Ория, казалось, был всё так же сосредоточен на чём-то своём, однако я увидел, как прояснилось его лицо, даже складка у бровей разгладилась.

— Спасибо за хорошую новость. Мураки — мой друг со студенческих лет. Я безмерно ценю и уважаю его талант. Он — удивительный человек. Таких гениальных умов на свете мало.

— А вы в курсе, сколько жертв на его счету?! — вдруг гневно выпалил Хисока.

С того момента, как мы прибыли в «Ко Каку Ро», мой напарник всё порывался что-то сказать, но сдерживался. Похоже, сейчас его терпение лопнуло.

— Спокойно, малыш, — повернулся к Хисоке Мибу-сан со своей неизменной выдержкой. — Виновен Мураки или нет, я не предам его, и на это у меня имеются веские причины. Я не в силах был отговорить его от задуманного. Он принял твёрдое решение и был готов умереть, лишь бы завершить начатое. Я этих мыслей не одобрял и всегда говорил ему об этом. Но вы знаете: спорить с ним бессмысленно. Ты или принимаешь его таким, какой он есть, или уходишь в сторону. Иначе, если ты его друг, он перешагнёт через тебя и пойдёт дальше. Если ты его враг, он проткнёт твоё сердце и тоже последует своим путём. При всём этом ради осуществления своих планов он готов пожертвовать даже собой.

— Собой — пожалуйста! — вновь с яростью в голосе заговорил Хисока. — Но у него нет права играть с чужими жизнями!

— Если вы ещё не в курсе, — добавил я, обращаясь к Ории, — в Нагасаки снова умирают люди.

— О?

— Точнее, впадают в кому.

— Ясно. И вы, конечно, полагаете, будто Мураки виновен? — уточнил Ория. — Что ж, это ваше дело: подозревать, искать улики… Однако на сей раз я ничем не смогу вам помочь, — затем перевёл взгляд на меня. — Цузуки-сан, я искренне рад нашей встрече. Мне всегда было любопытно взглянуть на синигами, который мог бы внести в планы моего друга некоторые коррективы, но в итоге использовал доставшиеся ему преимущества крайне неудачно. Ко всеобщему сожалению.

— Что вы имеете в виду?!

— Ничего. Прошу меня извинить, но я из-за вас уже начинаю выбиваться из графика. Прощайте! — Ория резко встал на ноги.

Тёмные волосы блеснули в лучах солнца. Сжимая катану в руке, Ория поклонился нам и быстро скрылся внутри дома.

Я неподвижно стоял и смотрел ему вслед. Ория прозрачно намекнул, будто я мог повлиять на Мураки? Каким, интересно, образом?

Перед глазами снова замелькали те странные сцены. Вернее, мне они всегда казались странными. Я не воспринимал это всерьёз, хотя они часто потом являлись мне во сне, будоража воображение. Просыпаясь, я отметал саму мысль о том, что Мураки тогда вёл себя серьёзно. Неужели то была не утончённая издёвка, например, когда он наливал мне вина в номере VIP на «Королеве Камелии», а потом зачем-то собирался подарить букет роз? Или вдруг объявил призом нашей игры в покер обладание моим телом? А потом, обняв меня за затылок и прижав губы к моему уху, жарко шептал: «Сначала мне достаточно было просто смотреть на тебя, потом захотелось прикоснуться, а сейчас… Я хочу тебя с каждой минутой всё сильнее!»

Я в ужасе оттолкнул его тогда. Он не выказал особого разочарования, только рассмеялся мне в лицо. Тогда я и решил, что все эти слова — лишь форменное издевательство.

А потом в Киото Мураки вдруг признался, что убивал людей с единственной целью — вынудить меня расследовать его убийства.

«Да он просто законченный извращенец!» — подумал я.

Но стоило порой вспомнить о нём, и к животу подкатывала предательская горячая волна. А незадолго до трагедии с Марико начались и сны, вызывавшие по пробуждении чувство вины и отвращения к себе самому.

Наверное, я сошёл с ума следом за ним. Он, безусловно, влиял на меня с момента нашей первой встречи. Но разве мог я воздействовать на него? Ория шутит, должно быть.

Спустя пятнадцать минут мы вернулись в клинику. В приёмной нас встретила встревоженная женщина — мать десятилетнего мальчика. Стоило нам только войти, она со всех ног кинулась к Ватари:

— Доктор! Помните, вы спрашивали, не приближался ли к моему сыну кто-то посторонний за последние дни?

