Сейчас эмоций нет. Все они выветрились, закостенели безвозвратно, но тогда… Тогда во всем мире не существовало ничего светлого, ничего, что могло умерить боль, что могло перебить ту скручивающую кишки, разрывавшую на куски муку. Если бы я мог выть — выл. Но горло словно сдавил стальной кулак. Лилли дрожала в моих руках. Мои волосы липли к влажной щеке Кевина. Череду соболезнований я помню смутно. Подходили люди со знакомыми лицами и произносили что-то далекое для моего понимания. Им было жаль, они были готовы помочь, а ещё почему-то придавали большое значение тому, что мы с братом взрослые и красивые. Все это казалось тогда бессмысленным. Впрочем, последнее кажется абсурдным и сейчас. Что за бред? С чего вы решили, что мне будет не наплевать на ваши неуклюжие комплименты в день похорон моих брата и сестры?

Только в «форде» Теодора мы наконец-то остались в тишине и покое. Лилли села между мной и Кевином на заднем сиденье. Мать расположилась на переднем, так и не откинув с лица вуаль, Тео вел машину. «Что она там?» — абсолютно пустым голосом спросила мама спустя некоторое время. «Спит», — ответил ей Кевин. Лилли и правда прикорнула на моем плече, стискивая наши с братом руки в крохотных ладошках. Мать кивнула, а Теодор произнес тихо: «Пусть отдохнет. Она всю ночь не спала». Дальше ехали в молчании.

Дома устроили скромный обед. Лилли так измучилась, что не смогла съесть и ложки — Кевин отнес ее на второй этаж и уложил в постель. Мать тоже спустя какое-то время покинула нас. Пожаловалась на ужасную головную боль. Тео подскочил проводить ее, но она лишь отмахнулась. Ее улыбка оставила на моем сердце тонкий кровоточащий след. Едва она ушла, как Теодор отправился к домашнему бару.

«Да простит меня Господь, — проговорил он бесцветным голосом, — я не могу иначе».

Мы тоже не могли. После трех стопок крепкого виски выражать эмоции стало проще. Не буду описывать все, что происходило на протяжении беседы. Не думаю, что вам будут интересны описания рек слез и бессмысленных проклятий от потерявшего себя в горе отца и озлобившихся от скорби братьев. Куда больший интерес у вас должно вызвать кое-что другое. Даже будучи погруженным в алкогольный дурман, чувствуя неумолкающую боль в груди, я жаждал узнать, что произошло.

«Отравление, — произнес я, когда солнце уже клонилось к западу. Последние пару часов мы либо говорили, либо плакали, но не прикасались к спиртному. Мой ум был чист. — Так сказала мать. Ничего больше. Что произошло?»

Теодор на это ответил долгим молчанием. Тем самым, после которого следует эмоциональная, полная нежданных откровений речь. Я перескажу ее в общих, наиболее важных чертах.

Это случилось в ночь тридцать первого. Тео, мама и ребятня отправились праздновать Хэллоуин к Морганам, которые жили напротив — наши семьи давно дружили. Однако Теодору вскоре пришлось их оставить — случился какой-то непредвиденный инцидент на работе.

«Я поцеловал Лилли и Нэн на прощанье, но отругал Джу с Гарри за то, что они бегали по комнате. Они были такими шумными… — прохрипел Тео, сжимая полупустой стакан в трясущихся руках. — Я даже не обнял их. Не сказал доброго слова. Я накричал на них. Вы понимаете? Накричал…»

Подробности того, что произошло после его отъезда, Тео услышал от других — мамы, Лилли, супружеской четы Морганов. Где-то ближе к десяти пополуночи вся шумная компания высыпала на улицу. «Сладость или гадость!» — весело кричали ребята, перебегая от одного дома к другому. В какой-то момент они разделились: миссис и мистер Морган пошли охотиться за сладостями вместе с Гарри, Лилли и своим сыном Джеймсом по одной улице, а мама вместе с Джуди и Ланой, дочерью Морганов, — по другой. Встретившись примерно через час, вернулись обратно и принялись распределять весь наклянченный «улов». Тут-то оказалось, что маме с Джуди и Ланой дали аж шесть конфет Dexy Swix большого формата — шесть длиннющих «палочек»! «У кого-то либо очень доброе сердце, либо очень глубокий кошелек», — хохотнул мистер Морган. Дети были в небывалом восторге. Мама раздала каждому из ребят по «палочке», а лишнюю вручила малышу в костюме тыковки, который внезапно постучался в дверь. Паренек убежал невозможно довольным.

