Хисока вздрогнул и уронил учебник по астрономии на колени.

— Что за дурацкие сплетни? — возмутился он. — Тацуми-сенсею на вид не больше тридцати! Как он может преподавать с сорок пятого года?

— Так говорят, — вкрадчиво повторил Орито. — Некоторые. Таковых мало. Остальные путаются в датах его поступления на работу и не уверены ни в чём. И ещё, несмотря на такой замкнутый образ жизни, друзья у Тацуми-сенсея всё-таки есть. Иногда в университет на очень дорогой машине заезжают двое. Один — хирург Кадзутака Мураки, лучший в Токио, о нём все знают. У него ещё своя частная клиника есть, работает с начала тридцатых годов, тоже по слухам. Второй — Коноэ Асато, начальник департамента полиции, лучший друг Мураки-сан и, по всей видимости, близкий приятель учителя Тацуми. С этими двумя субъектами Тацуми-сенсей очень близок. Прямо как ни с кем! Как думаешь, что этих троих на самом деле связывает, учитывая, что они красивы, холосты и бездетны? — с подковыркой спросил Орито, многозначительно подмигивая, и тут же сам ответил на собственный вопрос. — Тут вариантов немного. Либо разливают по праздникам спиртное в три пиалы, либо практикуют «ля мур дэ труа», либо сочетают первое со вторым.

— Ну всё, с меня хватит грязных намёков! — потерял терпение Хисока, вскакивая на ноги. Он попытался пройти мимо Орито, чтобы покинуть комнату, но его ухватили за локоть.

— Стой, — голос Орито был миролюбивым. — Думаешь, я хотел тебя обидеть? Я лишь собирался помочь и заодно понять тебя. Уж очень странного типа ты избрал себе… э-мм… в любовники?

Хисока с силой рванул руку, но Орито вцепился ещё крепче.

— Давай условимся. Я в следующий раз после концерта признаюсь Минасе-кун в своих чувствах, а ты решишься поговорить с Тацуми-сенсеем. Если нас обоих отошьют, будем с горя глушить сакэ. И не спрашивай, как. Уж достанем где-нибудь!

Хисока покачнулся, но вовремя прислонился к соседней стене. У него пересохло в горле.

— Ты что, влюбился в этого знаменитого скрипача, на концерт которого нас месяц назад водили Асахина и Нобору-сан? — округлившимися глазами уставился Хисока на кузена.

— Да, — и Орито добавил, картинно играя бровями. — Возможно, потому что он на тебя похож?

— Идиот! — Хисока снова попытался уйти.

— Ладно, это действительно была очень глупая шутка. Забудь, — примирительно заговорил Орито. — Но всё-таки: не бойся признаться. Я за тебя и родителям ничего не скажу. Сам видишь, у меня похожая проблема.

— Как там Асахина? — неожиданно сменил тему Хисока.

— Помолвлена и собирается замуж. Нобору в следующем году увезёт мою сестричку, самого близкого мне доныне человека, в Осаку, где открыл свою мастерскую по ремонту мотоциклов. Больше я Асахину не увижу, — закончил Орито уныло.

— Почему же нет? Осака — это не Америка. Всегда сможешь приехать и навестить её.

— Но амулеты уже так часто у неё не выпросишь… Кстати, — щёлкнул пальцами Орито. — Идея! Нам не повредят амулеты на удачу! Давай напишем Асахине? Она сделает и вышлет почтой. Тогда и твоё, и моё признание не пройдут впустую.

— Нет, не надо, — Хисока добрёл до своей кровати и уселся на неё, скрестив ноги. — Если амулет нужен для исцеления — это одно. А влиять на чей-то разум или чувства я не желаю.

— Ты тошнотворно честный, — поморщился Орито, плюхаясь рядом с двоюродным братом на постель. — Так нельзя.

— Можно, — вздохнул Хисока, — и нужно. Кстати, ты никогда не говорил, как Асахина обрела дар сплетения волшебных амулетов?

— От мамы унаследовала. А та от бабушки Казухико. А та — от прабабки Мегуми.

— А прабабка от кого? От самой богини Аматерасу? — Хисоку мучило любопытство.

Орито придирчиво осмотрел свои вычищенные до блеска ногти.

