Так мы и получили добро на встречу с подозреваемым лицом к лицу. Решив не откладывать дело в долгий ящик, мы попросили назначить личную встречу на этот же вечер, а до ее начала отправились перекусить в столовую участка. За тушеными бобами с котлетой и салатом молчали, каждый думал о своем. Я пытался забыться в воспоминаниях о Гарри и Джуди, в тех солнечных, полных счастья днях, что мы провели вместе. Но мысли неуклонно возвращались к расследованию и Томасу. Я пытался понять — зачем? Из-за чего? Какие причины могли заставить его пойти на столь тяжкое преступление? «Много ли у безумцев причин?» — заявил отчим, но это явно не ответ. Том не был безумен в молодости. Эмоционален, пылок, порывист — несомненно. Но не безумен. Преследовавшие его проблемы со здоровьем были связаны с телом. Не разумом.

Впрочем, я не отрицал, что за десять лет могло случиться все что угодно. Да и абсолютно уверенно утверждать, что Томас всегда был нормальным, я не мог. Может, я просто не замечал отклонения. Такое было вполне возможно — он казался мне идеальным, ведь я был по уши влюблен.

«Был?»

Ближе к пяти вечера к нам подошел молоденький офицер. «Все готово, — серьезно сказал он. — Прошу за мной, господа». Его манера развеселила бы меня, не будь я таким уставшим. Причины его поведения, впрочем, быстро стали понятны.

«Он там, — с ощутимым отвращением произнес офицер, приведя нас к блеклой потертой двери. — Пойдете вдвоем? Или…»

Или. Я решил не участвовать в беседе. Во-первых, это было необходимо — нужен был взгляд «со стороны». Во-вторых, я опасался сам себя. Мало ли что я могу ляпнуть сгоряча? Никто из родных не знал о наших отношениях с Томасом, и я желал, чтобы так и оставалось. Это был пройденный этап, похороненный опыт. Как мне казалось. Из во-вторых вытекало в-третьих. Томас мог искать у меня поддержки. Или пытаться воздействовать на меня. Если он безумец, то однозначно психопатический. А таким людям свойственна склонность к манипулированию.

Словом, я выбрал роль молчаливого наблюдателя за стеклом. Кевин счел мои аргументы разумными и без споров пошел один. В допросной его уже ждали.

Томас заметно изменился за десять лет — подобрел, отрастил густую бороду, стал одеваться чуть теплее. На макушке волосы начали пропадать, на лбу залегли первые тонкие морщины, на тыльных сторонах ладоней четче обозначились вены. Правда, каштановые пряди все так же отливали позолотой, и цвет радужки был такой же насыщенно-голубой, словно напитанный цветом летнего неба. Глаза, впрочем, заметно поблекли, помутнели и покраснели.

Но загорелись нежданно ярко, когда Кевин вошел в комнату. Этот его взгляд до сих пор иногда всплывает в памяти — и мучает. Пусть и для него здесь найдется место.

«Кевин? — прохрипел Томас, задышав чаще. — Ты?..»

«Не ждали, сэр?» — с приличной долей сарказма произнес брат.

Его тон немного отрезвил обрадовавшегося подозреваемого. Том примолк — и бегло оглядел пространство за спиной Кевина. Меня прошиб пот, когда он спросил:

«Ты один?»

«А что, вам меня мало? — ухмыльнулся брат. — Позвать шерифа? Логана с Дэвидом?»

«Не надо», — спешно выпалил Томас.

Я заметил, что его руки задрожали — верный признак сильного волнения. Чем оно вызвано — страхом или чем-то иным? Брат сразу начал с козырей — он знает все, он на стороне обвинителей, он в ярости. Пока Кевин говорил, Томас становился все бледнее и бледнее, а под его глазами все ярче и ярче становились темные круги. Он осунулся. Как-то весь одряб, подумал я мимоходом. Эта мысль неприятно царапнула сердце. Я заставил себя оставаться беспристрастным.

«…Теперь я хочу понять лишь одно, Ньюлборт, — заявил Кевин в конце. — Почему? Почему ты сделал это? Почему мои…»

Он не договорил. Очевидно, он хотел сказать: «Почему мои брат и сестра?» Но вовремя вспомнил, что в опасности были не только Гарри с Джуди — «палочки» достались ещё Лилли, детям Морганов и неизвестному мальчугану. Маньяку было все равно, в чьем доме прольются горькие слезы.

«Кевин, — просипел Томас ломким голосом, — клянусь, я не делал этого. Я не знаю, кто сделал это. Не я. Кто угодно. Не я».

«Разумеется, — хмыкнул брат после долгой паузы. — Все вы так говорите. Проклятье! Зачем только мы?..»

