Я начинаю ёрзать и толкать его локтем, чтобы перестал. Но этот бессмертный даже не думает останавливаться.

– Хватит… – шиплю и щипаю его.

Мама замечает мое шебаршение и направляет в мою сторону ночник. Я щурюсь, отмахиваясь от света. Ну все, нам конец.

– Что ты сказала?

– Спать охота, мам.

– Да-да, спокойной ночи, я уже ухожу.

Мама топает к выходу и закрывает за собой двери.

Фух, все-таки пронесло.

Те времена беззаботной юности прошли, поменялись мы и наше отношение друг к другу, да и к жизни в целом. Больше не могу и не хочу признаваться в любви к мужу и страстно целовать его, пока родители не видят…

Тогда мама с папой были категорически против того, чтобы я водилась с Богданом. Они были простыми людьми и мыслили по-простому, все свое детство слушала от мамы, что такое хорошо, а что такое плохо. У нее были свои критерии на этот счет. А я слушала и не запоминала, потому что уже тогда была по уши влюблена в парня, который готов был носить меня на руках и шептал обещания о нашем совместном светлом будущем.

«Если человек – не учился, он ничего в этой жизни не добьется», – говорила мама, сельская учительница начальных классов. А результатом учебы должен был стать красный аттестат, на который надо молиться… Что собственно я и делала: сначала школе, а потом и в универе.

Богдан был другим, отвязным и неудержимым, он, конечно, забросил учебу после первого года обучения. Парень был старше меня на три года и уже работал, когда я только поступала в универ. Разве могут заботливые родители отдать свое невинное дитя этому безалаберному, безголовому, живущему одним днем парню? Сколько же криков, ссор и слез было по этому поводу!

«Это моя жизнь, и я буду распоряжаться ей сама, как захочу!» – хлопнула я дверью, покидая родительский дом.

С мамой долго еще не разговаривала, нам нужно было время, чтобы отойти и понять друг друга. Родители увидели, как дорожу парнем, заметили в Богдане настойчивость и упорство, помогающие ему раскручивать собственный бизнес, и в итоге смирились с моим выбором и перестали изводить звонками с просьбой одуматься и вернуться. А когда Богдан поднялся и начал зарабатывать огромные деньги, то не упускали возможности похвастаться перед знакомыми и соседями, какой же завидный жених у их дочери, какой шикарный дом он им купил, ничего не попросив взамен.

А что же сейчас?

Я хочу сбежать от мужа и, подобно блудной дочери, прошу убежища у мамы. Но она категорична и непреклонна. Снова учит меня жизни.

– Наташа, не дури! – слышу через телефон ее отчитывающий голос и представляю ее хмурое лицо. – Он твой муж, понимаешь? Сколько всего он сделал для нас, где ты еще такого найдешь?

Я терпеливо молчу, ведь ее замыленные ценности не имеют для меня никакого веса. А опускаться до истерик с мамой не хочу. Родители вместе уже около тридцати лет, и в их сознании сидит неискоренимая мысль: если брак – то на всю жизнь, если муж – то единственный.

– Надо быть мудрее, дочка, а не рубить с плеча! Мы с папой тоже не раз ссорились, но у меня ни разу не возникало мысли все бросить и сбежать… Мужчине нужно угождать, Наташа, делать все, чтобы он понимал, как его ждут и любят… Тогда он не посмотрит на другую и будет ценить тебя, а надуманных ссор и конфликтов станет гораздо меньше. Ты слышишь, меня?

– Да, мам, – сжав зубы, отвечаю, сдерживая волну возмущения, подкатывающую к горлу.

Я завершаю разговор и отключаюсь. Медленно скатившись по стене, к которой прижималась спиной во время разговора, приседаю на корточки и беглым взглядом проверяю собранные чемоданы.

Тяжело вздыхаю. Я знала, что мама будет отговаривать меня, поэтому у меня есть запасной вариант. А теперь он единственный. Переехать на время к Лере. Я разговаривала с ней вчера, и она без всяких объяснений согласилась приютить у себя, оговорившись, что через неделю она с семьей улетает в отпуск. У меня будет время снять какую-нибудь недорогую квартиру и побегать по вакантным рабочим местам.

