Для иллюстрации второго положения хватит одной цитаты: «Орудия труда и приспособления архитектуры избраны были братством того ради, чтобы лучше впечатать в память работников мудрые и серьезные истины». Другими словами, цель даже самих символов есть лишь обучать «мудрым и серьезным истинам». Здесь стоит обратить особое внимание на слово «серьезным»: это явный камень в огород тем братьям, кто демонстрировал увлечение мистицизмом и, пользуясь словами Престона, «бормотал на пустом жаргоне герметических философов».

Наконец, чтобы лучше понять его собственное мнение о том, чем он занимался, и, соответственно, какими должны были быть, по его мнению, масонские наставления, давайте прочтем, что он пишет в лекции степени Подмастерья: «Эта лекция содержит регулярную систему науки [а под «наукой» он понимал знание], показанную как основанная на самых ясных принципах и утвержденную на прочнейшем основании».

Нет нужды особо выделять, что мы не можем принять философию масонства Престона как достаточную для современного масона. Еще меньше готовы мы принять в подробностях, да даже и в общих чертах, его амбициозную систему охвата всех знаний в мире и создания полной и исключительной схемы обучения вольным наукам и искусствам в трех лекциях. Нет причин удивляться тому, что англо-американское масонство столь недалеко продвинулось в области масонской философии за всю свою историю, коль скоро это фактически все, что было нам дано в качестве основания, и все, что за всю свою жизнь слышали на эту тему подавляющее большинство масонов. Этот философский свод дается нам сверху как официальное знание, препятствующее подробному изучению этой темы, и сама цель его теряется для многих из нас за фасадом множества давно устаревших элементов. Однако, я полагаю, мы оказываем Престону плохую услугу, сохраняя неизменным буквальный текст его лекций за счет утраты основополагающей их идеи. В его время они обучали; в наше время – уже нет. Предположим, что в наши дни некий человек такого же неутомимого усердия, как у Престона, предпринял бы попытку создать новый комплект наставлений, задавшись целью соединить все известные знания и представить кандидатам их основы в том виде, в котором их понял бы обычный человек, не ученый. Говоря словами Престона, предположим, что такие наставления написаны в результате семилетнего труда и деятельной помощи сообщества критиков, чтобы лечь в основу регулярной системы современного знания, показанной как основанная на самых ясных принципах и утвержденной на прочнейшем основании. Если хотите, предположим, что эта система ограничена лишь знаниями о масонстве. Не будет ли таким образом идея Престона (в наш век общественных школ) реализована лучше и вернее, чем в нашей нынешней пустой и напыщенной болтовне, и не оправдает ли само себя его представление о ложе как о центре знаний?

Позвольте привести вам два примера. В дни Престона была огромная всеобщая неудовлетворенная потребность (от которой сам он невыразимо страдал) в общественном образовании и тем самым в предоставлении народу средства получения знаний как таковых. В наши дни точно такая же потребность существует в получении знаний особого рода. Общество четко разделяется на классы, не понимающие нужд один другого и посему абсолютно не испытывающие один к другому сочувствия. Можно ли представить себе более достойную тему для масонской лекции, чем та, которая предусматривала бы изложение основ общественной науки и брала бы на себя труд по распространению верного знания о ней среди всех масонов? Предположим, такая лекция была бы составлена так же, как наставления Престона, опробована на публике в ложах раз за разом, как наставления Престона, и после выслушивания дружеской критики и внесения исправлений, преподавалась бы всем нашим Мастерам в качестве плода нескольких лет усердного труда. Разве не стали бы наши ложи в таком случае действительно маяками – сеятелями подлинного Света в общества, сделав тем самым огромный шаг к цели усовершенствования рода людского?

И снова: что бы ни происходило сейчас на Континенте, наше время – это эра универсализма и интернационализма. Мыслящий мир все более и более настойчиво проверяет на прочность узкие местнические границы, глядя на все происходящее уже с позиций всемирного, универсального мировоззрения. Искусство, наука, экономика, братские организации и союзы трудящихся, даже спорт, – всё становится интернациональным. Участившиеся международные конгрессы и конференции по любым темам и вопросам только подчеркивают слом всех локальных политических границ. Всемирное социологическое движение пропагандирует широкие гуманистические взгляды, побуждая людей больше думать об обществе, а следовательно – о всемирном обществе, меньше фокусировать взгляд на личности и отдельной местности.

Масоны должны возглавить это всемирное движение к универсальности. Но что знает средний занятой масон, – и сколь часто он вообще задумывается, – о движении интернационалистов или хотя бы о движении пацифистов, чьи представители во множестве роятся вокруг него? Между тем каждый масон просто обязан об этом знать, и мало того – он должен проникнуться этими идеями всей душой. Каждая ложа призвана стать центром просвещения, откуда человек выходил бы наполненным новыми идеями социальной справедливости, космополитического правосудия и интернационализма.