Брат встал, от бессилья запустив руку в волосы, но Томас насторожился. Его взгляд снова стал остер. Сначала я не понял почему. А потом понял — и захотел стукнуть брата чем-то тяжелым. «Зачем только мы…»

«Кевин, Джеймс с тобой?» — спросил Том.

Меня как обожгло, я крупно вздрогнул. Брат хмуро глянул на Томаса.

«Разумеется, со мной. По-твоему, он мог остаться в стороне от… всего этого?»

«Нет. Конечно, нет, — покачал головой Томас. Его губы растянулись в слабой улыбке, от которой у меня кишки свернулись в узел. — Он сейчас здесь?»

«Не твое дело», — отрезал Кевин.

«Нет, мое, — неожиданно заявил Томас, подавшись вперед. — Я хочу поговорить. Хочу увидеть его. Прошу, Кевин, я должен встретиться с ним».

«Это с хера ли?» — язвительно поинтересовался брат.

Томас тяжело сглотнул, его глаза забегали по комнате. Я не мог сдвинуться с места, не мог сглотнуть, язык прилип к небу.

«Он… сможет понять, — медленно, подбирая слова, ответил Том. — Вы не верите мне, никто не верит. Здесь всё против меня. Даже полиция. Логан и Дэвид… Когда-то я помог им сдать экзамены на высшие баллы, чтобы их зачислили в Академию. Теперь они плюются при виде меня. Как и Дормер, как и Малколм — как и все в этом городе. Мне не дают связаться с моим врачом, не дают нанять адвоката. Запугивай их законодательством хоть до посинения — им все равно!»

С каждым словом голос Томаса становился все громче, его руки тряслись все сильнее. Глаза все больше краснели и мутнели.

«Что бы я ни сказал, они в лучшем случае затыкают свои уши. В худшем — мой рот. Это безумие! Неужели вы правда готовы поверить, что я способен на… на… — Он захлебнулся воздухом и продолжил почти умоляющим голосом, натолкнувшись на ледяной взгляд моего брата: — Кевин, прошу, пожалуйста, позови Джеймса. Приведи его сюда. Дай мне поговорить с ним. Всего лишь один разговор!..»

«Заткнись, — обрубил Кевин. Его глаза метали молнии. — Я все понял. Я вспомнил — и как только мог забыть! Ты ему всегда нравился. Любимый учитель… Думаешь, Джим прикроет тебя по доброй памяти? Серьезно?»

Брат прочистил горло, смачно сплюнул на пол. И бросил быстрый взгляд в сторону стекла. Я думаю, по инерции, не специально — мы часто переглядываемся после важного разговора или действия. А Томас всегда был очень внимательным к деталям.

«Ты здесь, — тихо выдохнул он, заставив мое сердце пропустить удар. И вскочил, повернувшись к стеклу. — Джеймс! Джим! Прошу тебя, поговори со мной! Умоляю! Пожалуйста, Джимми! ДЖИ-ИМ!..»

В какой-то миг его бешеные глаза встретились с моими, и я отскочил, чуть не свалившись со стула. За этим последовал сумбур. На крики Томаса сбежались охранники и утянули его обратно в изолятор. Тому как будто было все равно на них — он беспрестанно звал меня. Я до сих пор слышу его крики, надрывные, полные отчаянной мольбы. Джеймс! Джим! Джимми! ДЖИ-И-ИМ!

Да обретут они здесь покой.

Всю дорогу до дома я был как в воду опущенный. Брат заметил это и строго-настрого запретил мне встречаться с Томасом. «Больной ублюдок бесповоротно спятил. Несет бессмыслицу», — выплюнул он. И как ему объяснить, что смысл (сомнительный, но на безрыбье, как говорится) в словах и действиях Тома был? Что, если бывший ученик все ещё привязан к нему? Что, если чувства не угасли до конца?

Это было страшнее всего. Допускать, что за всем этим представлением стоял голый расчет. Что Томас всерьез был готов хладнокровно использовать меня. Я пытался выбросить из головы его образ, но не выходило. Перед моими глазами он все ещё кричал, срывая горло и заливаясь слезами. Слезы — такой дешевый прием. На меня он сработал безотказно.

========== 4. Сомнения ==========

Дома нас ждал горячий ужин и осторожные расспросы. Говорил только Кевин. Я ковырялся в тарелке, не отрывал от нее взгляда — почему-то был уверен, что они всё поймут, просто заглянув мне в глаза. Однако Лилли очень долго пыталась привлечь мое внимание, да так трогательно, что я не смог не начать отвечать. Теодор, будто и не пробыл на работе двенадцать часов кряду, неотрывно слушал брата. Мать тоже поглядывала на Кевина, однако я чувствовал, что куда чаще ее взор направлен внутрь нее самой.