— Вы что-то вспомнили?

— Ну, — смутилась она, — можно ли считать посторонним стоматолога из городской поликлиники?

— Итак, — заговорил Ватари, когда мы оказались вечером в выделенном нам помещении на втором этаже больницы. — Вырисовывается прелюбопытная картина. Первый подросток вместе с одноклассниками побывал на медосмотре за три дня до того, как впал в кому. В план медосмотра входило посещение стоматолога. Поскольку школьный доктор незадолго перед этим уволился, а нового врача не нашли, ребят отправили в городскую поликлинику. У одной лежащей в коме девушки было воспаление надкостницы, и ей чистили десну трое суток тому назад. Второй ставили пломбу примерно в то же время. Пожилой женщине делали слепок для металлокерамического протеза. Подросток на мотоцикле ездил удалять коренной зуб два дня назад. Тот, кто упал в обморок перед чужим домом, единственное исключение. Как я уже говорил, он долгое время лежал в больнице. С зубами никаких проблем не отмечалось. Если бы не этот пострадавший, то картина сложилась бы однозначная: виноват стоматолог.

Я задумался на пару секунд, и тут впервые в жизни мне удалось выдать нужную реплику.

— Ватари-кун, а что если того мальчишку отравили просто для отвода глаз? Ему могли вколоть яд вместе с лекарствами, причем медсестра ничего даже не поняла бы, если б ей умело подменили препарат. Тот стоматолог мог проникнуть в больницу, где лечился парень, под видом одного из врачей, выбрать удобный момент и сделать своё дело.

Ютака повис на моей шее и расцеловал в обе щеки.

Заметив, что остолбеневший Хисока уставился на него круглыми глазами, Ватари скромно потупился и объяснил своё поведение так:

— Уважаю интеллект и преклоняюсь перед ним, а Цузуки впервые смог проявить столь ценное качество на моей памяти.

Согласен. Меня можно назвать, как угодно: например, ленивым, безответственным, импульсивным обжорой, но вот особенно умным я никогда не был. Ватари, наверное, сильно удивился! Что ж, и у таких, как я, бывают дни озарений.

— Завтра же отправляемся в поликлинику и пытаемся выяснить, чем на самом деле занимается местный стоматолог. Может, Мураки в данном случае не виноват?

Я заметил, как Хисока с сомнением качает головой:

— Поверю только, когда будет стопроцентно доказано, что этот стоматолог сам изобрёл вещество и сам его применил. Не раньше.

Йоитиро Танака оказался двадцатишестилетним парнем европейской внешности с лицом, усыпанным крупными веснушками. Даже в его бледно-голубых глазах виднелись те же рыжеватые пятнышки. Странная радужка, нетипичная для японца: должно быть, его родители — иммигранты.

— Прошу вас! Чем могу служить? — встретил нас Йоитиро с поразительной сердечностью. — У кого болят зубы?

— У меня, — мрачно вымолвил я, медленно поднимая указательный палец и неуверенно указывая на правую щёку, вспоминая, в каком именно зубе мне сверлил дырку Ватари.

— Садитесь. Сейчас я вас осмотрю.

При одном только взгляде на такое узнаваемое во все века и времена «пыточное кресло» мне совсем расхотелось участвовать в этом эксперименте, хотя пару часов назад я с пеной у рта доказывал Ватари, что лучше добровольно соглашусь на любое издевательство над собой, нежели позволю ещё хоть одному маньяку прикоснуться к Хисоке…

Разумеется, меньше всего наша идея приглянулась моему напарнику. Он снова начал настойчиво требовать, чтобы Ватари немедленно сообщил о происходящем шефу Коноэ. Когда же я попытался слабо возразить Хисоке, что так мы только спугнём преступника, досталось и мне. Как-то разом вспомнилось и дело с вампирами, и лаборатория Мураки, после чего Хисока сделал вслух следующий вывод: «Ты чокнутый самоубийца! И зачем я только связался с тобой?»

Пришлось нам с Ватари вдвоём мягко уговаривать этого вспыльчивого мальчишку, чтобы он доверился опыту старших коллег. Сильным аргументом послужило то, что в данной ситуации серьёзно пострадали люди, и их надо срочно спасать. На бюрократические проволочки и обсуждения просто нет времени. В конце концов, Хисока согласился с нашим дальнейшим планом расследования и великодушно предложил присутствовать рядом со мной во время лечения, морально облегчая мои страдания в докторском кресле.