Потрясённая этим открытием, Аюми даже забыла о цели прихода. Она допила чай и покинула чужой дом, получив на прощание добросердечное предложение дружить семьями. Ририка возвращалась обратно молча, но когда жилище семьи Мураки скрылось из виду, она вдруг тесно прильнула к боку Аюми, доверчиво прошептав:

— Мам, я буду говорить с тобой и с папой. И в Токио поеду, и кушать не перестану. Не води меня больше лечить.

Аюми споткнулась на ровном месте. Остановилась, отдышалась и изумлённо уставилась на дочь.

— Почему же ты раньше вела себя иначе? — спросила она. — Зачем молчала так долго, умея говорить?

Ририка смущённо отвела глаза.

— Чтобы у Асато появился друг, — призналась она. — И вот он есть. А если бы мы к тёте Марико не пошли, они бы не познакомились, и это было бы плохо.

— Плохо? — окончательно растерялась Аюми. — Почему?

— Тётя Марико сказала: они скоро в Токио уедут, а до следующего лета долго. Вот и плохо. Пришлось бы мне ещё целый год молчать, если бы ты сегодня туда не пошла!

Аюми вздрогнула и не нашлась с ответом.

Асато, к сожалению, не услышал ни слова из любопытнейшего разговора матери и сестры. Пока Аюми приходила в себя после откровений дочери, он беззаботно прыгал по траве и широко улыбался, любуясь безоблачным небом и слизывая с губ налипшие крошки коричного рулета. У Аюми кольнуло сердце. Она вдруг отчётливо осознала в тот миг: её дети не принадлежат ни ей, ни Кэндзиро. Лишь друг другу и этой земле.

Светлячки взмывали вверх, а потом возвращались, садясь на подставленные пальцы. Плакать больше не хотелось. Сбитые коленки заживали на глазах, давно перестав саднить. Асато перевернулся на спину и, забыв про обиды, тихо улыбнулся темнеющему небу с зажигающимися точками-звёздами.

Знакомое лицо бесшумно склонилось над ним, заслоняя небосклон. Светлячки испуганно метнулись в сторону, но быстро вернулись и опять облепили пальцы. Бумажный фонарь опустился на землю. Кадзутака присел рядом, подобрав колени к груди. Река Шубуто спокойно катила свои воды к Японскому морю.

— Я уже проинформировал их о том, что они — идиоты. После того, как ты сбежал, — невозмутимо вымолвил Кадзутака, будто продолжая прерванный разговор, понятный лишь им двоим. Глаза мальчика в свете восходящей луны казались серебряными и мудрыми, словно у древнего старца. — Бывают люди с редким цветом радужки — бронзовым, аметистовым, золотым… Читали бы больше, тогда бы об этом знали, а то ведь не открывают ничего, кроме учебников для второго класса, потому и глупы, как бакланы.

— Знаешь, мне просто обидно, — доверчиво пожаловался Асато. — Мы друзья на протяжении многих лет, а они как раскричались: «Демон, демон!» И всего-то амулет с меня упал, потому что шнурок во время игры развязался. А они камнями кидаться начали! Я бы мог хорошо им ответить, но… В общем, понимаешь, — Асато обречённо вздохнул.

— Они больше не будут, — бесстрастно пообещал Кадзутака.

Асато внезапно подскочил, сгоняя с ладони пригревшихся «маленьких зелёных эльфов», как он про себя называл светляков.

— Что ты им сделал? Неужели наказал? — испугался он.

— Да нет. Зачем? Они ж глупые. Просто разукрасил лица наиболее рьяных, которые камнями швырялись. Вот, — и он протянул правую руку Асато, демонстрируя ссадины на костяшках пальцев.

— Ты дрался? Из-за меня? — глаза Асато округлились, а в голосе послышался восторг. — Кадзу, ты…

Больше он не нашёлся, что добавить. Порывисто обнял товарища поперёк тела и прижался к его груди мокрым лицом.

— Сопли вытирать не надо. Я в этом кимоно планирую ещё в школу ходить, — флегматично заметил Кадзутака, но в голосе его звучало исключительно удовольствие и ни капли брезгливости. — И вообще они не друзья. Я твой друг. И Ририка-тян. Сам знаешь.

— Ага, — блаженно согласился Асато, не разжимая рук и продолжая «вытирать сопли». Впрочем, хозяин одеяний теперь ничуть против этого не возражал. — А давай как в прошлый раз? — неожиданно попросил Асато, поглядев на Кадзу. — Я не знаю, что за дар нам послали боги и за какие заслуги, но мне нравится, когда мы это делаем вместе.

