранный для этого Оливером, был довольно остроумным. Религия и масонство, писал он, идентичны по своим целям, и сходны в них со знанием. И то и другое является проявлением духа, Абсолюта, то есть Бога. Бог же является нам посредством Откровения, и при этом явлении мы постигаем Его и себя самих, а также мы постигаем Вселенную посредством религии. Далее, Бог является нам через Традицию, и так мы постигаем Его и себя самих, а также Вселенную – через масонство. Наконец, Бог является нам посредством разума, и таким образом мы постигаем Его, себя самих и Вселенную через знание, или, как мы сами привыкли это называть, через науку. Так же, как и романтики, он стремился вбросить всё содержание жизни в единое взаимосвязанное Целое, которое он нашел в Боге, или Абсолюте. Соответственно, масонство для него было одним из способов приближения к Богу, а два других способа – это религия и наука. Если триадой Краузе были Закон-Религия-Нравственность, действовавшие посредством Государства-Церкви-Масонства, то триада Оливера – это Откровение-Традиция-Разум, и их развивают, передают в поколениях и истолковывают Религия-Масонство-Наука.
