— Идиот, — зашептал Хисока мне на ухо. — Ещё раз сунешься в самое пекло один — собственноручно прибью! Найду способ.

— Не сунусь, не сунусь…

— Поклянись!

Я поклялся всеми известными мне богами, чтобы успокоить его.

— А теперь рассказывай, что было! — нетерпеливо потребовал Хисока. — Я хочу знать, как ты спас людей и как сбежал от этого психа.

— Моей заслуги тут нет, — признался я с тяжёлым вздохом. — Мураки сам решил отпустить людей. Он ввёл им сыворотку обратного действия, и они пришли в себя.

— Мураки по доброй воле отпустил людей?! — у Хисоки округлились глаза.

— Знаю, это звучит невероятно, но — да, отпустил.

— Стало быть, теперь за тобой значится такой долг, что весь кредит у Графа за истекшие десятилетия покажется сущей мелочью, — «порадовал» меня Хисока.

— Не хочу даже думать об этом! — я зажмурился и резко встряхнул головой, пока моё богатое воображение не нарисовало каких-нибудь живописных картин. — По крайней мере, люди остались живы. Остальное не важно.

— И как они себя чувствуют? — взволнованно спросил мой напарник.

— Пришли в сознание, но, увы, ничего не помнят. Впрочем, думаю, это к лучшему, учитывая, через что они прошли. Их отправили в разные клиники. А одну девушку, Микако-сан, надо выручать. Мураки забрал её с собой. Он собирается с её помощью возродить тело своего брата Саки.

— Чокнутый маньяк, — вынес свой вердикт Хисока.

— Ватари, Тацуми и Коноэ-сан думают так же. Они пообещали мне помочь найти Микако-сан.

— И я присоединюсь! — тут юноша внимательнее пригляделся к моей одежде и беззвучно ахнул. — Святые угодники! Ты где ночевал?!

— В парке.

— Естественно, любимое место. Быстро в душ!

Я послушно подчинился. Вошёл в душевую кабину, скинув одежду на пол, залез под струи воды, смывая с себя всю усталость последних часов. Мысли прочь. Я — дома. И совсем скоро, когда мы разыщем Микако-сан, всё будет просто отлично. По крайней мере, я буду в это верить.

Вода стекала по коже тёплыми струями, оживляя каждую клеточку тела. Никакой горячки, никакого безумия. Я успокоюсь, возьму себя в руки и приду в норму. Ведь можно взять собственные мысли под контроль? Можно, конечно. И я так сделаю.

Закончив ополаскиваться, я завернул кран, вытерся, накинул на себя юката, и вышел из ванной. Хисока ждал меня, сидя на том же месте.

— Чай будешь? — спросил он.

— Чуть позже, спасибо.

— И даже пирожные не хочешь? Специально ведь для тебя покупал! Или закажем ужин?

— Согласен, — улыбнулся я. — Сейчас отдышусь, а потом закажем ужин и наедимся до отвала.

— Расскажи подробнее о том, что случилось в лаборатории.

Я поведал Хисоке о происшедшем, не упоминая, разумеется, о поцелуе и странном поведении доктора в последний момент перед исчезновением. Вряд ли бы мой напарник проникся этой частью истории. В процессе рассказа я почувствовал зверский голод и очень быстро умял все сладости, которые лежали под рукой.

— Ты хоть запивай иногда, — дружески посоветовал Хисока, наблюдая за тем, как я дожёвываю коричный рулет вприкуску с очередным пирожным.

И тут я опомнился.

— Неужели я опять всё съел?! Ужас! Надо купить чего-нибудь и для тебя. Я сейчас! До магазина и обратно!

— Стой, — Хисока вдруг вцепился в рукав моего юката. — Ты наелся?

— До следующего приёма пищи, — попытался отшутиться я, но мой напарник даже не улыбнулся.

— Тогда не уходи. Не сейчас.

Он встал и приблизился ко мне, наклонился и коснулся моих губ, сначала осторожно, потом уверенно, пытаясь растормошить меня — утомлённого, уставшего. Что-то изменилось. Будто нечто, сдерживавшее и заставлявшее юношу прежде вести себя робко, исчезло. Это пугало и возбуждало одновременно. Проведя пальцами по моим волосам, Хисока решительно потянулся к узлу оби. Слегка ослабил пояс, а затем его ладонь скользнула под мягкую ткань. Он провёл кончиками пальцев по моему бедру, будто нарочно дразня, обогнул занывший пах и двинулся вверх к животу, прикоснулся к моей груди и только после этого медленно спустился ниже, накрыв ладонью то, что уже давно жаждало прикосновений. Я сидел, не имея сил шелохнуться, и не узнавал своего напарника. Он никогда не вёл себя столь смело, несмотря на то, что наши отношения в последнее время вышли за рамки дружеских.