Кадзутака неопределённо хмыкнул, а потом внезапно согласился:

— Ладно. Никто не видит. Давай.

Они улеглись на траву и переплели пальцы, глядя в ночное небо. Так они лежали довольно долго, ожидая, пока их дыхание и сердцебиение не слились в унисон, а потом внезапно из центра груди к самым небесам, свиваясь лентами, взлетели, сверкая над рекой, два потока света — алый и серебристый.

— Всё красивее с каждым разом! — восторженно выдохнул Асато, наблюдая за тем, как сотни светлячков устремились к яркому источнику света, начиная кружиться возле него и вплетая в чудесные лучи своё изумрудное сияние. — Лучше, чем в прошлом году.

— Да, — с едва уловимой улыбкой подтвердил Кадзутака.

Вот уже пять лет подряд они оба жили в ожидании летних каникул.

Только рядом с этим серьёзным мальчиком, почти никогда не проявляющим эмоций и знающим в отличие от остальных детей невероятно много, Асато чувствовал себя так, словно Вселенная бережно хранила его, баюкая в своих ладонях.

Беззаботные прогулки по берегам рек, где гнездились бакланы, кулики и героны [11] остались в прошлом. Ловля светляков, игра в салочки, наслаждение ласковой водой источников Юбецу, молитвы в храме Юдэ, рисование глаз кукле Дарума, собирание ракушек на побережье стали казаться нелепыми детскими играми. Время летело чересчур быстро…

Асато и Ририка закончили начальную школу в Суццу с отличными результатами. Кэндзиро решил, что нельзя оставлять детей без дальнейшего образования. Средней и старшей школы в посёлке не было, значит, сына и дочь ждал переезд, знакомство с семьёй Хикару и обучение в Токио.

Акеми живо откликнулась на письмо, мгновенно согласившись принять у себя в доме детей Кэндзиро. Она так и не смогла родить второго ребёнка — здоровье подвело. Но материнский инстинкт не угас, и Акеми сообщила, что с радостью возьмётся за воспитание племянников. Учиться Ририка и Асато должны были в Токио, во время каникул навещая родителей. Окончив старшую школу, они имели право покинуть дом дяди и жить самостоятельно, таков был уговор. По дороге в Токио Асато более всего опасался, что не сумеет поладить со взрослой дочерью тёти Акеми — Рукой-сан. Почему-то этот вопрос волновал его сильнее прочего.

— Вдруг она не обрадуется нашему приезду? — взволнованно выспрашивал он у Ририки. — И не будет разговаривать?

— Пф-ф. Нашёл, о чём переживать, — беспечно передёрнула плечом сестра. — Я буду с тобой общаться и Кадзутака тоже, а эта Рука нам вовсе не нужна.

Но Асато всё равно чувствовал волнение, ступив на порог дома Цузуки. Однако опасения мальчика оказались напрасными. Дядя Хикару и тётя Акеми встретили их тепло и приветливо, будто собственных детей. Асато ощутил себя так, словно попал от одних родителей к другим, заботившимся о нём и Ририке не меньше. Удивительная девушка с длинными чёрными волосами и глазами, подобными бездонному небу, с мягкой улыбкой представилась его кузиной, и Асато пал жертвой красоты.

Очарование двоюродной сестрой с каждым последующим днём лишь усиливалось, и спустя пару недель Ририка уже поймала себя на том, что всерьёз ревнует брата к «этой девице», как она мысленно начала называть Руку. Последняя, ни о чём не подозревая, охотно помогала Асато с уроками, занималась с ним бальными танцами, к которым мальчик проявил неожиданный интерес.

Ририке невыносимо было наблюдать за этим. Решив прояснить вопрос раз и навсегда, она заявила Руке однажды, чтобы та оставила Асато в покое, потому что брат принадлежит только ей. Ру-тян позабавила ревность девочки. Она с ласковой улыбкой потрепала Ририку по голове:

— Мы — семья, — ничуть не рассердившись, объяснила Рука. — Вместе общаемся и помогаем друг другу. Никто никому не принадлежит, забудь это ужасное слово. Я не отбираю у тебя Асато, лишь помогаю ему достичь того, к чему он сам стремится. Могу и тебя научить шить, печь пироги или ухаживать за розами и ирисами в саду. Просто скажи, что тебя больше интересует?