– А сегодня?
Хана приблизилась к нему, и он ощутил не пережитое прежде влечение к этой прекрасной девушке, которая с природным кокетством и игривостью ловила его, неискушённого в сентиментальных играх, в свои ласковые сети.
– Сегодня я почти готов ответить иначе.
– Почему почти?
– Потому, что боюсь оказаться смешным, не получившим взаимности.
– А почему ты думаешь, что она не ответит тебе взаимностью? Ты её спрашивал?
– Нет. И даже если она ответит утвердительно, у неё есть родители, которые могут думать иначе.
– Про родителей ты прав. Но у евреев есть обычай сватовства, – сказала она, смотря ему в глаза своими восхитительными глазами, и он осознал, что так на мужчину может смотреть только любящая женщина.
Они встречались в этой роще почти каждый день и уже не могли сдержать своих чувств. Пинхас целовал её, прижимая к стволу берёзы, и обнимал её стройное упругое тело. Однажды он повалил её на траву, но она в последний момент оттолкнула его.
– Не можем мы пока с тобой, Пинхас, предаваться любви, – всхлипнула Хана, смотря на него горящими от страсти глазами. – Я сегодня поговорю с мамой он нас.
Она стремительно поднялась с земли и пошла к выходу из рощи. Он тоже поднялся, стараясь унять возбуждение, и смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду.
Прошло несколько дней. Приближалось время экзаменов. Он старался погрузиться в ученье, но мысли о ней не давали ему возможность сосредоточиться. И когда он вновь появился возле её дома, она вышла к нему.
– Пинхас, я поговорила с мамой. Она поддержала меня, поверила в нашу любовь и отправилась говорить с отцом. Он выслушал маму и позвал меня. Отец сказал мне, что знает твоего батюшку, но не готов выдать меня замуж за тебя. Ты же понимаешь, он купец первой гильдии. Он хочет для меня богатой, красивой жизни, которую ты не можешь мне дать. Я умоляла его, твердила, что главное любовь, что я не готова выйти замуж за человека, который мне противен.
Хана говорила, не в силах сдержать слёзы, льющиеся по смуглым щекам, и ему стало невыносимо жалко её и себя.
– А потом он сказал, – продолжила она свой рассказ, – что он знаком с одним богатым господином, управляющим большим здешним заводом. У него есть сын, который очарован моей красотой и хочет свататься. Отец мой его поставщик, он не может ему отказать.
Теперь она уже рыдала в голос, присев на скамью у соседских ворот. Он стал её гладить и успокаивать, но она взяла себя в руки, вытерла ладонями слёзы и сказала:
– Пинхас, любимый мой. Нам не суждено быть вместе. Но если когда-нибудь судьба мне улыбнётся, я найду тебя. А сейчас, прошу тебя, уходи.
Он с трудом оторвал от неё свои руки, поднялся со скамейки и быстрым шагом двинулся домой. Он знал, что она смотрит ему вслед, и новое важное решение всё сильней и настойчивей стало пробивать путь в его голове. Теперь ему было очевидно, что для того, чтобы получить согласие отца Ханы, он должен стать успешным, богатым человеком. А это означало вырваться из Ромен в столицу и получить там высшее образование.
2
Отец возлагал на него большие надежды и, когда Пинхас сдал экзамены и успешно завершил семь лет обучения, Моше посчитал, что на этом его учёбу следует закончить. В шабат, святой для евреев день отдыха, вся семья собралась на завтрак в гостиной комнате вокруг длинного деревянного стола. Сегодня Батья-Малка поставила на стол большое блюдо с гречневой кашей, а в другом подала фаршированную рыбу, которую мастерски делала из карпов, которых ещё живыми покупала на рынке. Дочери помогали ей расставить тарелки и рюмочки, и разложить ножи и вилки. Приятно пахли халы, разложенные на блюде в центре стола. Их пекла сама Батья-Малка в добротной печи, выложенной местным печником Ициком лет двадцать пять назад, когда Моше с молодой женой строили этот дом. Он сам поставил на стол стеклянный графин с вином и разлил его по рюмкам, чтобы совершить кидуш для утренней субботней трапезы. Моше бросил взгляд на сидящих за столом и, чуть наклонившись над рюмкой, произнёс: «Помни день субботний, чтобы освящать его. Шесть дней работай и занимайся всяким делом твоим. А седьмой день – суббота Господу, Б-гу твоему, не занимайся никаким делом ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни чужеземец, что в воротах твоих. Ибо шесть дней созидал Господь небо и землю, море и всё что в них, а в седьмой день пребывал в покое. Потому благословил Господь день субботний и освятил его. Благословен ты, Господь, Б-же наш, царь вселенной, который творит плод виноградной лозы».
