— Смело в бой вести готовы

За трудящийся народ!

А вот кто–то и не совсем готов: выхватив в строю недовольную рожу моего недавнего «обидчика», подметил я. И не то, чтобы в бой, а даже и нормально общаться с «рабочей чернью» не желает! Не знаю, как обстоят дела в других отделениях училища, а на Силовом наблюдется явное засилье товарищей курсантов, которые, при ближайшем рассмотрении, оказываются и не совсем чтобы и товарищами. За проведённое в учебке время, со вчерашнего дня, я нимало сумел разузнать о своих однокурсниках. Оказывается, основная масса свежепробужденных Силовиков «моего набора», являются, преимущественно, детьми комсостава РККА и высокой партийной номенклатуры. Их родители в основном — бывшие Сеньки, перешедшие по идейным соображениям на сторону Советской власти, типа моего незабвенного командира. А вот их детки (не все, нормальных больше), уже и не совсем «идейные». И все бы ничего — никаких проблем, но снобизм, пренебрежение и высокомерие, демонстрируемые в открытую и без всякого зазрения совести, несколько, так скажем, напрягают… И особенно — тот самый Колька Варфоломеев, что по заверениям Надюшки — урод, каких поискать, сын «могущественного» замнаркома! По слухам, прямо–таки, самой правой руки товарища Берии! Вот и снесло у мальчонки пилотку от вседозволенности. Поглянь на него, каков мажорик? Ну, ничо — дедушка еще расставит все и всех по «своим местам».

А из «обычных» крестьян — «подлого люда», как говорят в этом мире, на моем потоке всего пятеро, включая Надюшку, которая вообще — круглая сирота. Вот такой интересный расколбас получается в этом перекошенном Магией мире: очень редко в простых (не аристократических) семьях, пробуждаются потенциальные Силовики. Сплошная генетика, тудыть её в коромысло! А если взять, да и поскрести того крестьянина, с пробудившийся вдруг Силой, то кто даст гарантию, что с его мамашей, или бабулей не покувыркался в свое время какой–нибудь «осененный барчук»? Вот то–то! И так и так выходит, что появление «на свет» нового Силовика — большая удача. Потому–то они, пробужденные, из–за своей редкости в Союзе на вес золота — у врага того добра хватает с лихвой! Однако, гоним мы их потихоньку со своей земли! И в хвост, и в гриву! Объяснить, почему?

Продолжая наматывать круги по плацу, мы грянули припев:

— Эй, комроты, даёшь пулемёты!

Даёшь батареи, чтоб было веселей!

Эй, комроты, даёшь пулемёты!

Даёшь батареи, чтоб было веселей!

Да уж, веселья — хоть отбавляй. Потихоньку от тяжести кирзовых сапог начали ныть дряблые мышцы на ногах и загудели отбитые о твердую и кривую брусчатку старческие пятки. А Болдырь все никак не желал успокаиваться, продолжая гонять взвод кругами по плацу. Но, ничего, прорвемся! Надо же доказать командиру, да и товарищам особистам-Мозголомам, что, не взирая на почтенный возраст, я — все еще тот самый боец, которого товарищ оснаб, только нашего мира, самолично воспитал! Держись, Хоттабыч! Держись, старичок!

— Наши красные курсанты

Днём и ночью, ночью начеку!

Посягать на нашу землю

Не позволим мы врагу!

Я пел, и память моя раскрывалась неожиданным образом — по крайней мере, в моем мире слова этой песни не были пустым звуком: осенью 1941‑го года из личного состава командирского училища был сформирован отдельный курсантский полк, численностью чуть более полутора тысяч человек. Этот полк, состоящий почти полностью из зеленых пацанов, участвовал в боях под Москвой и не позволил врагу, посягнувшему на нашу землю, прорваться к столице!

Мы оттарабанили припев, но неудовлетворенный «проходом» старший наставник погнал нас еще на круг:

Если грянет бой кровавый,

На врага вперёд, вперёд пойдём!

Защитим Страну Советов!

Победим или умрём!

