Ник добрался до будки в тот момент, когда собака уже начала захлебываться. Одной рукой он схватил цепь, второй отжал пружинную защелку на ошейнике и попытался перехватить ее. Но собака была напугана и вела себя непредсказуемо. Он все же попытался ухватиться за нее и едва успел отдернуть руку от огромной пасти. Сзади что-то ударило, и его повело. Кое-как он успел схватиться за край будки, чтобы не поддаться течению и не поплыть вслед за собакой. Ей он помочь уже ничем не мог, но со щенятами дела обстояли куда лучше, потому как, будучи совсем недавно рожденными, они были чуть больше двух кулаков и с легкостью могли поместиться внутри его куртки.

В породах он разбирался хорошо и не мог ошибаться. Аляскинские маламуты – заключил он, засовывая последнего, третьего щенка. Правая нога начинала неметь. Тело пробирала дрожь. Отсюда нужно было срочно выбираться. Каждая минута сулила ему онемение конечностей и последующее превращение в неподвижный окоченевший предмет, который уносило течение той необузданной и разгневанной силой природы, набирающей все больше и больше свои обороты.

Свет в доме, находящемся возле будки, был выключен. Исходя из того, что хозяин до сих пор не вышел на собачий лай, даже не показался, наверняка отсутствовал дома. Несколько глухих ударов Ника в дверь эту теорию быстро доказали. Железные решетки на всех окнах первого этажа, как и дверное плотное металлическое полотно, крайне усложняли задачу попасть в сухое помещение и хотя бы немного обсохнуть и отогреться. Оглядевшись по сторонам, Ник приметил оторвавшийся пролет забора, застрявший между гаражом и домом. Перетащив его, он быстро приставил доски к стене дома. Осторожно поставив ногу на верхнюю прожилину, он уцепился за край крыши. Подтянувшись, переложил тело на шиферное покрытие, по которому добрался до незащищенного окна. От хлесткого удара стекло разлетелось и осколки посыпались вниз.

Вытащив щенят, он сразу стал снимать мокрую одежду и растирать ноги. Тут же вывернул все попавшиеся на глаза комоды и разворошил шкафы. Здесь была мужская и женская одежда, детская и подростковая. Дом принадлежал явно не тем людям, кто в чем-то нуждался. К счастью, хозяин не сильно отличался от него размерами и всего на немного был шире в талии. Одним из найденных ремней он затянул новую куртку по пояс, благодаря чему теперь мог полноценно использовать две руки. Полотенцем обтер щенят и засунул их обратно под куртку. Переодел свои кроссовки на найденные резиновые сапоги и, не теряя ни минуты, снова вылез из окна.

Ким

Его глаза, совсем без жизненной энергии, с абсолютной пустотой во взгляде, где разве что находилась отрешенность и безразличность, пересчитывали ступеньки, по которым он медленно поднимался на крышу. Почему его так тянуло туда, он никогда не понимал, но проводил здесь кучу свободного времени, когда скука одолевала его и ему так хотелось остаться недосягаемым. Мир всегда не понимал его, впрочем, как и он – все то, что происходило вокруг. Тяжелая железная дверь легко поддалась, и он ступил на черную, покрытую мастикой крышу. Сегодня его тянуло сюда как никогда, и он, как завороженный, ступал шаг за шагом, хотя нескончаемые потоки разбушевавшейся бури своими завихрениями неумолимо били ему в лицо, а каждый новый порыв мог стать тем единственным и последним испытанием, которые так часто появлялись в его жизни. Дождь продолжал обливать его холодным душем, но намертво вцепившиеся в парапет руки даже не думали отпустить его хотя бы на секунду. Если бы кто-нибудь видел его из любых соседних домов, наверняка бы подумал о спятившем человеке или позабытом манекене, потому как в здравом уме сейчас здесь бы не решился находиться ни один живой человек.

Ким не был одним из тех, кто решился бы закончить свою жизнь вот так, даже если и понимал, что сейчас он сбился со своего пути и другого выхода просто нет. Не был он и любителем острых ощущений, после которых мог с гордостью рассказать своим друзьям о том, как рискнул и остался победителем. Их у него просто не было. Он сам отказался от них, выбрав одиночество и замкнутость. Сейчас они ему были просто необходимы. Если бы всю его жизнь можно было представить как высокий небоскреб, в который он все это время кропотливо закладывал кирпичик за кирпичиком, то в настоящее время это выглядело бы как обветшавшее накренившееся здание, с разрушенными безжизненными этажами. Но он не был каким-то манекеном из полистирола или стеклопластика, как могло показаться при первом взгляде на него. Крепкий коренастый мужчина, спасавший жизни каждый день и не боявшийся опасностей и трудностей, – вот как его характеризовали коллеги. Но мало кто из них замечал, как тяжело ему давалась в последнее время борьба с самим собой. И он был не из тех людей, кто бы это показывал.