Моше был человеком религиозным и носил бархатистую чёрную кипу, длинные неподстриженные спадающие с висков пейсы и уже тронутую сединой бороду. На голове его всегда топорщились спутанные полуседые волосы, которые он приводил в порядок лишь по большим еврейским праздникам. Роста немного выше среднего, худощавый, сегодня, на утренней трапезе он был одет в белую рубашку, тёмно-серые брюки и чёрные ботинки. Закончив молитву, он обвёл взглядом притихших домочадцев, поднёс рюмку ко рту, одним глотком выпил, потом протянул руку и отломил кусочек халы. Батья-Малка и дети последовали за ним. Пинхас ел, с некоторой тревогой поглядывая на отца. Серьёзный разговор с ним был неизбежен и в его голове роились доводы, которые, он надеялся, должны были убедить родителей. Он любил их, всегда следовал их советам. Но сейчас решалась его судьба, а значит, ему придётся разорвать пуповину, до сих пор связывавшую его с домом.
Все поднялись вместе с Моше, ушедшим к себе в комнату. Батья с дочерьми принялись выносить со стола посуду в кухню, а мальчишки вышли во двор. Постояв на крыльце, Пинхас вернулся в дом и вошёл в комнату отца.
– Папа, мне нужно с тобой поговорить, – подавляя волнение, сказал он.
– Я уже несколько дней это чувствую, – вздохнул Моше. – Ну, что у тебя?
– Я хочу учиться дальше, папа.
– В твоём классе тридцать два ученика, Пинхас. Почти все решили закончить учёбу и начать работать. Они что, глупее тебя?
– Нет, папа. Но у каждого из них свои причины. Не все они сыновья богатых родителей.
– А у тебя отец купец второй гильдии, – заметил с иронией Моше. – Пинхас, ты получил хорошее образование. С божьей помощью, ты станешь одним из моих наследников, владельцем двух магазинов. Мне нужна твоя помощь.
– А Симон и Иосиф не помощники?
– Они хорошо работают, Пинхас. Но поверь моему опыту, сынок. У тебя есть качества, которых не достаёт им.
– Папа, они ещё тебя удивят. Да и Яков и Абрам, я уверен, закончат учёбу и присоединятся к тебе.
– Сейчас ни в чём нельзя быть уверенным, сынок. После убийства Александра II всё пошло не так, стало хуже. Да и новый император Николай после смерти его батюшки-антисемита ничего хорошего для нас делать не собирается.
– Ты мне сам рассказывал, папа, о погроме в Ромнах. Тогда мне было три года и я, конечно, ничего не помню.
– Тогда меня предупредил Осип, и я спрятал вас у него в подвале. В магазине выбили окна, влезли туда, всё порушили, а товары унесли. Но я взял ссуду, и мне с божьей помощью удалось всё отремонтировать и возобновить торговлю. Иначе мы бы уехали в Америку.
Батья, узнавшая о разговоре мужа с сыном от дочери, вошла в комнату и остановилась у двери.
– Поэтому, папа, я хочу получить высшее образование. Оно позволит мне стать самостоятельным человеком, работать и жить там, где захочу.
– Власть не любит евреев. Иначе она бы не допустила погромы и выселение десятков тысяч евреев из городов центральных губерний. Я не уверен, сынок, что тебя оттуда не вышвырнут. А процентная норма? Ты сумеешь её преодолеть?
– Я хочу попробовать, папа. Не получится, вернусь домой.
– Я смотрю, Пинхас, ты настроен решительно.
– Мойшеле, позволь мне сказать, – попросила Батья.
– Говори, Батья. Тут непростое дело. Сын наш, наша надежда, желает уехать отсюда.
– Я поняла, Мойшеле. Но не погрешим ли мы, если не дадим ему строить свою жизнь и судьбу? Я не хочу, чтобы он проклял нас за это. Если у него получится, разве мы не будем счастливы?