Глава 1: Мишень

Около года назад

С хрипом вбираю кислород, беспомощно сминая простыню.

Прекрати!

Как только грудь перестает нервно вздыматься, я протираю лицо ладонью от ледяного пота и пару раз моргаю, пытаясь заставить противные разноцветные точки прекратить мельтешение перед глазами.

Даже во сне больше не спрятаться.

Дыхание вновь спирает, несмотря на полные воздуха легкие, отчаянно жмурюсь, из последних сил сдерживая приступ панической атаки. Голову сжимает стальным обручем, пульсируя болью то в затылке, то в висках. Закрыв глаза, нервно сжимаю переносицу и аккуратно спускаю ступни на прохладный пол. Сознание слегка прочищается, и я, пошатываясь, бреду к подоконнику.

На часах 3:12.

Окно открывается с противным скрипом. Когда свежесть врывается в комнату, шелестя шторами, я лишь опираюсь прямыми руками о белую поверхность, стараясь немного успокоиться; изо рта выходят огромные облака пара. Никогда не любила зиму.

Мозг взрывается тупой болью у висков. Открываю глаза, всматриваясь в бесчисленные блики фонарей и белый покров: есть одна идея. Украдкой оглядываюсь и прислушиваюсь. Тихо. В следующую секунду я с тихим скрипом открываю окно, забираюсь на внешний подоконник и прыгаю.

Никто не выживет в свободном падении с восемнадцатого этажа. Кости человека не способны выдержать такой нагрузки, ломаются, крошась, как фарфор; мне дано немного больше, чем остальным – костям моим так же плевать, как и мне. Вслушиваюсь в пение ветра и тихий скрип снега и группируюсь, отчего-то задерживая дыхание.

Приземлившись на ноги, я бегу к реке. Такая спокойная ночь редкость для города, в котором даже в темноте жители кишат, как муравьи. Тишина напрягает, заставляет вслушиваться в каждый шорох, пробуждает инстинкты, заложенные глубоко в подсознании. Инстинкт жертвы. Жаль, это не моя роль в дрянном спектакле.

Я подбегаю к мосту и, перепрыгнув через перила, падаю вниз, пробивая ногами не сформировавшуюся до конца ледяную толщу воды. Река с сотнями водоворотов и мощными течениями всегда остается прохладной независимо от погоды и температуры. Я плыву возле самого дна, время от времени выныривая, чтобы сделать очередной, правда, совершенно ненужный глоток воздуха. По привычке. Иногда такие мелочи – все, что связывает тебя с прошлым.

Я возвращаюсь домой, едва луна начинает легко тускнеть. Майка мгновенно летит в стиральную машинку. Я стою в душе, пытаясь отдраить от тела вонь отчаяния пахучими гелями и хоть немного согреться. Запрокидываю голову, подставляя лицо кипятку. Нужно завязывать с ночными прогулками.

Пятница. После пар забегаю в небольшое кафе, в котором я работаю вот уже почти три года. Милый шахматный пол, красные уютные диваны и цены, завышенные до небес – всё, что нужно для процветания забегаловки. Не понимаю, чем эта дыра всех цепляет?

Надев стандартную улыбку, пробегаю сквозь кухню и заворачиваю в кабинет шефа. Макс сидит, развалившись, в кожаном кресле и разговаривает по телефону, словно не замечая меня. Светлые волосы, уложенные в модном беспорядке, пронзительные зеленые глаза. На вид ему около двадцати пяти, увидев такого на улице, невольно обернешься. «Похож на ангела», – восторженно шепчут вечно толпящиеся в кафе клиентки всех возрастов. «Падшего», – всегда добавляю я, хоть и мысленно.

Внешность обманчива, кому как не мне это знать. Наконец, он кладёт трубку и оборачивается.

– Ты выглядишь уставшим, – говорю я.

– Тяжелый день, – парень замолкает, отстраненно глядя в окно, после чего пару минут мы проводим в тишине.

Одна из черт Макса – любовь к интриге. Он будет молчать вечность, пока не поинтересуешься, что же он хочет рассказать. Раздраженно закатываю глаза.

– Какие новости? – протягиваю нарочито сладким голосом.

– Для тебя нашлась работа.

– Неужели? – фыркаю, чувствуя, как каменная улыбка застывает на губах. Подхожу к столу, опираюсь локтями о поверхность. Скрещенные руки подпирают подбородок.