Разумеется, Престон заблуждался: знание не есть единственная цель масонства. Но с другой стороны – он был прав. Знание есть одна из целей, по крайней мере, промежуточных, и оно отнюдь не в наименьшей степени является верным средством достижения человеком совершенства. Заблуждения Престона были заблуждениями его века: ошибочная вера в завершенность и конечность достижений его эры, ошибочное представление о формальной и детальной системе как единственном средстве преподавания. Ну а что в таком случае сказать о еще большей ошибке, которую мы делаем сейчас, зачитывая его наставления – урезанные и обессмысленные настолько, что уже ничего не значат для слушателя, – с мрачной торжественностью представляя их как систему масонской науки? Помните, что он рассматривал их как представляющие систему всеобщего знания, а не систему всего лишь знаний о масонстве. Будь мы ведомы его духом, понимай мы со всей очевидностью коренную идею его философии и имей хоть половину его рвения и усердия, мы, вне всякого сомнения, смогли бы превратить наши наставления и, чрез них, наши ложи реальной силой в обществе. Конечно, нам пришлось бы столкнуться в открытом бою с буквалистами и формалистами, которыми во все времена полнились наши ложи, и быть обвиненными в нововведениях. Но в этом обвиняли и Престона. И он действительно был в них виновен в том смысле, что ввел свои лекции на место ранее зачитывавшихся готических конституций. Престон сталкивался с теми же буквалистами и формалистами и писал свои лекции им в пику. Не хотелось бы верить, что у нашем Ордене со временем исчезло место всякой инициативе и что не родится новый Престон, чтобы водворить свое понятие Знания на место цели Братства и представить современным вольным каменщикам то знание, которое они заслужили.

За исключением тех случаев, когда он пишет про Древние Заповеди и цитирует более ранние материалы, Престон – настолько во всем и всегда автор XVIII века, что его трудно понять, не имея представления об образе мышления англичан XVIII века. В случае со следующим рассматриваемым нами масонским философом все обстоит совершенно иначе. Он творил в основном русле философской мысли своего времени. Но это русло, наряду с руслом масонской мысли этого периода, было прорыто еще в XVII веке. Поэтому для лучшего понимания его философии масонства недостаточно простого рассмотрения человека и его времени, нам нужно начать несколько ранее.

Начало XVII века было временем бурной умственной деятельности. Пробуждение Реформации положило начало эре свежей и живой религиозной мысли. Политические идеи – предвестники концепций XVIII и XIX веков – приобретали свою первичную форму. Падение схоластики освободило философию от цепей Аристотеля. Гроций уже готовился освободить юриспруденцию от теологии. Конринг собирался вывести Право из-под эгиды Юстиниана[33]. Вследствие этого возникла новая теория государства и права. Правоведы стали возвращаться к юристам классического Рима и их концепции природного закона, основанного на разуме и применимого к людям – не как к гражданам, не как к членам цивилизованного общества, а просто как людям, а философская школа, проистекшая из этого истока и лишь укреплявшаяся в течение последовавших двух веков, породила великое множество талантливых авторов, которые выстроили систему международного права, начали все набирающее силы движение за гуманизм в ведении войн и за водворение мира во всем мире, поощряли общественный интерес к правовой и политической философии, итогом чего стали демократические идеи нашего времени, гуманизация и рационализация права в XIX веке. Возрождение масонства, свершившееся в следующем веке, имеет свои корни в том периоде. «Всегда существовала, – пишет сэр Генри Мэйн[34], – тесная связь между Естественным Законом и гуманизмом». В такое время, когда сам воздух, кажется, наполняют идеи общечеловеческого братства и законных прав человека, возникает потребность в организации всех людей, трудящейся во всеобщее их благо. В начале века она возникала неоднократно, и не следует сомневаться в том, что сочинения Андреа и вся сомнительная история с розенкрейцерами были тому симптомом, а не причиной. Но взросление этой идеи затянулось. В XVII веке она покоилась под спудом алхимии и мистицизма, ввергнутая в это узилище эрой невежества и предрассудков. В XVIII веке ее развитие задерживал всепоглощающий интерес к политической философии. И лишь в первое десятилетие XIX века исследователи начали впервые реалистично оценивать перспективы этой идеи. Тогда впервые идея всеобщей организации рода людского была оценена при помощи научного метода, связана с конкретными целями и вошла в философскую систему человеческой деятельности неотъемлемой составной частью. Наверное, ни какая другая тема так идеально не подходит в качестве начальной для повествования о масонской философии, как жизнеописание этого ученого и достойного человека и вольного каменщика, первого масонского философа своего времени и лучшего из философов права, сослужившего ценнейшую службу всему человечеству и нашему Цеху.