Перспективность исследований была неоспорима. Был лишь вопрос времени, когда весь мир признает их научный прорыв, следуя за магическими технологиями в светлое будущее.

У Джейса были грандиозные планы. Джейс был лидером по натуре, чрезвычайно привлекательным внешне, одаренным незаурядным умом и смекалкой… Виктор всегда оставался в тени своего блистательного партнера.

Но это не имело значения. Виктора не интересовала ни слава, ни признание – им двигала лишь одержимость и жажда совершенствования несовершенного мира.

Уже на восемь лет он позабыл о восторженных мечтаниях и задоре юности. Бесспорно, его радовали их с Джейсом успехи, но печать прошлого не растворялась с годами, она выжгла свой след навсегда.

Здоровье Виктора тоже оставляло желать лучшего. Трость сменилась на костыль, спина еще больше скривилась, превращая молодого мужчину в худого сгорбившегося старика, а правая нога уже нуждалась в фиксации коленного сустава жестким каркасным бондажем.

Виктор выцвел, и лишь блеск янтарных глаз, казалось, остался прежним, не потерял былой яркости несмотря ни на что.

Солнечный свет проникал через витражный купол зала на сцену и партер, заливая сиянием воздух, играя и мерцая на парящих пылинках. По традиции собрания академиков проходило без кресел, и каждый раз полуторачасовое мероприятие становилось целым испытанием.

Ропот зрителей по обыкновению не смолкал до начала вступительной речи, и Виктор рассеянно оглядывал зал, будучи погруженным в свои мысли. Джейс стоял по левую руку и что-то усердно строчил в блокноте, записывая приходящие на ходу идеи, и все, казалось бы, было как обычно.

Прошедшая мимо группа академиков, удаляющаяся вперед, к более близким к сцене рядам, ненароком привлекла внимание, и на автоматизме Виктор проследил за ними невидящим взором… А затем его словно ударили молнией.

Пронзили насквозь, в самое сердце, смесью испуга и боли, необъяснимой радости и неверия.

Костыль с грохотом упал на каменный пол, сам Виктор едва не свалился следом, но партнер подхватил его за локоть, попутно поднимая костыль.

– Что с тобой? – в недоумении возопил Джейс. – Ты будто призрака увидел!

Если бы Виктор в тот момент задумался над его словами, он бы посмеялся. Как точно замечено, призрака!

Лицо молодого ученого было белее лица любого живого мертвеца или привидения из глупых легенд, янтарные глаза, обрамленные фиолетовыми подглазинами были широко открыты… Виктор что-то невнятно пробормотал и помотал головой, а Джейс проследил за его взглядом, но не различил ничего подозрительного или жуткого.

Сочтя странное поведение Виктора очередным приступом мигрени, убедившись, что тот твердо стоит на ногах и больше падать не собирается, Джейс уже смотрел на сцену в ожидании речи декана.

Виктор тем временем был оглушен вопящими в голове голосами. Это невозможно! Это не может быть она… Будто видения из страшных снов, всплывали картинки отголосков прошлого, полного скорби, боли от утраты и безответного отчаяния.

Он сам видел черные стены уничтоженной изнутри полностью комнаты де Блан, он словно на мгновение очутился там, посреди помещения, один на один с мертвыми гранями каменной коробки, которая так и осталась закрытой и пустой по сей день.

Он сам видел алые, постоянно проступающие пятна на грудной клетке де Блан, когда он, в течение недели после трагедии, неустанно дежурил у ее постели и старался не отходить ни на шаг.

Он сам держал ее ледяную руку, которую с каждой минутой покидала жизнь, а он не мог ничего сделать, кроме как беззвучно взывать жестокому мирозданию.

Он сам выкрал из архива документы с заключением врачей, он знал, что почти все внутренние органы ее тела были заменены механизмами искусственного жизнеобеспечения так, что она оставалась роботом в человеческой оболочке, которая едва справлялась с поддержанием жизни в мозге.

Когда ее забрали – по указанию ее бабушки, властного представителя клана де Бланов, потомственных деятелей словесности, – он регулярно писал письма, пытался узнать о ее состоянии, но не получал никакого ответа.

На его постоянные вопросы Хеймердингеру, который оказался единственным, кто проявил хоть какое-то участие в судьбе бывших напарников, декан повторял одно и то же: у него нет никакой информации.

На восемь лет об Алекс де Блан Виктор не смог узнать ничего. Все, что у него осталось – тлеющие угли воспоминаний, уже едва теплившиеся в груди, где-то в глубине нутра, которое по-прежнему горевало.

В сиянии витражных лучей актового зала ее образ обрел новые краски. Молодая женщина в черном закрытом костюме, с бледным лицом, уложенными в прическу каштановыми волосами, глазами цвета темного шоколада… Серебристая седина на длинных прядях висков, серебристая фурнитура ее одеяния и украшений.

Она о чем-то непринужденно беседует со стоящими вокруг нее академиками, сдержанно, но вежливо кивает в ответ на приветствия. Она ненароком оборачивается чуть назад, что-то отвечает… и их взгляды встречаются.

Сердце Виктора уходит в пятки. Кровь громким набатом стучит в ушах.

Он думал, она умерла. А она жива.

Она улыбается ему – как когда-то давно, как прежде, она узнает его, – и механизм, давший сбой где-то внутри, в потерявшейся в потемках душе, снова начинает работу.