Я вся во внимании.

Макс встаёт и, еле заметно хромая, идет к сейфу. Через пару секунд передо мной лежит досье – небольшая кожаная папка, перевязанная яркой шелковой ленточкой, с бумагами толщиной в сантиметр.

– Гарри Хоггарт. Сорок четыре года. Генеральный директор "Хайлайт индестриз".

Я присвистываю. Неужели одна из самых молодых и одновременно самых популярных транспортных компаний США попала в наше поле зрения?

– Живет на Хантерстрит, 19. Не женат, детей нет. Завтракает в «Саммерс’» около восьми утра. Водит белый Мерседес А-класса. Регистрационный номер BVJ- 6411. На территории два охранника. Вооружены. Домработница приходит в 6:30, уходит в 22:00.

– Что со сроками? – в свою очередь спрашиваю я.

– Двенадцать часов.

Задумчиво тру переносицу:

– Особенности?

– Придется попотеть. Наша цель – морпех. Старая выправка.

– Один выстрел – и даже грозный солдафон откинет копытца.

– А вот в чем загвоздка. Никакого огнестрела – убить в рукопашном.

– Предлагаешь один на один с военным, служившим практически с младенчества, раскроить черепушку без должной подготовки?! Макс! – Фыркаю, отодвигая от себя папку, – я еще недостаточно рехнулась для такой авантюры, малыш.

Я выпрямляюсь, чмокаю губами в воздухе, отправляя воздушный поцелуй, и круто разворачиваюсь на каблуках.

– Разве этому я учил тебя? – Он говорит спокойно, но я знаю, что внутри него все кипит, – убегать? Ты – одна из лучших в штате. Смешно. Заработала авторитет – так теперь пахай на него.

– Всех денег не заработаешь, а мне все еще дорог мой зад, Макси, – цежу сквозь улыбку.

– То есть ты не справишься? Ну так давай, вали отсюда! – Он забирает папку и падает в кресло, – беги к сопляками, которые разорвут тебя на части, лишь узнав, что за одно дело ты окупаешь их годовые накопления.

Фыркаю, задрав подбородок:

– Не преувеличивай! Мы берем много, но не настолько.

– А теперь посмотри на сумму. Предпоследняя страница.

Папка скользит по столу, являя мне цифры, пропечатанные алым. Семь миллионов. На этот раз сумма слишком большая даже для меня. Удивленно присвистываю.

– В два с половиной раза больше, чем ты получаешь обычно, – небрежно добивает парень.

Я не двигаюсь, обдумывая все варианты и возможности. Напряжение трещит между нами, наполняя пространство электричеством. Рука осторожно пролистывает страничку. На фотографии изображен мужчина в черной майке с короткими рукавами и темных джинсах. Непроизвольно выхватываю важное: выглядит не старше сорока пяти, статный, мускулистый, ни в единой черте не проскальзывает даже намёка на старение; в осанке стержень, присущий военным. Ухоженный, волосы стильно уложены гелем, на руке дорогие часы – любит себя. В чертах лица проскальзывает самовлюбленность. Даже не так. Самоуверенность. Задумчиво рассматриваю глаза на фотографии, стремясь найти в них ответ.

Всегда знала, что жадность погубит меня.

– Идет, – наконец произношу я, – я берусь.

***

Не могу заставить себя прилечь, нервными шагами вымеряя пространство комнаты. В очередной раз бросаю взгляд на план участка и точки контроля секьюрити, в беспорядке разбросанные по низкому журнальному столику. Грязное дело. Отвратительное.

По низкой трели будильника в четыре утра я начинаю собираться: достаю черные штаны и кофту с капюшоном, в голенища высоких сапог, на каждое запястье и бедро креплю по ножу. Бросаю мимолетный взгляд на семейную фотографию, висящую в рамке на стене у двери, как будто извиняясь.

Через полтора часа я появляюсь у ворот Хоггарта. Черный кованый забор не скрывает внутреннюю территорию. Легко провожу рукой по металлу – высота около трех метров, но перелезть его не составит труда. Шик против безопасности. Глупо.

Тихо, опираясь на выступающие металлические цветы, перемахиваю ограждение. Хлопья снега чуть слышно скрепят под ногами, как будто пытаясь предупредить хозяина об опасности.