— Кадзу, — перекатившись на бок, глухо простонал я, обращаясь к двум идеально белым носкам, оказавшимся в поле моего зрения в узкой полосе между полом и нижним краем тяжёлой скатерти, — а что вчера случилось?

— С тобой, со мной или с обоими? — голос обладателя идеальных носков прозвучал спокойно, но с некоторой долей сарказма.

— С обоими, — я застонал громче, ибо головная боль и наждачная сухость на языке от попыток говорить только усилились.

— Благодаря тебе, о вчерашнем я долго не забуду, — загадочно отозвался Кадзутака. — Кстати, тосты, бекон и яичница давно готовы. Если соблаговолишь выбраться наружу, мы вместе позавтракаем. Кофе я сварил, но он скоро остынет.

Я отбросил в сторону плед, приподнял скатерть и на четвереньках выполз наружу.

В глаза ударил яркий солнечный свет, и я невольно зажмурился, прикрыв лицо ладонью. Дав себе некоторое время привыкнуть к смене освещения, я осторожно раздвинул пальцы, а затем и вовсе убрал руку в сторону. Кадзу сидел за столом и невозмутимо поглощал яичницу. Я пригляделся к нему внимательнее и заметил на его шее следы, о происхождении которых догадаться было нетрудно, но подробностей вспомнить не получалось.

— Мне бы в душ, — виновато промямлил я, осознав, что вид у меня для совместной трапезы неподобающий. — И переодеться… То есть, одеться, — поправил я себя, внезапно заметив, что на мне нет совершенно ничего.

Люди, чуждые эстетики, обычно называют эту форму одежды «в чём мать родила», а эстеты именуют такой внешний вид «костюмом Адама».

— Ступай, — во взгляде Кадзу промелькнуло веселье. — Только, прошу, поторопись.

— Тебе надо на работу? — спохватился я. — Из-за меня ты опаздываешь?

— Нет, сегодня мой выходной. К счастью. И у тебя после вчерашнего, кроме выходного, ничего быть не может. Но мне скучно завтракать одному.

Я облегчённо выдохнул, залпом осушил стакан прохладной воды и, пообещав не задерживаться, нагишом поспешил в душевую. Наспех ополоснувшись, надев свежую рубашку и брюки, я вернулся за стол. Головная боль немного унялась. Кадзу-кун допивал кофе, задумчиво листая утреннюю газету, изредка взглядывая на меня с загадочной улыбкой. Убедившись, что я не вызвал своим позорным поведением гнева или порицания, я успокоился и уселся напротив него.

— Поешь, — Кадзу подвинул в мою сторону яичницу с беконом, чашку горячего кофе и свежий бисквит со взбитыми сливками.

— И всё-таки, — я нервно сглотнул, косясь на еду, но не решаясь приступить к завтраку, — что вчера случилось? Я, конечно, разное творил на протяжении жизни, да и в посмертии тоже набедокурил, но под столом давно не просыпался. По крайней мере, за последние тридцать лет — ни разу.

Кадзу-кун отложил газету и подпёр кулаком подбородок, заинтересованно глядя на меня сквозь очки.

— Я узнал о тебе вчера много нового, Асато. Надеюсь, ты хорошо выспался? — и он улыбнулся своей неповторимой улыбкой, сочетающей в себе детское озорство и взрослое ехидство.

— Да, — автоматически ответил я, ломая голову над кучей гудящих в ней, словно улей с пчёлами, вопросов.

Даже аппетита нет, когда с тобой говорят загадками, а ты ничего не помнишь…

— Голова прошла? — заботливо продолжал интересоваться Кадзу.

— Совершенно. Но, пожалуйста, напомни, по какой причине она заболела! — жалобно попросил я.

