Гнева на нее. Опять «я сама»!

- Что же ты наделала.., - сдавленно шепчу ей в губы, склонившись над ней, чтобы слышать ее дыхание.

От осознания, что она кинулась ко мне для защиты, хочется взорвать в руках гранату. Что же я за мужик такой, что щитом моим выступает совсем маленькая девчушка?! Это я должен грудью бросаться на ее защиту!

- Спасибо, - еле шепчет мне Машенька.

Что? Еще и «спасибо»?!

- За что? – спрашиваю тихо, будто боюсь, что нас кто-то может услышать.

Чувствую, как ком плотно заседает в горле. Говорить тяжело. Дышать трудно. Глаза заволокло пеленой. На ее щеку падает моя слеза.

- За два месяца счастья…

- Глупая.., - я уже не в силах сдерживаться, и говорю с надрывом в голосе.

Маша улыбается. Необыкновенная.

Не замечаю, как начинаю раскачиваться, будто баюкая ее. Таким образом стараюсь заглушить свою дрожь. Руки предательски свело от напряжения, и теперь дрожь ощущается отчетливо. Меня колотит.

Маша не прекращает улыбаться, периодически дергаясь от боли. Взгляд ясный. Борется.

Медленно поднимает руку. Но ее сил хватает только, чтобы дотронуться пальцами до моей щеки.

- Наконец-то! – громко восклицает Василич, когда в квартиру заходят быстрым шагом врачи с носилками.

- Данные пострадавшей?! – кричат мне чуть ли не в ухо.

Какие данные?

- Маша, - мой язык совсем не слушается.

- Полные данные! – кричит один врач, пока второй пытается осмотреть мою девочку, которую я боюсь выпускать из рук.

- Дроздова Мария Ивановна, девяносто второго года рождения, - неожиданно громко и четко произносит Василич.

И меня осеняет… Я же даже ее фамилии не знаю…

Дроздова…

- Беременность сколько недель? – спрашивает врач, который осматривает ее рану, аккуратно приподняв ее у меня же на коленях.

- Беременность? – я до последнего не верил в слова Спиридонова.

- Здесь маточное кровотечение. Похоже на выкидыш, - поясняет гневно врач, смотря на меня с укором и злостью.

- Не знаю…

- Вот, - выскакивает Вадик из ванной, держа в руках какую-то полоску бумаги.

- Понятно, - врач берет полоску в руки и кидает ее на пол.

Машенька, словно почувствовав, что помощь подоспела, стала прикрывать глаза. Но уже не теряя сознание. Будто с облегчением. Теперь ее руки крепко вцепились в мои. Она боится от меня оторваться, когда ее стараются уложить на носилки.

А я… Я просто теряю связь с реальностью…

Она лежит на полу на носилках. Я сижу рядом и держу ее за руку. Крепко сжимаю, опасаясь переломов. Но и не сжимать не могу…

- Ну что, сука! Я же говорил, что уничтожу тебя! А тут еще и твоего выродка захватил! – довольно кричит Спиридонов.

Он только пришел в себя после удара Вадика. От его слов даже врачи, которые проводили какие-то действия по оказанию медпомощи, застыли и посмотрели в его сторону. В квартире вовсю уже работала группа криминалистов. Они тоже прекратили свои разговоры и остановились.

На мгновенье повисла звенящая тишина.

Разорвала ее Машенька.

Она медленно подняла свободную от меня руку, показывая выродку средний палец. Из последних сил, но четко и громко, насколько смогла:

- Не сломаешь.

Вот уже почти три часа смотрю на часы, висящие в коридоре больницы. Стрелка подходит к девяти. Сейчас бы я пришел домой. Меня бы встретила Машенька. Как всегда с улыбкой и поцелуем. Я бы обнял ее, поцеловал, провел пальцами по бархатной коже шеи. Прижал к себе крепко, боясь, что она вот-вот пропадет. Прошептал бы в ушко ласковые слова. Она бы от шепота трепетно скукожилась и воскликнула:

- Сережка, не щекочи!

Я бы смотрел в ее счастливые глаза, отчего мое нутро наполняется любовью и заботой. Именно сейчас мне не хватает запаха клубники. Хочется почувствовать под носом любимую белокурую макушку. Вдохнуть ее запах, окунуться в пучину преданности и счастья. А еще страсти и огня…

Но вместо этого я жду. Жду и боюсь.

Боюсь, что этого больше никогда не будет.

Мою Машеньку забрали в операционную. Еще в машине скорой она потеряла сознание, и я орал, как обезумевший, ее имя. Но она меня не слышала. А что, если она меня больше не услышит никогда…

Эти мысли вырываются у меня тихим сдавленным стоном, который опять слышит Василич.

- Не вздыхай. Все будет хорошо, - отсекает полковник мое отчаяние.