Подвиг курсантов Московского Краснознаменного училища имени Верховного Совета СССР в октябре сорок первого года на дальних подступах к Москве — одна из ярчайших и трагичных страниц битвы за Москву. Спешно брошенный в бой на волоколамском направлении, курсантский полк под командованием начальника училища — полковника Семена Ивановича Младенцева, задерживал на каждом рубеже по несколько дней немецкое наступление на Москву, выигрывая время для похода резервов и восстановления организованной обороны Западного фронта. За успех было заплачено дорогой ценой половина бойцов и командиров личного состава полка погибли. Однако и врагу был нанесён огромный урон: курсанты уничтожили более двух тысяч гитлеровских солдат и офицеров и подбили около двадцати танков и три бронемашины! Слава героям, как живым, так и павшим! Вечная слава!

— Эй, комроты, даёшь пулемёты!

Даёшь батареи, чтоб было веселей! — продолжали драть глотку «слегка скуксившиеся» курсанты.

— Не слышу воодушевления! — Перекрикивая разноголосицу, к этому моменту напоминающую протяжные «песни бурлаков» [2], прокричал старший наставник. — Не вижу огонька в глазах!

[2] Намек героя на строчку из стихотворения Н. А. Некрасова «У парадного подъезда»: «Этот стон у нас песней зовется — то бурлаки идут бечевой».

Спросонья, да без жратвы, какое, нахрен, воодушевление? Но это я так, бурчу по–стариковски. На самом деле не время для нытья! Война… А если бы этих «мажориков» да прямо завтра и в бой? Вот–вот, куда им до тех героических пацанов? А с их командиром — начальником училища, ныне генерал–майором Младенцевым, мне выпало счастье вчера лично познакомиться! Отличным мужиком оказался Семен Иваныч — абсолютно простым, душевным и открытым — даром, что цельный генерал, а в придачу — Герой Советского Союза! Таким и должен быть настоящий командир, если перефразировать Лермонтова к нынешним условиям: слуга отчизне, отец солдатам! Недаром именно ему доверили такое ответственное дело — ковать комсостав своей стране! Он — на самом деле на своем месте, хотя, знаю, постоянно просится на передовую…

— Стой! Раз–два! — наконец скомандовал старший наставник. — Напра-о!

Взвод развернулся, на этот раз боле менее четко — всем хотелось поскорее отделаться от въедливого наставника, и, наконец, умыться и пожрать.

— Слушай мою команду… — Болдырь пробежался недовольным взглядом по кислым лицам курсантов. На мгновения задержался на моем «невозмутимом» лице (а чего? «Марку держать» я до сих пор умею!), покачал головой и усмехнулся в пышные усы. — Оправиться всем! Хари недовольные сполоснуть! Завтрак через… — он взглянул на наручные часы, — пятнадцать минут! Построение здесь же! Опоздавших никто ждать не будет! Обойдетесь без жратвы! Но и без наказания… — напоследок «подсластил» он пилюлю.

Ага, дураков–то нет на голодный желудок до самого обеда таскаться. На этот раз на построении будут все! Некоторые ради этого и с места не сойдут, наплевав на «водные процедуры».

— После завтрака у вас начинаются вводные занятия, — сообщил старший наставник, — по Силовой…

— Ох, ты! — выкрикнул кто–то из толпы, не дождавшись конца фразы. — Неужели инициировать будут?

— Куда тебе инициироваться, Шапкин? — Нервно дернул щекой Болдырь. — Ты в строю в ногу попасть не можешь! А туда же: когда инициация? — передразнил он покрасневшего до корней волос курсанта. — Ходить сначала научись, потом уже на Силу рот разевай! Силовик… Хренов! Шапкин, я понятно объясняю?

— Так точно, товарищ старший наставник! — обескураженно отозвался крепкий вихрастый паренек, потупив взор. — Я больше на коне привык, чем в строю… — попытался он оправдаться, но Болдырь резко его одернул:

— Курсантам слова не давали, Шапкин! За нарушение — присоединишься вечером к компании Абдурахманова и Нефедовой. Сообразите там… на троих! — И наставник обидно хохотнул.

От же «унтерское хамло»! Но в армии по–другому нельзя! Дай слабину и каждый начнет заниматься своим делом, наплевав на приказы командования. К дисциплине нужно привыкать, ребятки! А этот Шапкин — Тимоха, как донесла разведка в лице Надюшки, названный в честь своего деда — ныне генерал–лейтенанта Тимофея Тимофеевича Шапкина, а в не столь уж и отдаленном прошлом — подъесаула [3] царской армии на должности командира сотни в Донском казачьем полку, и к тому очень могучего Сеньки–Силовика.