В психиатрической больнице буднично горел стерильный белый свет. Врачи и медсестры собрались на планерке у заведующего отделением.

– Значит, Скороходова спала большую часть ночи. – Говорил монотонно один из санитаров, дежуривших в ночную смену. – Так, кто еще… Да в целом, тихо все было. А, Никитина снова отправилась гулять посреди ночи, пришлось ее обездвижить. Но без истерик, спокойно. Она и не проснулась почти.

– Влад, а где Михаил Саныч, почему ты его работу делаешь опять? – Выслушав, спросил Цезарь Петрович. Средний медперсонал смущенно переглянулся.

– Ну, чего молчишь? Как будто в первый раз слышите, что по ночной смене мне обо всем должен докладывать врач. – Старик-психиатр помолчал. – Алексей Иваныч, сходи за ним. Там в конце коридора кабинет.

Леша поднялся, удивленный таким поручением. Может быть, заведующий отделением хотел устроить промывку мозгов подчиненным, пока его нет? Он дошел до конца коридора, постоял в нерешительности перед закрытой дверью. Затем постучал. Постучал настойчивее, услышав храп. Три последних удара были весьма убедительны. По крайней мере, храп прекратился и заскрежетал замок.

– Ты кто? – Обдав Лешу спиртными парами, спросил сонно высокий мужчина.

– Я врач новый. – Леша зашел вслед за ним в кабинет.

– А имя есть у тебя?

– Д-да. Алексей Иванович. Там Цезарь Петрович… на планерку зовет. Послал меня за Вами.

Михаил Александрович небрежно скидал в мусорное ведро пустую бутылку из-под водки и какие-то обертки. Открыл окно, вдохнул утреннюю прохладу и свежесть. В это время особенно остро пахло сосновым бором, который окружал психиатрическую больницу.

– Так, какое время сейчас? – Продышавшись, спросил дежурный врач.

– Пятнадцать минут девятого.

– Черт, проспал. – Он подошел к умывальнику, обдал лицо холодной водой. – Эти, поди, уже настучали, что я бухал всю ночь?

– Нет. – Леша оглянулся в коридор, услышав хлопнувшую дверь. – А Вы что, пили?

Мужчина вопросительно глянул на него в отражении зеркала.

– Незаметно?

Леша пожал плечами, неловко улыбнувшись.

– Странный ты какой-то. – Он закинул в рот мятный леденец, надеясь отбить перегар. – Если б не халат, решил бы, что ты из новой партии полудурков.

Он захлопнул дверь и закрыл ее на ключ. Они вместе направились в кабинет заведующего.

– Михаил Саныч, – старик развел руками, блеснув линзами своих очков, – ну, в который раз уже, а?

– Извиняюсь, Цезарь Петрович, – врач грузно опустился на стул, – магнитные бури. Еле ноги таскаю.

– Хотя бы субординацию соблюдайте, а если бы проверка главврача была? Как бы мы тогда плясали? – Заведующий взялся за документы. – В следующий раз даже слушать никого не буду. Напишу на Вас докладную, и все, прощайтесь с премией.

После завтрака пациентов Леша получил возможность самостоятельно сделать обход. Многие смотрели на него снисходительно – привыкли видеть перед собой гораздо более взрослых врачей. Но к этому молодой врач был уже привычен и знал, что уважение пациентов нарабатывается временем, а не внешностью.

– Цезарь Петрович, – он успел поймать заведующего примерно в одиннадцать, когда тот собирался в корпус к главврачу, – что насчет кабинета для психотерапии?

– Ой, да брось ты это, Алексей Иваныч. – Старик торопливо шел по коридору. – Ну, какая еще психотерапия в остром отделении? Тут главное сбить первичную симптоматику лекарствами, а слушать россказни об их тяжелой жизни – это уж в психотерапевтическом отделении, через три-четыре недели лечения у нас.

– Но в отделении неврозов мне позволяли проводить личную и групповую работу с пациентами.

– Голубчик, ты уж сравнил. Иди-ка лучше в приемный покой, у тебя осмотры поступивших скоро. Там тебе и личная, и групповая, да еще и посетители. Работы у нас – выше крыши, а ты еще себе задач добавить хочешь! Ну, я пошел. После обеда не жди.

