Близилась осень; ощущение неясной тревоги повисло над деревней. Что это – предчувствие скорой беды, или просто лето ещё не хочет уступать свои права, как не хотела до этого весна?

Цветник боролся до последнего, но несущий грусть и беду Листопадник уже веял осенним холодом. Подступал печальный месяц Увядник[6].

И в этой сказочно-невозможной тишине, окутавшей всю деревеньку, внезапно раздался пронзительный крик умирающего человека.

Никто ещё ничего не успел понять, но Эймел уже начал догадываться. Произошло самое страшное – то, чего он опасался больше всего последние пятнадцать лет: похоже, троллеорки либо прорвали оборону у заградительной стены, либо нашли способ пройти через дебри, минуя заклинание друида, и теперь шли маршем на столицу. Магу ничего не оставалось, кроме как выбежать во двор и крикнуть:

– Сатий, Фирри, в укрытие! Вы знаете, где оно. Ирель – с ними! – и добавил, уже для выскочивших из соседних домов поселян: – Вооружайтесь, кто чем может. Стариков, детей и больных – спрятать! Это война!

А на другой стороне деревни уже полыхали подожжённые троллеорками дома, и с воплями отчаяния гибли люди…

«Эх, и Сил-то магических во мне, почитай, не осталось, на одно только лишь заклинание, максимум на два», – грустно подумал Эймел, хватая в руки топор и отправляясь навстречу битве. И только в подсознании раненой птицей билась мысль: «Как им удалось прорваться сквозь магическую защиту, поставленную друидом? Или они пробили такую брешь в стене, что теперь расползлись по всему миру?..»

Жители деревни последовали совету «бывалого воина» и вооружились кто вилами, кто косами, кто тесаками. Они бежали за Эймелом, но маг понимал, что никто из них не умеет сражаться, и их жизни зависят от него.

И ровно посередине деревни две армии – если, конечно, почти неорганизованных жителей можно было так назвать – встретились.

Троллеорки были воистину ужасны и противны. Представьте себе низкорослых людей с болотным цветом кожи, каменными, без эмоций лицами, с огромными клыками, сильными и длинными, до колен, ручищами (в каждой по топору или по палице), кривыми, но мощными ногами с длинными шипами на коленях. Грозный вид противника испугал жителей деревни, и они начали разбегаться в разные стороны, осознавая, что идут на верную смерть. Эймел понимал: ещё немного, и их уничтожат. Ему поневоле пришлось пустить в ход заклинание.

С чистых голубых небес сорвалась фиолетовая молния и, ветвясь, зацепила ближайших троллеорков, свалив их с ног. Многие из них загорелись и в отчаянии закувыркались по земле, пытаясь сбить пламя. Эймел радостно воскликнул:

– Не бойтесь их! Видите, даже боги за нас, это их карающая молния!

И жители деревни, воодушевлённые видом гибнущих врагов, начали рубить и колоть ужасных чудовищ. Казалось, ещё немного – и они одержат верх. Но Эймел никак не ожидал, что оставшимся в живых троллеоркам удастся быстро перегруппироваться, не обращая внимания на потери. Враги выставили свои железные щиты, и молния, ударив в них, быстро исчезла. А затем троллеорки пустили в ход собственную магию.

На Эймела упала чёрная паутина, не давая пошевелиться. Маг попытался вырваться, но ни руки, ни ноги не слушались его. Паутина обволакивала его, затягивая в прочный кокон – а затем резко сжалась, давя и ломая кости. Последнее, что увидел Эймел перед смертью – прибежавшую Ирель. Он успел мысленно произнести заклинание, но не знал, сработает ли оно, ведь уже через мгновение мага разорвало на части; с его гибелью перестал работать и артефакт, данный друидом. А троллеорки, справившись с главной помехой, с ожесточением навалились на жителей деревни, мстя за погибших.

Хитрый Весельчак наблюдал за беспощадной бойней издалека, не решаясь вступить в схватку. И, когда он узрел, как погиб Эймел, то понял: битва проиграна. На поле боя умирали и все остальные. Но мужчина этого уже не видел.

До Весельчака дошло, что пора уносить ноги. Вспомнив об овраге в лесу, где сейчас должны были прятаться Фирри и Сатий, он побежал туда, обгоняя ветер, доносивший до него звуки битвы и крики умирающих людей. Весельчак не видел и не знал, что стало с Ирель, но боялся, что она тоже погибла вместе со всеми.