Быстрые утренние сборы были закончены через два часа после того, как муж уехал на работу. Надо действовать оперативно и ничего не забыть, чтобы не возвращаться сюда. Документы, деньги, карты, одежда и прочие вещи собраны и погружены в такси, стоявшее под окнами дома.

Я последний раз окидываю взглядом свою опустевшую комнату и мысленно прощаюсь с этим местом. Отбросив навязчивые тяжелые мысли, быстро спускаюсь по лестнице и замечаю Валентину, провожающую меня обеспокоенным взглядом.

– Вы надолго в гости?

– Я не знаю, – слабо улыбаюсь, не в силах успокоить ее чем-то большим.

Валентина недоверчиво смотрит на меня, чувствует что-то неладное. Я решила не говорить о том, что бегу от мужа, сказала ей, что Лера позвала погостить.

Попрощавшись с Валентиной, я спешу к такси. Водитель уже начинает ворчать, что простой полчаса и придется заплатить сверху приличную сумму. Мне б его проблемы…

Я сажусь в машину в обнимку с сумкой, водитель заводит двигатель, тронувшись с места по направлению к распахнутым воротам.

Закрываю глаза и резко вспоминаю, что забыла одну очень важную вещь. Как такое могло вылететь из головы?!

– Подождите… Остановите, пожалуйста, машину… – водитель, психуя, заглушает двигатель и просит не задерживаться. – Я только туда и обратно.

Забежав домой, поднимаюсь на второй этаж в бывшую спальню и начинаю перебирать ящики с вещами. Точно помню, что она была где-то здесь…

Маленькая коробочка мелькает между папок, и я радостно хватаю ее.

– Вот ты где… – открываю ее, чтобы убедиться в целости содержимого.

Облегченно выдохнув, сжимаю коробочку в руках и направляюсь на выход.

Но я не успеваю открыть дверь, потому что совершенно неожиданно она сама распахивается передо мной, и я замираю, врастая ногами в землю и роняя коробочку на пол.

На пороге стоит Богдан. Его взбешенный убийственный взгляд заставляет вздрогнуть и не дышать.

– Далеко собралась?!

– Я ухожу от тебя, Богдан.

Голос дрожит, но взгляд не отвожу. Смотрю прямо в глаза, испускающие искры недовольства.

Богдан захлопывает за собой дверь и закрывает ее на ключ, который затем кладет в карман своих брюк. Из окна слышатся возмущенные крики таксиста, которого быстро выпроваживают охранники Богдана. Вероятно, все чемоданы, какие я загрузила, уже вернули домой, потому что машина с ревом покидает наш двор.

– И к кому? – его лицо делается заинтересованным, а взгляд колким.

Стою посреди комнаты, обхватив себя руками, и сдерживаю приступ отчаяния, пока он удобно устраивается в кресле, перебирая в руках ту самую коробочку, из-за которой я вернулась.

Не желая с ним разговаривать, отворачиваюсь к стене и украдкой смахиваю стекающую по щеке слезу.

– Отвечай! – гневно требует муж.

Не дождавшись ответа, Богдан шумно встает с кресла и, схватив меня за плечи, разворачивает и прижимает к стене.

– Куда ты бежишь, Таша? К кому? Неужели нашла кого-то… – пристально изучает мои глаза, пытаясь прочитать в них ответ. – Если так, то вам обоим не жить, лучше сразу признайся!

Он нависает грозной тучей надо мной и тяжело дышит, вдавливая кулаки в стену, а я смотрю на него исподлобья и морщусь…от обиды, внутренней боли, подавленности и обреченности.

– У меня никого нет, если тебя волнует только это… – тихо отвечаю, пытаясь не моргать, чтобы слезные ручьи, которые еле сдерживаю, не пролились при нем и не выдали мою слабость.

Богдан усмехается и отталкивается от стены, за которую держался, позволяя мне дышать чуть свободнее. Он измеряет комнату шагами, задумываясь о чем-то, и останавливается около окна.

– Говоришь, никого нет, но все-равно хочешь уйти от меня… – поворачивается и с претензией спрашивает. – Я настолько тебе противен?

Ответ однозначный, но почему-то мне сложно озвучить его вслух.