Леша остался стоять в полупустом коридоре. Он очень надеялся, что в остром отделении его допустят до непосредственной работы с пациентами. Для этого он проходил дополнительный курс подготовки по специальности психиатра-психотерапевта. К тому же, многие зарубежные авторы уже успешно доказали ценность психотерапевтических практик в остром состоянии.

Решив, что он не отступит так просто, Леша стал спускаться по лестнице на первый этаж, где был приемный покой острого отделения.

– Так, вот заявление и рапорт. – Быстро говорила врач скорой, передавая медицинской сестре бумаги. – Вот согласие мужа на ее госпитализацию. Мы ее утихомирили, говорить может, в сознании. Немного заторможена, но это из-за препарата, часа через два пройдет.

После некоторых процедур по визуальному осмотру и информированию молодая женщина, поступившая только что, должна была увидеться с врачом. Леше нужно было провести психиатрическое освидетельствование, чтобы подтвердить необходимость принудительного лечения пациентки в своем отделении.

Пока ее готовили, Леша бегло ознакомился с информацией, которую успели собрать врачи скорой помощи. Женщина недавно родила ребенка, была всегда подавлена, часто плакала, жаловалась на отсутствие сил, нежелание жить и нелюбовь к ребенку. Поводом для госпитализации стала суицидальная попытка. Леша нахмурился, прочитав еще раз: «Угроза смерти себе и ребенку». Ее сняли с окна на шестом этаже, где была квартира. Она хотела выброситься на улицу вместе с трехмесячным малышом.

– Сейчас с доктором поговоришь, сразу станет полегче. – Услышал он воркование медицинской сестры в соседнем помещении. – Только ты, пожалуйста, все точно говори, как есть. Выдумывать ничего не надо. Мы тебе ничего плохого не сделаем. Выслушаем, а потом подумаем, как сделать, чтобы ты начала чувствовать себя хорошо. Понятно?

Пациентку ввели в кабинет медсестра и помогающий санитар. Леша внимательно взглянул на девушку. У нее был отсутствующий взгляд в пол. Грязные, немытые волосы, очень бледное, исхудавшее лицо. На вопросы Леши она мало реагировала, а если и отвечала, то тихим, едва слышимым шепотом. Особенно поражали ее глаза – широко распахнутые, остановившиеся, словно остекленевшие. В них стояли слезы, но почему-то не скатывались вниз по щекам, даже когда она моргала.

В анамнезе ничего особенного не было. Очевидно, это был случай яркой послеродовой депрессии. По крайней мере, Леша поставил именно такой предварительный диагноз. Отправил девушку с медперсоналом далее, сам стал оформлять документацию и заполнять заявление в суд на допущение в оказании недобровольного психиатрического лечения в отделении.

После ухода девушки новых пациентов не оказалось. Но в часы приема, которые были с двух до четырех, к Леше подошел мужчина с пятилетней девочкой.

– Здравствуйте, а Цезаря Петровича нет на месте?

Оказалось, это была семья Эльвиры, той, которая накануне утверждала, что ее зовут не так.

– Мы бы с мамой хотели увидеться. – Мужчина подхватил девочку на руки. Та смотрела на Лешу удивленно, немного испуганно.

– Я тоже врач, так что Вы можете со мной обо всем говорить. Цезарь Петрович сказал, его до конца дня в отделении не будет.

Он спросил у старшей медсестры, каково состояние Эльвиры и готова ли она принять посетителей. Женщина удивленно вскинула брови. Обычно мнения пациентов никто не спрашивал.

– Да проходите, конечно. Сейчас я ее приведу.

В часы посещений многие жители острого отделения переживали возбуждение. Те, кто были в сознании, радовались возможности увидеться с родственниками и близкими. Посетители могли приносить еду, одежду, обувь, так как в отделении была большая напряженка с больничной одеждой и тем более со вкусной едой. Нередко передавали и сигареты несмотря на то, что администрацией это не поощрялось.

– Ну, как она? Лучше? – Негромко спросил муж, ожидая, когда приведут пациентку. – Пришла в себя?

Эльвира сегодня была немного лучше. Уже не огрызалась и даже откликалась на свое настоящее имя. Поэтому Леша подумал, что ей не помешает увидеться с родными.