Леша развернулся, направляясь к себе в кабинет. Но безобразный смех и толчки в локти все еще помнились ему, когда он брал ручку и писал направление на исследование крови для поступившей пациентки. Иди, дурак, лечись. Ну что, дурак, вылечился?

– Воюете с персоналом? – Едко спросил у него Цезарь Петрович, когда закончилось время приема пациентов и время посещений. На часах было ровно шесть.

– Донесли? – Хмуро спросил Леша, уставший, как черт.

– Уж постарались. – Старик хихикнул, скидывая халат и надевая пиджак. – Вы бы помягче с ними, голубчик. Работа тяжелая, платят мало. Рук постоянно не хватает.

– Почему вообще у нас вместо полноценного кулера в коридоре два каких-то советских чайника стоит? – Леша сел, чувствуя, как ноет в желудке. – Какого они года вообще? И пустые постоянно.

– Ну, ты на этот счет уж у главврача узнавай. Я лицо подчиненное. – Цезарь Петрович подошел к зеркалу, приводя волосы в порядок. – Как распорядится, так и закупим. Были бы деньги.

Он попрощался и вышел. Леша налил себе чай, сел за стол. Очень хотелось тоже пойти домой, но сейчас было самое подходящее время, чтобы провести встречу с Эльвирой. Допив кипяток, Леша вышел.

Рядом с процедурной был еще один кабинет, из которого медсестры сделали себе комнату отдыха. Уведомив их о том, что ему нужно это помещение для работы с пациенткой, Леша столкнулся с настоящим бабьим бунтом. Фыркая и ворча, женщины и девушки обходили его, жалуясь на то, что у них и так нет места, чтобы отдохнуть даже на пять минут во время смены.

– У вас же сестринская есть. – Попробовал возразить Леша, чувствуя стыд за то, что мешает всем нормально жить.

– Сказали тоже, «сестринская»! – Одна из медсестер поджала губы. – Бывший шкаф для швабр это, а не сестринская. Попробовали бы сами за этими дурами ходить целый день. Тоже ног бы не чувствовали к концу смены.

Опять это слово. Леша почувствовал, как кольнуло у него в желудке, и к горлу подкатилась горечь. Он уже успел познакомиться с особым отношением к пациентам психиатрической больницы, но в отделении неврозов такое происходило хотя бы только по экстренным случаям, а не на постоянной основе.

Отодвинув стулья к стенам, Леша выдвинул стол, поставил перед ним стул. Приготовил телефон с диктофоном, чтобы не упустить ни малейшей детали из предстоящего разговора. В это время один из санитаров привел Эльвиру. Пациентка держалась нагло, ходила по-мужски, широко расставляя ноги – очевидно, сейчас на Лешу этими карими глазами смотрела не она, а Валентин.

– Присаживайся. – Леша улыбнулся, указав на стул перед собой. Пациентка села. Обхватила себя поперек живота, глядя на парня с издевкой. Санитар сел на стул возле двери.

– Так что, Валя, как охарактеризуешь свои дела? – Спросил Леша. – Ничего, что я так по-простому тебя называю?

– Ничего. – Криво улыбнулась Эльвира. – А ничего, если я тебя Лехой буду называть?

Санитар подавил улыбку, невольно слушая этот разговор.

– Можно и так. – Примирительно кивнул Леша. – Может, есть какие-нибудь жалобы? Что-то болит? Рассказывай все, я приму меры.

– Сигу бы. – Помолчав, ответила Эльвира. – Никто не дает. Курить позарез хочется.

– Я не курю, извини. – Леша отметил в листе первое противоречие. В истории болезни отмечалось, что Эльвира не употребляет алкоголь и не курит. С другой стороны, в отделении многие начинали курить впервые. – А что насчет головных болей? Беспокоят?

– У меня ничего никогда не болит. – Оскалила зубы в улыбке пациентка. – И вообще, доктор. Я и этому старикану говорил, и тебе теперь. Какого черта меня засунули в женское отделение? Я что, по-вашему, баба, что ли?

Они помолчали, глядя друг на друга.

– Экспериментальная программа. – Сказал Леша. – Раздельные отделения для мужчин и женщин – прошлый век. В западных странах уже давно смешанные отделения. Как ты думаешь, справишься?

– Без проблем. – Эльвира казалась польщенной. Наклонилась чуть вперед, готовясь сообщить нечто конфиденциальное. – Тебе, кстати, как местное окружение? Змеиное гнездо, а? – Она рассмеялась.

