Я знала. Она права, я была популярна, хоть сведений обо мне было немного. Девушка, возраст – около двадцати, выполняет задания с маниакальной точностью, не оставляя улик и свидетелей, нет проваленных заданий. Я оправдывала свое имя, раз за разом уходя в тень. Такая же живучая. Такая же неуловимая. Джер никогда не давал на меня наводок: не то чтобы невыгодно, без меня было бы скучно. Интересно, как он там… Макс же оправдывал имя посредника и лучшего друга, иногда подчищая за мной и удаляя малейшую информацию на рынке.

За год работы я зачистила преступный мир лучше, чем копы за десятилетия. Никто не уходил живым: ни матерые, закоренелые наемники, ни новички. Убивая всех, кого только можно, никогда не ожидаешь, что эта участь постигнет и тебя. Это стало и моей ошибкой. Балансируя между жизнью и смертью, нет места нарциссам. Жаль, я поняла это слишком поздно. Быть самоуверенным – значит умереть.

– Это в прошлом, – я спокойна, – всё это.

– Прежде, чем говорить что-либо, потрудись хотя бы в это поверить, – огрызается девушка, и это именно то, что заставляет меня замолчать и спрятать глубже начавшие вываливаться чувства.

Увидев, что я готова слушать, она продолжила:

– Весть о твоей смерти разлетелась достаточно быстро, и не скажу, что все скорбели, скорее наоборот – все заказы с огромными кучами зеленых теперь гребли мы. А потом около месяца назад в наших кругах прошел заказ. Особенный, с кричащей пометкой о срочности, и он до сих пор остается в силе, – она спокойна, но я чувствую напряжение, – задание на убийство девушки, которая за пару минут уложила всех копов города, устроив кровавую резню на одной из торговых улочек, – секундное молчание, – за тебя отваливают двенадцать миллионов, милая.

Удивленно присвистываю:

– Меня хотят убрать тихо и мирно?

– За тобой охотятся криминалы, мирные и копы. Тебя поймают и прилюдно казнят.

Холодно улыбаюсь и присаживаюсь на чайный столик:

– Не думала, что ради меня сделают исключение в смертной казни. Почему я еще здесь?

– Мне интересно.

– И всё? Двенадцать миллионов больше не вызывают интереса?

– Есть кое-что важнее денег, – ухмылка, из-за которой её золотистые глаза начинают сверкать, – как ты зарастила зад за месяц?

Ответная ухмылка:

– Тайна производства. Пойдем.

– Куда?

– Пить.

– Шутишь?

– Я похожа на человека, который когда-либо шутит о выпивке?

– Я надеюсь на это. Ты надралась в шесть утра, потом отрубилась на весь день, оскверняя мир вонью.

– А сейчас я свежа, как огурчик, – перебив девушку, счастливо улыбаюсь, поправляя одежду, – ты идешь, нет?

Тяжелый вздох:

– Да куда я денусь.

***

– Давно ты в городе?

Мы прогуливаемся по ночному городу. Ровные строи домов вдоль дороги с тусклыми фонарями, чистое небо с миллиардами звезд и полной луной – она и освещает нам путь. Мы находимся в самом тихом спальном районе города, свет в домах давно уже погас, а сами жители крепко спят. Дорога медленно идет вниз, и на её вершине открывается прекрасный вид. Атмосфера уюта и спокойствия поглощает, и я на секунду задумываюсь: каково это, иметь нормальную жизнь? Вопрос Хейли выбивает меня из задумчивости.

– Я не живу здесь.

Девушка слегка притормаживает, изумленно смотря на меня:

– В смысле? Если не здесь, то где?

Мысленно прикидываю расстояние:

– На окраине. Миль пятнадцать-двадцать отсюда, не больше.

– У тебя есть машина?

– Предпочитаю ходить пешком.

Молчание немного затягивается, принося дискомфорт, но я всё равно молчу, не мешая новообретенной знакомой обдумать сказанное. Через несколько минут я всё-таки сдаюсь:

– Как ты попала к нам?

– В смысле в наёмники?

