Поворчав, брат все-таки сел за штатный компьютер. Он учился в Гарварде, подготовка в сфере IT у него была прекрасная. Ему потребовался всего день, чтобы найти все, что его просили. Сначала Кевин плевался и говорил, что это совпадения. Потом качал головой и произносил иногда: «Да бред». В конце он умолк, а его лицо стало бледнее, чем у Томаса. Дормер принес стопку виски, чтобы взбодрить его. Я ограничился большой кружкой кофе. «Надежда еще есть», — похлопал нас по плечу Малколм. Это могло быть просто совпадение. Нужно проверить телефонные линии, нужно расспросить знакомых, нужно дождаться Неба.

Того самого Неба, который убьет надежду всего парой слов и несколькими документами. «Мне жаль», — тихо сказал он и выложил стопку бумаг на стол. Проглядев их, брат издал клокочущий горловой звук. Я сделал себе еще кофе. Прочих сковала немота. Анализ звонков — контрольный выстрел в голову. Мы прослушали их все по нескольку раз. Смысл не изменился. «Почему? — прошептал Кевин, наконец. — Зачем?» На это тоже вскоре нашелся ответ — всего лишь нужно было копнуть поглубже да подергать за нужные ниточки. На этом фоне ответ лечащего врача Томаса, уверенно подтвердившего плачевное состояние своего пациента, прошел почти мимо нас.

И вот, спустя три дня после обнародования идеи, глубокой ночью, мы с братом сидели в кабинете шерифа, плечом к плечу, рука в руке. Перед нами лежали стопки листов — цифры и буквы насмешливо скалились нам с белой офисной бумаги. Малколм держал совет со своими помощниками.

«Сейчас соберемся и отправимся, — устало решил он, наконец. — Чем быстрее с этим разберемся, тем лучше».

«Нет, — неожиданно выпалил Кевин. — Дайте нам ночь. Всего одну ночь».

Я молча кивнул. Все смотрели на нас со смесью скептицизма и сочувствия. Малколм тихо напомнил, что опасность никуда не делась. Как будто мы сами не знали. Как будто страх не терзал нам грудь. Мистер Неб, тенью застывший за нашими спинами, положил руки мне и брату на плечи. Они у него были легкие и теплые.

«Вы вымотались, мистер Малколм, — тихо произнес адвокат. — Дайте себе передохнуть… а родным проститься. У вас в запасе будет несколько часов. Подготовите документы, урвете пару часов сна. Соберетесь с мыслями. Что скажете?»

Одобрительный гул помощников заставил Малколма согласиться. Впрочем, он и сам был явно не против. Перед уходом он похлопал нас по спинам и сказал: «Крепитесь, парни. Вы нужны родным». Мистер Неб на прощанье пожал Кевину руку и обнял меня. «Думаю, начну готовиться к суду, — сказал адвокат в ответ на вопрос, что он намерен делать дальше. — Предупреждаю, дело, скорее всего, не решится в одночасье. Доказательства косвенные. Это всегда вызывает определенные трудности. Напомню также, что репутация мистера Ньюлборта требует реставрации. Обдумайте возможность подать встречный иск за клевету». Я сказал, что Томас вряд ли этого захочет — «он — добрая душа». Мистер Неб печально улыбнулся.

На парковке мы с братом обнялись. Крепко. И долго не отпускали друг друга, но так и не заплакали. Не было сил. «Ты домой?» — спросил Кевин. «Не сразу», — ответил я, и он кивнул. Мы снова были на одной стороне и снова понимали друг друга без слов.

Я ехал через ночь, не видя ничего, кроме дороги. Дома проносились мимо, как призраки. Внутри все горело и нарывало. Я смотрел в темноту, как в зеркало.

«Тебе не стоило приезжать», — ломким голосом сказал Томас, открыв дверь.

Больше никаких глупостей он не говорил. Его язык был вкуса травяного чая, его вздохи заставляли меня терять разум. Меня охватил голод, безумный голод касаться, слышать и слушать, чувствовать всеми органами чувств. Его кожа быстро стала влажной от пота и моей слюны. В какой-то миг я оторвался от него. Он лежал на спине, на кровати, раскрытый и тяжело дышащий. Его голубые блестящие глаза смотрели на меня с нежностью и тоской. Его рука была в моей.

Не помню, кто потянулся за смазкой. Помню, как мой язык скользил вниз по позвоночнику, испещренному шрамами от инъекции. Инъекция. Слово, которое я возненавидел на всю оставшуюся жизнь. Он застонал, заохал, зашептал, когда мой язык опустился ниже поясницы. Его ноги дрогнули и разошлись. Я обнял их и потерял себя. Зачем мне весь мир, зачем справедливость и правда, когда есть это?..

