Смеюсь от облегчения, глажу его по голове, взлохмачивая светлые волосы.
— Да ты все мои сто-лет-назад уснувшие рефлексы разом разбудил! Не надо было так спешить. Мы же договорились продвигаться вперёд медленно и постепенно, чтобы не навредить тебе.
— Ты хотел этого, — откровенно заявил Хисока. — Не отрицай. Ты хотел именно того, что случилось. Думал об этом.
Интересно, какого цвета сейчас моё лицо? «Японский клён осенью», не иначе.
— Как-нибудь бы перебился.
— И часто ты вот так по жизни перебиваешься?
Невнятно мычу, ибо не знаю, что ответить.
— Больше никаких «как-нибудь», — категорично заявляет Хисока. — Отныне мы вместе и будем прислушиваться к желаниям друг друга.
— Я боюсь за тебя. Из меня всякая депрессивная пакость в избытке выплёскивается каждый день, а в такие моменты я вообще превращаюсь в поток негатива. По моей вине ты будешь снова чувствовать боль.
— А я обещал, что научусь её терпеть. И уже начинает получаться, как видишь.
Что ему возразить? Мои доводы исчерпаны, и я просто с благодарностью целую Хисоку.
— Спасибо, малыш.
Стоило Ватари убедиться в том, что со спасёнными людьми всё в порядке и попытаться выяснить, куда делся Мураки, мы узнали прелюбопытную новость: по данным муниципалитета Токио доктор считался скончавшимся месяц назад. По факту его смерти был выдан сертификат соответствующего образца, проведена процедура кремации и похороны. Сакурайджи Укё-сан получила в наследство имущество доктора за исключением нескольких личных вещей Мураки, отправленных в Киото на имя Ории Мибу.
Мы в гробовом молчании изучали данные отчёта в комнате у Ватари.
— Этого не может быть, — наконец, прошептал Хисока. — Мураки жив, поскольку моё проклятие всё ещё не исчезло!
— И свеча доктора во Дворце Графа по-прежнему горит, — задумчиво прибавил Тацуми.
Ватари хмыкнул и, потерев подбородок, предложил ещё раз проведать Мибу-сан.
У меня сразу зародилось паршивое предчувствие, что попытки поговорить с Укё-сан или Орией в данном случае ни к чему не приведут. И оказался прав.
Мы разыскали дом семьи Сакурайджи и, позвонив в дверь, представились коллегами Мураки по работе. Заплаканная Укё, оказавшаяся симпатичной девушкой, похожей на ребёнка, с отчаянием в голосе попросила нас уходить, сославшись на то, что ей сейчас тяжело, и она не хочет никого видеть. Пришлось удовлетворить её просьбу.
Мы телепортировались в Киото, но там натолкнулись на такое же нежелание Ории разговаривать с нами. Мибу-сан прислал вместо себя служанку, которая вежливо посоветовала возвращаться туда, откуда мы пришли. По меткому выражению Ватари, нас «корректно послали на Хоккайдо».
— Дела плохи, — заключил Тацуми. — Так мы не разберёмся в происходящем. Надо спросить у Графа, что бы всё это значило.
И мы отправились во Дворец Свечей, забыв золотое правило: если день с утра не заладился — не лезь напролом, дождись лучших времён.
Хакушаку-сама вместо ответа на наш вопрос предложил, обращаясь лично ко мне, простимулировать его мыслительные способности. Я в ужасе отказался. Тогда Граф картинно рухнул на диван и пожаловался на внезапно подскочившее давление. Ватсон царственно выпроводил нас вон, после чего — я подглядел через окно — поспешил с чашкой горячего чая к своему хозяину.
Пришлось вернуться в Мэйфу ни с чем.
В комнате Ватари мы с Хисокой и Тацуми-сан долго обсуждали происшедшее, однако ни у кого из нас не родилось ни единой идеи по поводу того, зачем Мураки решил снова прикинуться мёртвым, и каким образом ему удалось устроить самому себе похороны задним числом. Попытки выяснить, не появился ли на следующий день после «кремации» доктора где-нибудь на планете Земля мужчина тридцати с небольшим лет, чудом миновавший стадию ребёнка, подростка и юноши, не привели ни к чему.
— Будем ждать дальнейших событий, — подал здравую мысль Ватари. — Мураки обязательно выдаст себя. Тогда мы и вычислим его местонахождение.