Побыв в гостях ещё какое-то время, наши отправились домой. Сразу по прибытии Джуди и Гарри твердо решили попробовать что-нибудь из честно выклянченной «добычи». А вот Лилли не захотела участвовать в позднем ужине — она плотно поела у Морганов и просто валилась с ног от усталости. Потому и отправилась спать — как оказалось позже, это спасло ей жизнь. Из всех сладостей, какие только им попались, Гарри с Джуди особенно понравились те громадные Dexy Swix. Мне всегда казалось, что это на редкость никчемная халтура, — кисло-приторный порошок в бумажной трубке, к которому отчего-то намертво прилипло определение «конфета». Впрочем, малышне всегда было плевать на мое нудное брюзжание — им эта дрянь нравилась. Они одним махом засыпали себе в рот приличную порцию из пакетика.

Реакция была неожиданной — оба скривились и зафырчали. Вместо положенной сладковатой кислинки их рот наполнила нестерпимая горечь. Через некоторое время им стало плохо. В животе начались рези, сильно тошнило. Мать пыталась дать слабительное или рвотное, но это совершенно не помогло. Она позвонила в скорую, но когда врачи приехали, то поняли, что уже слишком поздно. У обоих детей начались судороги, изо рта потекла пена.

Гарри и Джуди скончались по дороге в больницу. Вскрытие показало отравление цианистым калием. Мои брат и сестра умерли в мучениях от цианида. Расследование вскоре выяснило, что это был не производственный брак и не заводская неосторожность. Кто-то специально вскрыл бумажные палочки и примешал к сахарному порошку смертельный яд. Кто-то намеренно отравил сладости.

«Кто?» — прорычал Кевин, когда отчим закончил рассказ.

Его кулаки были сжаты, радужка из темно-синей стала почти черной. Я кожей чувствовал его ярость — она плескалась и во мне. Мои ногти до крови впились во внутреннюю сторону ладони, бессмысленные вопли и рычание рвались из горла. Теодор посмотрел на нас исподлобья. Его глаза покраснели, но взгляд был поразительно ясен. Ледяной гнев остудил пылающее от муки сердце.

«Сначала было непонятно. Я уже говорил, полиция опасалась, что это просчет рабочих фабрики, но после… — Отчим поджал губы и покачал головой. — После стало очевидно, что это сделал чертов псих. Безжалостный монстр. Все палочки вскрыты, в каждой цианид. Просто чудо, что… — Он умолк. Тяжело сглотнул. Его подбородок дрогнул. Чудо. Ну да… — Просто чудо, что другие дети не пострадали. Лилли, Джимми, Лана, тот мальчуган… Они не успели съесть конфеты».

«Кто? — все тем же тоном повторил Кевин, повысив голос. — Кто дал им эти конфеты?»

Казалось, я был готов услышать имя, кого угодно. Злобный сосед мистер Митчелл, который терпеть не мог посторонних на своем участке. Добрая соседка миссис Кларенс, сошедшая с ума на старости лет. Кто-то совершенно незнакомый, приезжий, настоящий маньяк, получающий удовольствие от чужой боли.

Но имя, которое произнес отчим, повергло меня в шок.

«Наш бесценный историк, — жестко отчеканил он, втянув воздух и ярость полной грудью. Его глаза потемнели так же, как у моего брата. — Ньюлборт, Томас. Порви его Сатана на части!»

========== 3. Немного трагедии ==========

Порой зло кроется совсем близко. В предметах быта, близких людях, простых словах. Я бы не сказал, что Томас был так уж близок мне, но

Ложь. Томас был частью моей жизни. Частью воспоминаний о доме. Как незажившая до конца рана, эти воспоминания ныли, стоило их только коснуться, мне тяжело было думать о родном городе именно из-за них. Несчастливая первая любовь. Казалось бы, с кем не бывает? Но до чего же она была сильна, если я пронес ее через долгие десять лет безмолвия.

Даже в миг, когда Томаса назвали убийцей, первая моя мысль была: «Боже, его посадят!» — и только потом до меня дошло, что это абсолютно заслуженно. Он отравил моих сестру и брата. Он заставил их мучиться в агонии, захлебываясь собственной рвотой. Нет, подумал я тогда. Не может быть. Это было просто невозможно. Зачем? Что ему сделали дети?