После такой неожиданной развязки в карманах у него ничего не прибавилось и не убавилось, но к внутреннему дискомфорту ожидающего выволочку человека добавилось чувство безнадежно ограбленного. Забодалову оставалось только вежливо отказаться от заманчивого предложения, сохранив при этом хорошее отношение к себе всемогущего начальника, и постараться смягчить его гнев по отношению к проболтавшейся секретарше.

– Видите ли, Александр Леонидович, – начал Забодалов свое извинительное выступление, – к моему большому сожалению…

– Заткнись ты, жалетель хрюшек и коровок, с тобой я разберусь потом, – грубо перебил его Хотело. – А тебя, милая, я научу думать перед тем, как говорить!

И он схватил Венеру пальцами за щеки так, что она стала похожа на нарисованную рыбку. Ошарашенный такой степенью озверелости завхоза, Забодалов сел на стул и признался себе в полном непонимании того, что происходит. С одной стороны, было приятно, что начальство знает о его вегетарианстве и любви ко всему живому, но с другой стороны, почему отказ от новой должности привел всегда дружелюбного и вежливого Хотело в такое бешенство, что он перешел на совершенно оскорбительный тон и того и гляди задушит Венеру.

– Александр Леонидович, не мните, пожалуйста, девушку, ведь я все равно бы через час узнал, что это за работа… – попытался успокоить завхоза Забодалов.

Но Хотело не обратил на это никакого внимания и продолжил свой монолог, обращенный к превращенной в молчаливую рыбку Венере:

– Я в этот раз с таким трудом заранее узнал, кто та, которой, возможно, предстоит поставить точку в этой затянувшейся истории с возвращением, и мне не хватило часа, чтобы убедить ее сделать все так, как надо мне. А ты ведь прекрасно знала, что после того, как он войдет в эту дверь, я не смогу ей ничего сказать, если только злобу не пустит она в свое сердце, и я тебя научу… Ничему ты ее не научишь, – перебил его спокойный мягкий голос.

На пороге своего кабинета стоял главный врач психиатрической больницы № 7 Гавриил Архангельский и совершенно спокойно наблюдал за происходящим в приемной. Забодалов с облегчением вздохнул, решив, что Венера спасена, и завхозу сейчас воздастся за хамство и недостойное поведение, но Архангельский, не обратив никакого внимания на бедственное положение секретарши, посмотрел на Забодалова, сказал:

– Заходите, нам пора поговорить, – и шагнул обратно в свой кабинет.

Удивляться этому уже не было времени, надо было срочно решить, спасать болтающуюся в цепких руках Хотело девушку или проследовать в кабинет, оставив ее на произвол судьбы, как это только что сделал Архангельский. И хотя атлетическое телосложение завхоза и его нежелание слушать какие-либо аргументы сводили шансы на освобождение Венеры к нулю, Забодалов засучил рукава свитера и решительно встал. В это время Венере удалось приостановить руку Хотело, которая держала ее за щеки и болтала голову туда-сюда.

– Штул захвати ш шобой, – прошепелявила она решительно приближающемуся Забодалову.

– Что? – он остановился и посмотрел ей в глаза.

– Штул ш шобой возьми, а то будешь штоять там как дурак, – пытаясь говорить внятно, сказала Венера, после чего обеими руками толкнула Хотело в грудь так, что он отлетел в другой конец комнаты. При этом летел он довольно медленно и, пролетая мимо Забодалова, злобно усмехнулся и показал кукиш. После такого эффектного освобождения Венера проверила, на месте ли ее сережки, достала помаду и стала подкрашивать смазавшиеся губы, а Хотело, приземлившись в углу комнаты, позвонил в ресторан и стал обсуждать меню предстоящего ужина. Уточнив степень прожаренности и проваренности, он неторопливо вышел, предварительно вытащив розу из-за «Морального кодекса», пристроив ее за лацкан пиджака и не сказав никому ни слова.

– Рукавчики опускаем, волосики приглаживаем, стульчик берем и идем к начальству, оно ждать не любит, – обратилась к Забодалову Венера, не отрывая глаз от своего зеркальца, то складывая губы трубочкой, то растягивая их в голливудской улыбке.