– Везде есть своя специфика. – Уклончиво ответил Леша. – Мне, кажется, Цезарь Петрович дал не ту историю болезни, тут много странной информации. Упоминается Эльвира. Знаком с ней?

Это был отчаянный шаг, потому что упоминание о второй личности могло вызвать у пациентки ярость, как в прошлый раз. Но Эльвира только высокомерно выплюнула:

– А, опять эта психичка.

– Так ты ее знаешь? Что можешь о ней рассказать?

– Да че о ней рассказывать. – Она зевнула, откинувшись на спинку стула. – Не вывозит она ничего. Бесится на пустом месте. Слабачка, словом.

Становилось интереснее.

– А что, разве были прецеденты, когда она проявляла слабость?

– Да постоянно. – Эльвира снова сменила позу. – М*дак этот, за которого она замуж вышла… Говорил же я ей тогда: «Он тебе жизни не даст. Я таких душнил за версту чую». А она все – любовь-морковь, бабочки в животе.

– А вы часто обсуждаете людей, с которыми знакомы?

Пациентка отвлеклась на шум в коридоре. Потом посмотрела на Лешу через плечо.

– А че ты под кожу лезешь?

– Разве тебе так показалось?

– Что я, в первый раз тут, что ли. – Эльвира встала. – С детства по таким больничкам, как эта, таскаюсь.

Леша взглянул в анамнез. Подобное состояние у пациентки было диагностировано впервые. Прежде она никогда не получала психиатрической помощи.

– И есть на то причины? – Леша жестом показал санитару, что помощь пока не нужна. Эльвира, заложив руки за спину, стала прохаживаться по кабинету.

– Нет, конечно. Но вам же лишь бы отчитаться. – Она снова села, глядя на Лешу исподлобья. – Долго вы меня тут держать еще будете?

– А есть возможность с Эльвирой поговорить? – Пациентка явно начинала углубляться в свой мир, поэтому нужно было успевать вытаскивать ее на контакт любой ценой, даже игнорируя вопросы. – Мне бы очень хотелось.

– Да что вам всем от нее нужно?! – Зарычала внезапно та, кинувшись к столу. Санитар едва успел ее перехватить. – Эльвира то, Эльвира се! Нахер она вам нужна? Что, меня недостаточно? Чем я-то плох??

В кабинет вбежал еще один санитар и медсестра. Навалившись на девушку, они вжали ее в стену и поставили укол. Та еще вырывалась какое-то время, мешая нецензурную брань с криками, но затем притихла. Ее отнесли в палату.

– Девку только мучаете. – Укоризненно покачала головой старшая медсестра. – Цезарь Петрович уже давно с ней работает. У него опыта-то побольше вашего будет.

Леша ничего ей не ответил, останавливая запись диктофона. Картина пока что оставалось неясной, нужно было выждать время, когда Эльвира будет в сознании, и провести беседу непосредственно с ней. Но одно он знал точно – то, что он видел сегодня, было далеко не шизофренией.

Дома он оказался в половине десятого. Едва не заснул в маршрутке и не проехал свою остановку. В желудке продолжало настойчиво пульсировать, поэтому первое, к чему он потянулся, открыв холодильник, был Альмагель. Заглотив сразу две ложки и морщась от мятно-медицинского вкуса этой жижи, Леша устало сел за стол в полной темноте. Еще даже недели не проработал, а уже так устал. Недалеко он уйдет…

Из комнаты Зубова послышался смех. Потом ударили струны гитары, загремел бубен, и какая-то девушка завела зычным, совершенно фольклорным голосом песню. Леша не понял, о чем поется – песня была не на русском, но мотив показался ему знакомым. Он посидел немного на кухне, послушал. Затем тяжело поднялся и направился в единственную освещенную в квартире комнату.

– О, привет. – Зубов с гитарой расплылся в улыбке. – Че, мешаем?

Он и еще трое молодых людей сидели на полу по центру комнаты. Совсем рядом с ним была девушка с распущенными пушистыми волосами. Далее – парень с бубном и еще один возле дверей с флейтой в руке. Очевидно, все они были участниками группы, о которой Зубов рассказывал.

– Нет, я на самом деле… – Леша приоткрыл дверь. – Хотел послушать, о чем вы поете. Можно к вам?