Я не согласился с подобным планом действий, напомнив Ютаке, что Мураки может выдать себя только одним способом — серийными убийствами. Ватари возразил, что всё равно нет другого пути отыскать закоренелого маньяка. Надо ли говорить, что после слов Ютаки я мгновенно утратил своё недавнее спокойствие.
Ровно через неделю в ряде городов Европы от разных причин начали умирать люди, чьи души попадали в Мэйфу не сразу, а спустя несколько дней после смерти. Люди не помнили ничего, включая собственные имена. Если бы не этот маленький штрих, заподозрить причастность к их смертям кого-то, обладающего магическими способностями, было бы невозможно. Однако, сложив все факты, Ватари сделал следующий вывод:
— Какой-то сильный маг выкачал энергию из этих людей. Но для чего?
Никаких закономерностей в датах и местах смерти не прослеживалось. Двое случайных свидетелей утверждали, будто видели рядом с погибшими незадолго до их смерти темноволосого мужчину, чьего лица они не сумели разглядеть.
К сожалению, именно в тот момент, когда мы стали пытаться разыскать больше информации об этих случаях, Энма-Дай-О-сама через шефа Коноэ срочно распорядился отправить Тацуми и Ватари в дом семьи Куросаки для расследования происходящих там событий. Тацуми незадолго до отбытия поделился со мной новостью, но взял с меня слово, что я не расскажу ничего своему напарнику, чтобы не травмировать его лишний раз. Оказывается, Куросаки Руй после смерти сына вскоре забеременела снова, однако почему-то до сих пор не могла родить.
— Беременность, продолжающаяся почти два года, это ненормально, — говорил Тацуми с озабоченным видом. — Пусть я ничего не понимаю в женской физиологии, но такого просто быть не может! Надеюсь, Ватари разберётся, что к чему.
Я пожелал им обоим удачи, а на следующий день попытался самостоятельно продолжить расследование смертей в Европе, но внезапно шеф Коноэ вызвал нас с Хисокой к себе и завалил бесполезной работой, связанной с сортировкой старых отчётов. Мы оба недовольно заворчали, что архивом уже занимаются Гусёу-сины, но шеф был непреклонен. Когда Хисока вышел из кабинета, получив свою часть задания, Коноэ-сан вдруг остановил меня и, деликатно кашлянув, сказал:
— Цузуки-сан, забудь про происходящее за пределами Японии. Европа находится вне юрисдикции отдела. Другие департаменты займутся теми случаями.
Несмотря на мою «невысокую скорость мыслительных процессов», как недавно выразился Мураки, я мгновенно сообразил: кому-то невыгодно, чтобы мы продолжали расследование. Кому? Коноэ-сан? Вряд ли.
Наш шеф получает указания напрямую от Энмы-Дай-О-сама. И почему вдруг высшему руководству стало совершенно не важно, будет ли пойман Мураки? Подозрительно, очень подозрительно…
Тем вечером я снова телепортировался в Киото и сделал очередную попытку вызвать Орию на откровенный разговор. Однако, к величайшему удивлению, натолкнулся на плотный магический барьер вокруг «Ко Каку Ро». Я не сумел пробиться внутрь, а вызов шикигами в данном случае явно рассматривался бы как превышение служебных полномочий.
Наутро меня опять вызвал шеф и сурово произнёс:
— Я думал, ты поймёшь намёк, Цузуки-сан, но вижу, что ошибался. Отныне у тебя на компьютере больше нет выхода в сеть, и до моего особого распоряжения ты не имеешь права телепортироваться на Землю. Если Хисока-кун по твоей просьбе начнёт искать какую-либо информацию о смертях людей в Европе, с ним поступят аналогично.
— Но шеф… — начал я.
— Это всё! — впервые я услышал, как Коноэ-сан повысил голос. — Прекрати свою самодеятельность с расследованием того, чего тебе не поручали! Понял?!
Обида захлестнула меня, но я справился с дыханием и только ответил:
— Слушаюсь, — после чего быстро вышел из кабинета.
Разумеется, я тут же рассказал всё Хисоке. Мой напарник безмерно поразился такому поведению шефа, однако у него тоже не возникло версий того, почему Коноэ-сан вдруг так поступил.
— Похоже, у Мураки внезапно объявились союзники в Мэйфу, да ещё среди высшего руководства! — возмутился Хисока. — Если так пойдёт дальше, нам, возможно, вскоре придётся обороняться от тех, кого мы сегодня считаем коллегами и друзьями. И если такое однажды произойдёт, я хотел бы уметь защитить нас обоих, а для этого мне нужно приручить сильного шикигами, чтобы в случае надобности прикрыть твою спину.
