— Не бойся, пап. Огонь живёт тут, — он ткнул себя пальчиком в грудь. — Однажды он пытался убежать, но я словил его. И теперь всегда ловлю, — и он, вызвав небольшое пламя в центре ладони, с серьёзным видом сжал крошечный кулачок, показывая, что стихия беспрекословно повинуется ему.

Ожидаемого пожара в лесу не случилось. С того дня по вечерам Асато разрешили дома в присутствии членов семьи снимать янтарный амулет. Кимоно и футоны не возгорались, котацу и свечи перед иконами святых больше не вспыхивали без разрешения, но Кэндзиро по-прежнему казалось странным, как это маленький мальчик с раннего детства умудряется контролировать такую опасную способность, поначалу пугавшую даже Аюми, для которой магия являлась привычной стороной жизни? Но Асато умел без напряжения сдерживать пламя и часто показывал после ужина звонко смеющейся Ририке маленькие искры, пляшущие на кончиках пальцев.

В середине лета Аюми забеспокоилась снова, но по иному поводу. В апреле следующего года пора было отдавать детей в школу, а Ририка по-прежнему отказывалась разговаривать с кем-то, кроме брата. Талисманы Аюми, отвращающие зло, на неё не действовали. Пришло время использовать научные методы вместо магических.

— Думаю, мне стоит отвести Ририку к Мураки-сан, — как-то раз после ужина заговорила Аюми, отрываясь ненадолго от вышивки и поглядывая на мужа, чинившего рыбацкую сеть. — Неумелый доктор не обзавёлся бы большой практикой в Токио, значит, врач он стоящий. А то скоро уедет, забрав жену, и мы упустим шанс.

— Зачем? С Рири-тян порядок, так мне видится, — пожал плечами Кэндзиро. — Просто она застенчивая. А брата любит, ведь они с рождения вместе. Кстати, у сына доктора, говорят, та же беда. Марико-сан жаловалась, что к другим детям пацан не подходит. Молчит всё время. С помощью отца, приезжающего сюда довольно часто, научился разбирать катакану, хирагану, а вскоре и кандзи. Теперь читает запоем. Сначала сказки про богов изучал, бормоча под нос и разбирая текст по складам, а теперь норовит залезть в медицинские записи Юкитаки-сенсея. Что бы понимал там, малец! — Кэндзиро усмехнулся в усы. — Марико-сан куклы ему дарила деревянные, соломенные, бумажные «анэ-сама», делала птичек, лошадок, тэмари [5] и кэндама [6]. Но, самое главное, изготовила своими руками целую коллекцию Ояма [7]. Так он, читать научившись, всё сложил в фуросики [8], завязал аккуратно узлом и принёс ей. И строго так сказал: «Больше — не надо. Я читаю». И действительно читает с тех пор днями напролёт. Побаивается его Марико-сан немного. Собственного сына, представляешь? Говорит, он будто не от мира сего.

— Всё же давай покажем Юкитаке-сенсею Рири-тян, — Аюми умоляюще заглянула мужу в лицо. — Я волнуюсь. Как она будет общаться с одноклассниками в следующем году?

Кэндзиро задумался ненадолго, а потом коротко кивнул.

— Хорошо. Сходи к доктору, если беспокоишься.

При попытке увести её из дома Ририка вдруг заупрямилась и расплакалась так, что Асато пришлось пообещать пойти с ней, иначе сестра не ступила бы и шага за порог. Взяв детей за руки, Аюми двинулась в сторону дома доктора. Увидев, что Асато исполнил обещание и идёт с ней, Ририка мигом успокоилась.

Дом Юкитаки-сенсея заметно выделялся среди одинаковых рыбацких хижин с плоскими соломенными крышами и стенами, сложенными из еловых брёвен и бамбука. Жилище возвышалось, словно императорский дворец над домиками крестьян. Оно имело два просторных этажа, стены из гладко обструганного бука, высокую треугольную крышу, покрытую оцинкованным железом, и огромный чердак, который запросто можно было считать третьим этажом. Рядом с домом пристроилась летняя веранда с резными ясеневыми столбами, большой сарай для инвентаря, стойло для овец, птичник для кур, собственная коптильня для рыбы и прекрасный сад с яблонями, сливами, абрикосовыми деревьями и небольшим прудом для карпов. Кроме супруги доктора и его сына в доме также проживала няня Юико, горничная Рэйка и двое мужчин-работников — Йошито и Таро, занимавшихся уходом за животными, ловлей и копчением рыбы.

За высокой бамбуковой изгородью царила непривычная тишина. Аюми толкнула калитку и вошла во двор. Марико-сан обычно не сторонилась соседей, позволяя днём приходить в гости всем, кто того желал. Поговаривали, что она сама родом из бедной семьи, знает о трудностях людей не понаслышке, потому и не задирает нос, выйдя замуж за состоятельного человека. Аюми пересекла двор и постучала в дверь. Доброжелательная Марико-сан сама открыла ей, но тут же, услышав о причине визита, огорчила Аюми, сообщив, что её супруг вчера покинул Суццу.