— Ты чудесный, — вдруг выдохнул Хисока. — Лучший на свете.

Перед внутренним взором замаячила опасная черта потери контроля.

— Не надо…

— Скажешь, будто совсем ничего не хочешь? — Хисока обиженно поджал губы и добавил. — Но я не поверю, потому что отчётливо чувствую прямо противоположное.

Он, безусловно, чувствовал, даже без использования эмпатии, учитывая, где в данный момент находилась его рука.

— Твои страх и неуверенность ранят меня гораздо сильнее, — заметил вдруг Хисока. — Неужели ты не можешь позволить самому себе хоть ненадолго расслабиться?

— Но если…

Хисока прижал указательный палец к моим губам.

— Прекрати. Не думай ни о чём. Просто делай то, что тебе хочется.

Я привлёк его ближе и положил обе руки ему на талию. Забрался пальцами под край его футболки и коснулся спины.

— Можно?

Он кивнул. Тогда я расстегнул его джинсы и помог ему снять их. Я догадывался, что мой напарник отлично сложен, несмотря на свою худобу. Так и оказалось. Узкие бёдра, плоский живот, подтянутые ягодицы … Совсем юный. Хисока мог влюбиться в кого-то другого и быть гораздо счастливее. Что же такого он нашёл во мне, старом, уставшем от жизни идиоте? И даже в таких делах мой опыт нельзя назвать богатым. Не разочарую ли я его?

Медленно провожу пальцами по напряжённой плоти, слегка сжимаю ладонь… Не торопиться. Ни о чём не думать. Забыть весь мир. Смотреть на него. На полуоткрытые губы, трепещущие ресницы. Впитывать тепло, чувствовать его движения, тянуться к нему, когда он пытается прижаться ко мне и поймать мои губы своими. Наши обнажённые бёдра соприкасаются, и от этого только острее становится наслаждение. Я изо всех сил сопротивляюсь тёмной волне, которая плещется на дне души. Сильная, неуничтожимая. Если подчиниться ей, то … Усилием воли заталкиваю темноту подальше. Усаживаю Хисоку к себе на колени. Он обнимает меня за шею рукой, другой продолжая ласкать меня. Его прикосновения неуклюжи, но чертовски приятны. Через некоторое время дыхание юноши становится прерывистым. Он слегка прикусывает мне мочку уха. Совсем не больно.

«Лучше бы болело…»

А потом резко вздрагивает и обессиленно прижимается ко мне. Я украдкой вытираю влажные пальцы о край своего юката, игнорируя внезапно возникшее желание поднести их ко рту и попробовать на вкус.

Хисока молчит, пытаясь отдышаться, потом поднимает голову и вопросительно заглядывает мне в глаза. Я улыбаюсь:

— Хорошо было?

Он смущённо отворачивается и тихо бормочет:

— Здорово.

И вдруг замечает, что со мной дело далеко не окончено. Соскальзывает с моих колен, и прежде чем я успеваю что-то сказать, его губы обхватывают меня… О, нет!

«ДА!»

Опасная темнота бурлит внутри, грозя прорваться лавиной. Влажно, горячо.

«Прекрасно!»

Запрокидываю голову. Рука сама собой тянется к его затылку, чтобы прижать крепче. Глубже! Дальше, полностью, целиком!

«Остановись! С ним нельзя так», — цепляюсь за голос собственного разума, который ослабевает с каждой секундой.

Как давно к моему телу никто не прикасался! Чудовище внутри изголодалось. Я слишком слаб, чтобы противостоять ему…

Паника. Наслаждение. Экстаз. Вспышка света под сжатыми веками и громкий, судорожный вскрик. Не узнаю собственный голос. Придя в себя, наклоняюсь, сползаю со стула, обнимаю Хисоку за плечи, испуганно заглядывая ему в глаза.

— Ты в порядке? Можешь побить меня. Хоть убей совсем!

О боги, я извращенец. Хакушаку по мне плачет.

Хисока долго молчит. Затем отстраняется и несмело спрашивает:

— Скажи, тебе хорошо было? А то я почему-то совсем не воспринимал твои эмоции. Так странно…