Я киваю. Хейли улыбается, и я немею от накрывшей её боли. Тряхнув шоколадными волосами, она отодвигает пару локонов, открывая ухо. Даже в темноте я замечаю маленькую татуировку: два треугольника разных размеров, смотрящие в противоположные стороны, и основания их расположены параллельно и слегка сдвинуты в бок. Вопросительно смотрю на девушку, и она, не замедляясь, продолжает идти, всё так же невидяще глядя вдаль:

– Я принадлежу к роду наемников. Уже при известии о маминой беременности моя судьба была предрешена. Это – родовой знак. Его бьют чуть ли не сразу, как только ребенка умоют от крови. Если в вкратце, мать умерла при моих родах, и отец, виня меня в её смерти, не видел во мне дочь. Я стала самым большим разочарованием в его жизни. Меня тренировали лучшие, я была лучшей, но папа не замечал ничего, кроме недостатков. Пару лет назад, когда мне было восемнадцать, я не выдержала – ночью собрала вещи и ушла из особняка. Сейчас живу одна в гостиницах, сама зарабатываю, на жизнь не жалуюсь. Вот так как то.

– Прости.

– Ничего, – улыбается.

– Слушай, может, пойдем… – я резко останавливаюсь и замолкаю.

– Что такое? Что случилось? Тебе плохо?

Поднеся палец к губам, приказываю Хейли замолчать. Закрываю глаза и глубоко вдыхаю: какой знакомый запах! Их несколько. Они близко. Беру девушку за руку и подтягиваю к себе вплотную, приобняв за тонкую талию. Ласково отодвинув волосы с уха, шепчу:

– Мы не одни.

Хейли смеется и слегка упирается ладонями мне в плечи, продолжая спектакль; в золотистых глазах горит убийственное ожидание. Так ждет паук, раскинувший сети и поджидающий незадачливую жертву. Легонько веду носом, принюхиваясь. Запах пороха. Мысленно выругавшись, продолжаю:

– Если я права, их пушки заряжены экспансивом. Будь осторожна.

Она кивает. Чувствую, как ее тело напряглось, словно струна.

– Сколько их?

– Четверо, кажется.

– Ножи, – наемница взглядом указывает подол платья, – я не брала пушки

Удары сердца становятся громче и медлительнее. Он выжидает момент, а я всё так же стою к нему спиной, закрывая собой Хейли.

– За мной, приготовься, по моей команде… – осторожно приподнимаю её платье и снимаю оба ножа с креплений, невесомо проведя пальцем по чувствительной кожей над чулком.

– Сейчас!

Мы бросаемся врассыпную, окружая припаркованное такси в десятке метров от нас. Звучит выстрел, я чудом уворачиваюсь от пули, летящей в живот.

Действую на инстинктах, метая нож куда-то вправо. Слышу хлюпанье и довольно улыбаюсь. Мужчина, сам темнокожий, короткостриженный, весь в черном, выглядывает из-за машины и успевает мне подмигнуть, прежде чем отправить еще одну пулю в полет. Падаю на землю, Хейли выскакивает сзади парня, бьет по руке, выбивая пистолет. Подсечка, девушка летит на асфальт, с ужасом слышу хруст кости и тихий всхлип – мощный удар пяткой по лодыжке не остался бесследным. Нападавший смеется, выворачивает ее руку за спину и повторно бьет стопой, в этот раз по сгибу локтя. Хруст! Хейли орет, а я замечаю кости, торчащие из окровавленной руки.

Ярость накрывает меня, привычно окутывая. Вырубаю целившегося в меня мужчину и на всех парах мчусь к Хейл. Схватив нападавшего за горло, слегка приподнимаю и пригвождаю к земле. Затылок с легким хрустом встречает асфальт.

– Как ты выжил? Думала, что пикап избавил тебя от мучений.

– Еще один уголек в твоем сердце? – Улыбается, харкая кровью.

Лицо каменеет, и я усиливаю хватку. Стрелок всё пытается отодрать каменную хватку со своей шеи, пинается ногами, и всё так же нерушимо со скукой я смотрю на его мучения. Легко сжимаю руку, переламывая гортань, вонзаю ногти в кожу.

Вытираю ладонь, склонив голову на бок, и пристально рассматриваю его: темнокожий, кареглазый, никаких татуировок и других опознавательных моментов, в возрасте от тридцати семи до сорока двух. Мамин ровесник. Вытаскиваю ярлычок из утепленной куртки. Zara. Жаль, где-то глубоко внутри я надеялась, что засранец вышивает свое имя на одежде. Ощупываю карманы: пачка мятной жвачки и фантики от конфет. Раздраженно фыркаю и бросаю последний взгляд на труп. Кто вы, черт возьми, такие?

– Эва?.. – Шепчет Хейли, а мой взгляд вдруг цепляется за блеск под воротником незадачливого убийцы. Как я этого раньше не заметила? Аккуратно тянусь к нему: пальцы касаются холодного металла. Хмурюсь и тяну за звенья серебряной цепочки, вытаскивая тяжелый медальон с черным камнем. Что это? Амулет?