– Спасибо за заботу, – Забодалов взял стул и направился к дверям с надписью Архангельский Гавриил. – А у этого дирижера мясокомбинатом тоже в кабинете со стульями проблема? – поинтересовался он, пытаясь протиснуть свой нелепый и неожиданно ставший тяжелым стул в дверь начальственного кабинета.

– О, нет, у него с этим все в порядке, там вообще не кабинет, а спальня Людовика Шестнадцатого с письменным столом вместо кровати…, хотя кровать тоже есть, – Венера опять уселась на стол и сняла телефонную трубку.

«Странноватое у нас руководство, – подумал Забодалов. – А может, у них так принято, может, это у них такой служебный ритуал, а может, вообще, она его жена, тогда все понятно…» Но что именно понятно, Забодалов решить не успел, потому что ему удалось протиснуться вместе со стулом через сопротивляющуюся дверь, и он буквально ввалился в кабинет вперед спиной, волоча за собой стул, у которого в последний момент отвалилось сиденье и одна нога. «Жаль, что хорошего впечатления своим появлением произвести не удалось, – сокрушался Адам, пытаясь пристроить на место отвалившееся сиденье, – теперь еще подумают, что я умышленно казенную мебель ломаю и запишут в трудовую статью о вредительстве… А вот и не подумают, – успокоил он себя, заметив, что в кабинете вдоль стены стоят несколько стульев, – с идиотов, которые вламываются на прием к начальству задом наперед, да еще со своей мебелью, да еще и ломают ее по дороге, спрос не большой». Чтобы как-то оправдать свое нелепое появление со стулом, он подошел к столу, за которым восседал Архангельский, и, пожав плечами, промямлил:

– Я тут… мне Венера сказала… я что-то, наверно, не расслышал…

Забодалов сделал ударение на последнее, так как плохо слышащий электрик в глазах начальства выглядит лучше электрика придурковатого.

– Присаживайтесь, молодой человек, – не обращая внимания на оправдания, сказал Архангельский и указал на световое пятно перед столом. Адам кивнул и смиренно пошел к ближайшему стулу, стоящему у стены. – Нет, молодой человек, у нас здесь каждый несет свой стул, так что будьте добры…

Забодалов покорно вернулся к двери, где он оставил своего треногого инвалида с отвалившимся седлом. В углу комнаты он заметил большое кресло с высокой резной спинкой, в котором сидел лохматый старик в длинном белом халате и больничных тапочках на босую ногу. Он был похож на больного, забытого нерасторопным врачом после приема в своем кабинете, мирно ожидающего, когда заботливые медики опять его найдут и продолжат поиски болезни, от которой он рано или поздно помрет.

Адам подошел к двери и сгреб в охапку развалившийся стул. За оставшиеся до начала взбучки секунды надо было продумать линию поведения в сложившейся после всех неожиданностей в приемной, и катастрофическим сломом стула, ситуации. «Первым делом надо показать себя квалифицированным работником, мастером на все руки», – рассуждал Забодалов, раскладывая обломки стула в центре светового пятна перед столом Архангельского. Засучив рукава, он достал из кармана изоляционную ленту, кусок провода и плоскогубцы, поочередно демонстрируя каждый предмет главврачу и спящему в кресле старикашке, как это обычно делают фокусники. После этого он мастерски составил развалившиеся детали и сильными ударами ладони поставил их на свои места. Для усиления конструкции нижние поперечины были стянуты проволокой, а расколовшаяся правая передняя ножка плотно замотана изоляционной лентой. Забодалову даже понравилось, с какой четкостью и ритмичностью он произвел все вставления и намотки, и в его душе появилась надежда на благосклонность начальства. Но все старания были напрасны, Архангельский сидел за столом, не моргая смотрел в открытую папку личного дела Забодалова и не обращал никакого внимания на виртуозные ремонтно-восстановительные работы. Поняв по наступившей тишине, что битва со стулом закончилась, Архангельский спросил, не отрывая взгляда от бумаг на столе:

– Послушайте, Забодалов, вы когда-нибудь задумывались, почему вас назвали Адамом?