«И зачем она только выбежала из укрытия? Конечно, она переживала за мужа, но и бросать детей тоже не следовало», – думал Весельчак, стараясь побыстрее добежать до оврага, хотя и дышал тяжело. Никогда в жизни он так быстро не нёсся, сам удивляясь своей резвости.

А Фирри с Сатием сидели в овраге, тревожась от неизвестности.

– Ирель не могла спокойно сидеть с нами, не зная, что происходит, и ушла вслед за папой… – с грустью произнёс Сатий, увидев Весельчака. И, дав ему немного отдышаться, спросил: – Они погибли? Оба?

Взор парня настойчиво просил: «Скажи «нет», но Весельчак не мог обмануть Сатия и потому произнёс:

– Скорее всего, да.

Ни слезинки в глазах. Только какая-то неведомая решимость появилась во взоре Сатия.

– Их не вернёшь, – пробормотал Весельчак и продолжил: – Но нам надо выжить. Поэтому мы должны бежать отсюда, и желательно – как можно быстрее.

– Бежать? Ну уж нет! Мы останемся здесь и дадим отпор! – твердо сказал Сатий и начал чертить палкой на земле руну воина.

– Сатий, не дури. Отец хотел, чтобы мы остались живы. Все. Втроём. А ты предлагаешь смерть, – сказал Весельчак.

– Нет. Я предлагаю жизнь, достойную истинных героев, – твёрдо ответил отрок пятнадцати вёсен от роду.

Весельчак проклинал упрямца про себя, но сделать ничего не мог. Он попытался потянуть Сатия за собой. Бесполезно. Парень твёрдо стоял на земле и не желал трусливо бежать.

– Сатий, ну что ты делаешь? У нас даже оружия нет, как мы будем им противостоять? – тщетно пытался убедить его Весельчак.

Внезапно встрял Фирри:

– Мне кажется, Сатий знает, что делает. Не стоит ему сейчас мешать. Я верю – мы выживем, – упрямо добавил он.

– Выживем? Против двух десятков троллеорков, убивших своей злостной магией Эймела? Они просто накинули на него чёрную паутину и разорвали беднягу! – сорвался на крик Весельчак, которому в данный момент было совсем не до веселья.

И уж тем более не до хитрости.

Сатий, возможно, и не ведал, что делает, но он следовал велению сердца. Внутри него зажглись решимость и отвага. Он вспомнил слова отца: «Храбрость гораздо важнее всех разумных доводов трусливого ума».

Сердце интуитивно подсказывало мальчику, что необходимо делать.

– О, могучий Знич, бог героев и отчаянных, дай нам сил победить врагов и одолеть их тёмную магию! – обратился к небу Сатий.

На земле он начертал руну, символизирующую храбрость и решимость идти до конца любой ценой.

Сатий и Фирри почувствовали, что наполняются могучей силой, способной противостоять кому угодно. Два парня ощутили себя настоящими богатырями.

– Сатий! Беги! – завопил Весельчак, но бесполезно, а главное – поздно.

На вершине оврага уже возникли троллеорки.

И тут Сатий неожиданно быстро взбежал по склону – стрелой мелькнул, всего за миг одолев пару десятков метров – и ловко выхватил из рук ближайшего врага две палицы. Одну он оставил себе, а вторую сбросил Фирри, чтобы тот смог обороняться. Но другие троллеорки не мешкали, они навалились на Сатия. Весельчака затрясло от ужаса: что будет с главной надеждой мира Алеаннэ, с пока ещё неопытным воином? Он боялся, что троллеорки попросту разорвут его на части, как и Эймела.

– Да что же это я! – опомнился он, сбрасывая оковы трусости. Весельчак схватил палицу, мимо которой быстро пробежал Фирри, и понёсся что есть мочи вверх по склону. Раз! – и он со всего размаху ударил ближайшего троллеорка по уродливой голове, заставив отпрянуть. И тогда Весельчак в изумлении увидел, что Сатий вовсе не погиб.

Парень двигался, как заведённый: увернулся от одного врага, второго, ударил палицей третьего, пнул, сбивая с ног, четвёртого. Но долго такое боевое везение продолжаться не могло: из глубины деревни подоспели маги троллеорков, набрасывая на Сатия чёрную паутину…