— Там таинственная история была. Мама рассказывала, что в тридцать шестом году прабабушка была беременна, но на предпоследнем месяце серьёзно заболела и никак не могла поправиться. Доктор сказал, что, похоже, начались осложнения, и она может умереть вместе с ребёнком. Наш прадед узнал от соседей, что где-то в Суццу живёт целительница. Она исцеляет безнадёжно больных с помощью амулетов. Да, не все выздоравливали, иных спасти не удавалось, но тем, кому ещё не время было уходить, целительница помогала. Её Аюми-сан звали. Наш прадед не мог допустить, чтобы его молодая жена погибла. Он съездил в Суццу и привёз амулет. Только вместе с талисманом, та целительница передала ещё и такие слова: «Искра Маленькой Богини хочет покинуть меня и жить в тебе! Прими её». Как только прадед передал эти слова прабабушке вместе с амулетом, та вмиг выздоровела, а через какое-то время осознала, что дар Аюми-сан перешёл к ней. Такая история.

— Ничего себе, — Хисока покачал головой. — Правда, чудеса.

— И всё равно ты не хочешь амулет для любовной удачи? Даже после того, как я поведал тебе семейную тайну?

— Всё равно не хочу, — отрезал Хисока. — Надо по-честному.

— Так иди и скажи, если хочешь по-честному! — подтолкнул его в спину Орито. — Все говорят, он допоздна торчит на кафедре или в библиотеке роется. Зайди и признайся.

— Ты что! — перепугался Хисока, бледнея. — Он меня убьёт. Или из университета выгонит.

— Или, наконец, даст то, о чём ты мечтаешь каждую ночь, крутясь на постели и шепча его имя. А мне спать невозможно, — пожаловался кузен.

Бледность Хисоки снова сменилась яркой краской.

— Заткнись, — буркнул он. — Просто помолчи. И вообще ты обещал признаться Хидзири первым.

— Ну когда ещё он теперь приедет! — быстро выкрутился Орито. — Через год, не раньше. И, если честно, я тебе завидую. Твой предмет обожания каждый день перед твоими глазами, а я могу на Хидзири только на фото любоваться или слушать по радио. Тебе сами боги дают знак, что пора сказать правду!

Хисока судорожно сглотнул.

— Мне точно конец. Ты видел, какой профессор Тацуми строгий? Я даже не представляю, как заговорю с ним. У меня при виде его язык к нёбу прилипает. Ни слова не могу сказать.

— Так напиши записку, — посоветовал Орито. — О, через неделю тестирование. Напиши признание на верху теста. Заметит. Сто процентов!

— А потом меня вызовут к декану, чтобы отчислить за приставания к уважаемому всеми учителю. Вот будет позор! Отец мне многое прощал, но за такое точно прикончит. А мама ему поможет.

— Хорошо, — вдруг решился Орито. — Услуга за услугу. Я признаюсь за тебя Тацуми-сан, а ты сходишь и признаешься Хидзири-кун, когда он приедет выступать.

— Нет! Ни за что! Не смей ничего говорить профессору Тацуми от моего имени. Ни слова, понял? Я сам.

— Ну, как хочешь, — развёл руками Орито и едва приметно улыбнулся. — Сам так сам!

Этот год в Тодай дался Сейитиро труднее всех предыдущих. Он знал, что будет встречать Хисоку почти каждый день на лекциях, и ему придётся идеально владеть собой, чтобы не выдать собственных чувств. Он старался вести себя со всеми студентами как можно строже и холоднее. Поверхностно скользил взглядом по их лицам, читая материал, но старался не задерживаться ни на миг дольше положенного на одном-единственном, самом дорогом лице… Он ждал Хисоку столько лет и не имел теперь права всё испортить, когда со дня на день память юноши могла открыться. Но раньше этого момента он обязан был молчать и делать вид, будто Куросаки-сан для него такой же студент, как и прочие.

И он, кажется, перестарался с холодностью. Сейитиро замечал, как Хисока смотрит на него. Во взгляде парня читались надежда, нежность, страх, сомнения, неуверенность… Тацуми видел, что даже, ничего не помня о прошлом, Хисока испытывает к нему сильные чувства. Много раз, меряя по вечерам шагами пол студенческой библиотеки, мечась в постели или засиживаясь допоздна за столом на кафедре, Тацуми спрашивал себя, что ему мешает просто прийти в общежитие, попросить второго паренька по имени Орито Фудзивара выйти из комнаты и поговорить с Хисокой. Но он одёргивал себя, повторяя: «Рано. Не время. Спугну». И игра в прятки продолжалась.