Весь мир — желтый, красный и черный, как ночь за окном. Мрак сгущался вокруг нас, но был бессилен навредить, а потому перешел на нашу сторону. Он кружился, пульсировал, двигался, обнимал так же, как обнимал меня Томас. Как обнимало меня его теплое нутро. Он снова на спине, еще более открытый, чем раньше, еще чаще дышащий, чем до того. Его пальцы впивались мне в плечи. Жар сжигал без остатка. Сосок под языком твердый, я бессилен оторваться от него, как бессилен покинуть Его тело. Томас обхватил меня, окружил, сжал, захватил в плен и заставил гореть. Заставил покориться и забыть. Это дар владыки для подданного — сладкая пустота безответственности. Не думай — за тебя решит другой, он знает, как нужно, как правильно. Он знает, что делать. Как это было хорошо. Как это было хорошо в тот миг.

Только полный наслаждения крик смог перекрыть это. Смог заставить трепетать. Поцелуй в лоб и тихое «милый мой» — слезы на моих щеках.

«Ты больше не придешь?» — спросил Томас, когда я втирал ему в спину мазь. Ту же, что мы использовали, как смазку.

«С чего ты взял?» — прошептал я. Моих сил хватило лишь на легкое удивление.

«Твой поцелуй, — прошептал Том. Он лежал на животе, прижимался щекой к подушке, его голос был глух. — И то, как ты посмотрел на меня. Ты был таким бледным. А теперь ещё это… Я решил, что ты пришел попрощаться».

Я осторожно лег на него сверху. Поцеловал. Поцеловал, поцеловал, поцеловал. Я зацеловал ему всю спину и надолго припал к затылку, после чего подался назад.

«Наоборот, — покачал я головой. — Я пришел сказать, что мы узнали, откуда пришел цианид и кто его купил. Мы знаем, кто убийца, Том. Ты вне подозрений. Ты невиновен».

Томас перевернулся на спину. Его глаза расширились, а рот приоткрылся. Тяжело дыша, он упал на подушки, застонав и закрыв лицо руками. Я хотел его обнять, но не стал. Знал, он захочет сделать это сам. Он бросился ко мне, вцепился в спину, уткнулся в шею. И заплакал от облегчения. «Мой милый, — все повторял Том, целуя меня, целуя мое лицо, мою шею и голову. — Мой ангел…» «Ну, уж нет», — сморщился я, и он засмеялся. В его смехе не было ни страха, ни боли. «Мой защитник, — поправился послушно. — Мой спаситель». Том спросил, знает ли Кевин, и я ответил «да». Том спросил, останусь ли на ночь, и я ответил «нет». Я попросил его не провожать меня — «ты такой красивый, когда спишь». Я простился с ним несколькими долгими поцелуями и выключил свет.

На выходе меня встретили взъерошенные Норман и Льюис. Опять проглядели, ну ничего. «Ваша работа подходит к концу», — улыбнулся я им. Дорогу до дома я помню смутно.

Поднимаясь по ступеням в темный дом, я случайно пнул несколько больших черных пакетов. По пути на второй этаж я заглянул на кухню и открыл холодильник. Он был пуст, надо снова купить еды. Я приостановился у комнаты Теодора и мамы, но не осмелился приоткрыть дверь, заглянуть внутрь. Сердце ныло и истекало кровью. Кевин был в спальне Лилли. Сестренка мирно сопела в подушку, брат силился не уснуть. Я положил руку ему на плечо и мотнул головой в сторону нашей комнаты. Похлопал по спинке стула, на котором он сидел. Брат кивнул и встал, слегка пошатываясь от усталости. Уходя, он взъерошил мне волосы.

Я просидел в комнате Лилли до самого утра. В этом не было необходимости, я был почти уверен, что сестре ничего не грозит. Но сердце билось о ребра с болью, тошнота скручивала нутро. Волнение комом жгло в глотке. Я смотрел, как спит моя сестра. Моя единственная сестра. Других у меня больше не будет. Хотя Теодор хотел. Хотел ещё детей, хотел мальчика. Или девочку, какая разница?.. Я наблюдал, как за окном занимается рассвет.

Ближе к семи часам я увидел знакомую полицейскую машину. Она остановилась около нашего дома и из нее вышло несколько полицейских. Авангардом выступил шериф Малколм, Логан и Дэвид сторожили фланги, арьергардом были младшие офицеры. Все выглядели так, как я себя чувствовал — безмерно усталыми и мрачными. Малколм нажал на кнопку дверного звонка.