Последние недели он приходил сюда довольно часто, когда чувство грусти и отчаяния брало над ним верх. Здесь он успокаивался, смотрел на небо и на улицы, на тихие умиротворяющие закаты с синеющим убаюкивающим куполом и оживленную борьбу тьмы и света, сопровождающуюся появлением разнообразных звуков природы по утрам.

Стоя и смотря на то, как вода затапливает все большие территории на улицах, перед ним проносилась вся его жизнь. Беспорядочные отрывки врывались в его сознание тяжелыми воспоминаниями. Почему-то именно сейчас картина из раннего детства вместо столба воды и ураганного ветра стояла у него перед глазами. В ней толпа людей, все в черном, глаза опущены, направлены вниз. Вниз опускают гроб. Крышка закрыта, и это означает, что того человека, которого он так сильно любил, он больше никогда не увидит. Тот день он запомнил на долгие годы. Ведь именно с того самого дня его жизнь переломилась в корне и снова. Его отца не стало, и спустя несколько месяцев он все больше начал замечать, что его мать перестает быть сама собой. Потом появились шприцы. Ему было чуть больше десяти, когда он перестал верить в Бога. Затем пропала и надежда.

В школе он быстро превратился в изгоя. Затем на ничуть не приметного мальчишку начали обращать внимание его сверстники, подшучивая и оскорбляя, придумывали ему разнообразные смешные клички, но ему было все равно. Вскоре и этого им показалось мало, и в ход пошли кулаки. Синяки и пощечины ему прилетали в любое время между занятиями или же после их окончания. Перед ним проносились их злорадные улыбающиеся лица, получившие удовлетворение от того, как его тело скручивала боль, а на лице появлялась гримаса страдания. Тогда, валяясь в пыли, с выкрученными руками и задранной головой, он смотрел на то, как мимо проходили его одноклассницы, подбадривающие своих кумиров и кричащие в толпе, куда им лучше ударить, чтобы он завизжал.

Но был и один светлый момент в его жизни, даже в такие смутные времена. Тогда вопреки всему этому к нему осмелилась подойти та, которую все ученики считали самой красивой, а учителя – одной из перспективных выпускниц школы. Тогда назло всем превратностям судьбы она смогла вдохнуть в него жизнь и показать, что этот мир может быть изменчив и отличен от того, в котором ему приходилось жить так долго. Его одноклассники же, не понимая, как такое вообще возможно, что одна из лучших девушек школы выбрала именно вот это – посмешище, недостойное самой страшной дурнушки класса, принимались с еще большей силой лупить его и унижать. Но тот росток, посаженный ею внутри его тела, разрастался с неимоверной силой. Его измученные от бесконечных тренировок руки немели от перенапряжения и становились твердыми, как камень. Момент, когда он сможет дать им отпор, казался уже совсем рядом. Но все произошло неожиданно и раньше, чем он мог предположить.

Когда они застали их на той же крыше, на которой находился Ким и сейчас, он еще не был готов и не смог предотвратить всех тех ужасных событий, которые произошли в тот страшный день. Бежать им было некуда. Он знал, что они ее не тронут, и потому попросил ее просто уйти и не смотреть на это. Но она не ушла. В свой последний раз попытавшись прекратить это, она получила удар наотмашь. Ким не видел, чья рука из тех пяти его сверстников задела ее, но знал, что одним из виновных был он сам, допустивший все это. Он винил себя в том, что позволял им издеваться над собой, и том, что впустил ее в свою жизнь, хотя не был готов защитить ее. Спустя месяц, стоя перед очередной могилой, он поклялся стоять до последнего, даже если это будет сама смерть. И он стоял. Его били толпами, но он все равно стоял и пытался ответить. Он едва доползал до дома, чтобы завтра снова затеять драку. Тренировки в спортзале длились долгими часами, пока он в буквальном смысле не валился с ног. И вскоре пришел тот долгожданный день. Трое задир были избиты у всей школы на виду. Те еще двое смельчаков, попытавшиеся прийти на помощь своим дружкам, оказались с перебинтованными носами и надетыми на головы трусами.