- Она же меня собой прикрыла, - впервые за все время, что мы сидим с ним под операционной, начинаю размышлять вслух. – Зачем... Глупая.

- Она просто женщина, которая любит, - пытается вразумить меня начальник.

- А как жить теперь дальше с осознанием факта, что ты скрылся за спиной у женщины? Что ты цел и невредим. А она мучилась от боли.

Повернув голову, встретился с глазами Василича, полными боли и печали. Он сидел со мной все время, хотя должен был заниматься разработкой Спиридонова в отделе. Но дав поручения пацанам, вооружившись телефоном и находясь всегда на связи, не отлучился от меня ни на секунду.

- Сергей, - начал он серьезно, отвернувшись от меня и уставившись в стену, - нам с тобой довелось познать в жизни самое настоящее счастье. Счастье – это быть с нашими женщинами. Ты с Машенькой, я с Ксеней. Согласись, что далеко не каждая встанет между тобой и дулом пистолета. Далеко не каждая пожертвует своей жизнью ради тебя. А ты при этом самый последний упырь, который ни во что не ставил ее заботу и любовь, - последняя фраза явно была адресована не мне. Василич решил излить душу.

- Шестнадцать лет назад Ксения решила со мной развестись. Достал я ее своими выходками. Постоянно пропадал на работе, а когда освобождался, не бежал домой. Отправлялся в клуб или к очередной любовнице. Впрочем, я и в клуб ходил на поиски новой легкодоступной девки. Они сами прыгали на меня. Вид табельного оружия и звание капитана предавали мне определенный шарм, - полковник горько ухмыльнулся. – Самое ужасное во всей этой эпопеи, что я абсолютно не скрывал своего поведения. А Ксеня терпела. Долго терпела. Поначалу плакала, просила угомониться. Хотела ребенка мне родить. Я все отмахивался от нее. Надоела мне со своими истериками. А потом она замолчала. Я прихожу весь в помаде, а она молча меня встретит и уходит к себе в комнату, хлопнув дверью. В постель со мной не ложилась. Начала жить своей жизнью. Долго так продолжалось, около двух лет. Мы вообще с ней не разговаривали…

- А разве так можно? Жить в одном доме и молчать?

- Можно, Сергей. Можно. Это тишина отчаянья. И вот однажды мне приходит письмо с приглашением в суд для развода и раздела имущества. Скажу честно, что я не ожидал этого. Наверное, только тогда меня током шарахнуло. Правда, ненадолго. В отместку ей я стал еще больше кутить, вообще перестал домой приходить. Приду утром, с перегаром. А она опять на меня посмотрит чужим и отстраненным взглядом, надушится перед зеркалом, прическу поправит и пошла каблучками по лестнице подъезда стучать. И вот на завтра у нас назначен суд, а сегодня вечером мы идем к моим родителям на семейный ужин в честь дня рождения моей мамы. Весь вечер Ксеня вела себя непринужденно. Улыбалась, мило общалась с моими родственниками, даже меня обнимала. Мы ушли любящей парой. Но стоило сесть в такси, как Ксеня отстранилась от меня. Отсела на противоположную сторону и вновь замолчала. Так мы и вышли возле арки подъезда. Я обиженный шел впереди, она сзади. Мы даже перекинулись с ней несколькими колкими фразами. Хотелось задеть ее посильнее за лицемерие перед родней. Она отстала от меня. Я уже почти из арки вышел, как услышал щелчок предохранителя. Обернулся, а на меня Ксеня бежит. Повисла на мне. Я даже выстрелов не слышал. Только глаза ее запомнил. Навсегда. До сих пор в кошмарах снятся.

- Так она после ранения в кресле оказалась? – начал я понимать что и к чему.

- Да, Сергей. Да. Вот сейчас она в кресле сидит, а я себя сжираю изнутри. Ей и тридцати не было, когда врачи сказали, что больше она не встанет. Дети тоже оказались под вопросом. И знаешь, Сергей, я разделил свою жизнь на до и после. До ранения я был балагуром, который писал черновик, а не проживал жизнь. А теперь я счастливый человек, потому что моя Ксеня осталась жива. И осталась со мной. Я долго вымаливал у нее прощение. Силе женщине и отваге можно только позавидовать. Ксеня три года гордо ухаживала за собой сама. Гордо и сдержанно переживала вердикты врачей. Однажды, я услышал, как она тихонько плачет. Представляешь, она даже не плакала передо мной. Это я рыдал, положив голову на ее колени и целуя ей руки. А она молча смотрела в одну точку и ждала, когда меня отпустит. Ксеня даже работала из дома, потому как старалась не жить за мой счет. У нее уже не было близких родственников на тот момент, но она все равно умудрялась не ставить меня в известность об очередном обследовании в клинике и добиралась до нее сама. И вот тогда я задумался: а кто из нас мужик в семье? А кто из нас ловит матерых преступников? Кто из нас капитан?