— Вы совсем немного опоздали, — сочувственно покачала хозяйка головой. — Теперь Юкитака вернётся только в августе. А в ноябре мы с Кадзу переедем в Токио. В доме останутся Йошито и Таро, а мы будем приезжать на летние каникулы. Хотите чаю?

— А мы не помешаем? — смутилась Аюми.

— Нисколько, — с доброжелательной улыбкой ответила Марико, впуская гостей внутрь. — В одиночку пить чай скучно, а Кадзу вечно не дозовёшься и от книг не оторвёшь. Оставайтесь! У меня есть моти, тогаси [9] и канкидан [10], и я сегодня совершенно свободна.

Аюми кивнула и вежливо сказала, что будет рада составить компанию во время чаепития. Неловко же отказываться от гостеприимства!

Дом внутри был отделан светлыми породами дерева — ясенем и берёзой, отчего казался невероятно широким и просторным. В гостиной, где расположились Марико-сан и Аюми с детьми, находилось множество дорогих вещей, вероятно, привезённых доктором из Саппоро или из столицы. Комнату украшали изящные шёлковые ширмы, резные лакированные шкафчики, великолепные статуэтки божеств из бронзы, оникса, янтаря и нефрита, аккуратно расставленные в токонома.

Горничная принесла расписные фарфоровые тяваны и наполненную сладостями огромную тарелку, украшенную изображениями танцующих журавлей. Увидев на столе, кроме обещанных моти, печений и китайского пирога, разноцветные леденцы на палочке и ароматный коричный рулет, Асато громко сглотнул и во всеуслышание заявил:

— Мам, давай тут подольше останемся! — чем вызвал смех у Марико-сан и заметную неловкость у Аюми.

Внезапно фусума раздвинулись, и на пороге гостиной возник худой, бледный мальчик примерно одного с Асато возраста, но заметно выше него ростом. Волосы ребёнка казались серебристо-белыми, будто снег на вершинах гор. Как показалось Аюми, вошедший смотрел на гостей весьма неприветливо. Сначала он пронзил колючим взглядом серо-голубых глаз её саму, мимоходом скользнул по фигурке сжавшейся в комочек Рири-тян, и наконец упёрся в Асато, будто прожигая того насквозь. Аюми смотрела то на сына, приоткрывшего от удивления рот, то на ребёнка Марико-сан, и перед её внутренним взором невольно всплывали воспоминания о серебряноволосом ангеле, однажды явившемся ей во сне. Невероятное сочетание внешней хрупкости и внутренней мощи… Аюми почувствовала вдруг, что ноги её не держат, и торопливо уселась на татами. Марико-сан, не заметив ничего необычного, стала разливать чай по пиалам.

— Кадзутака, — спокойно сказала она, обращаясь к сыну, — не молчи. Если уж вышел к нам, хватит притворяться немым, приветствуй гостей!

Суровый с виду мальчик продолжал в упор смотреть на Асато, и Аюми всей поверхностью кожи ощутила, как воздух в гостиной наполняется чем-то вибрирующим, тёплым, живым. Сын Марико сдержанно, с достоинством взрослого мужчины поприветствовал Аюми, отчётливо представился, назвав своё имя, а затем предложил Ририке и Асато дружить. Неловко проглотив первый слог собственного имени, Асато пожал ладонь новому приятелю, с готовностью откликнувшись на поступившее предложение о дружбе.

— У тебя редкий цвет глаз, — с неожиданной откровенностью заявил вдруг Кадзутака, не выпуская пальцев Асато. — Впервые такой вижу.

«Он видит истинный цвет глаз моего сына, несмотря на защитный амулет?!» — мысленно ахнула Аюми, но вслух не произнесла ничего.

Кадзутака уселся на татами с выпрямленной спиной, положив руки на колени и глядя исключительно перед собой, при этом тесно соприкасаясь плечом с Асато. Всё то время, пока Марико угощала гостей чаем и сладостями, младший Мураки более не проронил ни слова, но Аюми готова была поклясться, что вибрирующая теплота в воздухе так и продолжает течь, вихрясь по комнате и пропитывая пространство чем-то чистым, невыразимо прекрасным. Асато изредка поглядывал на своего молчаливого соседа и почти не ел сладости. Происходящего на её глазах Аюми никак не могла себе объяснить. А ещё она ощущала некую безымянную силу — огромную, древнюю, готовую в любой миг пробудиться и потечь в мир. Эту силу, как ни странно, делили между собой её сын и Кадзутака. «Им не нужны мои амулеты, — поняла вдруг женщина и сама удивилась собственным мыслям. — Они оба гораздо сильнее меня!»