— Сам вспоминай, — он откровенно смеялся надо мной. — Забавно видеть тебя смущённым, а ведь вчера ты вёл себя очень решительно. Устроил мне невыразимо приятный сюрприз, в результате чего некоторое время я составлял тебе компанию под столом, но потом выбрался, принял душ и приготовил завтрак. Я думал, ты проголодаешься, проснувшись, а ты и не ешь вовсе. Это на тебя не похоже. Возьми со стола хоть что-нибудь. Вчера ты потерял много сил.

— Когда? Как?! — я гипнотизировал попеременно то Кадзу-кун, то свой завтрак взглядом, беспомощно надеясь вырвать тайны вчерашнего происшествия хоть у кого-нибудь, например, у аппетитно пахнущего бисквита, как вдруг при виде взбитых сливок с шоколадной крошкой, покрывавших поверхность выпечки, моя память сдалась, распахнув свои недра и явив мне всю глубину моего падения. — О! — простонал я. — О-ооо!!!

— Вспомнил? — Кадзу радостно рассмеялся. — Хорошо.

Я вспомнил, но лучше бы этого не случилось. Теперь мне оставалось только сгореть со стыда.

Во всём был виноват шеф… Да, я мог бы отказаться от вечеринки в честь окончания рабочей недели, но я уже и до того не соглашался несколько раз, выдумывая самые нелепые причины вроде удаления зубов мудрости, спортивного восхождения на гору Фудзи и дня рождения престарелой троюродной тётки. Наконец, босс выдвинул мне претензию размером с небоскрёб. Сказал, что я не ценю и не уважаю коллектив, и жёстко добавил: если я и дальше буду продолжать вести себя подобным образом, то он, скорее всего, не сможет оставить меня в отделении.

— Коллектив должен быть сплочённым не только в рабочее время. Корпоративный дух ярче всего ощущается на праздниках, поэтому все важные для нас даты, включая выходные, мы отмечаем вместе, — назидательно промолвил шеф. Я хотел было заикнуться о том, что мы — полиция, а не корпорация, но предпочёл промолчать и, вероятно, правильно сделал. — Если ты желаешь и дальше оставаться здесь, не игнорируй общие праздники, иначе я отправлю тебя на поиски более подходящего места работы.

Он откровенно шантажировал меня. На самом деле я прекрасно понимал, что корпоративный дух надо поддерживать всегда, а совместное празднование чего угодно — неплохая причина расслабиться после тяжёлой недели. Но как объяснить боссу мою главную трудность? Я пытался прозрачно намекнуть ему на свою невоздержанность, случающуюся со мной каждый раз при употреблении спиртного, но шеф ничего не хотел слышать, оскорбляясь всё сильнее на каждую мою следующую попытку избежать плачевного финала дня. Вот так я и попал вместе с остальной толпой стажёров и полицейских на довольно вместительный теплоход, неторопливо плывущий по реке Сумида, где вечеринка началась бурно и весело. После водного путешествия мы высадились в огромном караоке-баре… Я пел и пил. Снова пил и снова пел, повиснув на плечах своих разудалых, хохочущих над моими шутками коллег, ощущая разом и корпоративный дух, и сплочённость. Как я вернулся в Сибуйя, почти не помню. Кажется, шеф заранее нанял для празднующих такси, сообщив наши домашние адреса водителям. Только это и помогло нам не остаться до утра в том караоке-баре, сложившись штабелями возле стен.

Меня вместе с ещё двумя набравшимися до невменяемости стажёрами шеф погрузил на заднее сиденье, предварительно крепко обняв и похлопав по спине со словами: «Молодец, с такой выносливостью далеко пойдёшь!», и машина тронулась с места. Довольно скоро водитель сообщил, что пора выходить, я даже уснуть не успел. Остальных повезли куда-то дальше. Выпав из дверцы автомобиля, но приземлившись довольно удачно, я доковылял до дома по своей личной, незримой для окружающих синусоиде. Долго стучал, напрочь забыв о наличии звонка и тем более — ключа в кармане, пока Кадзу-кун, потеряв терпение, не открыл.

С минуту он неодобрительно изучал меня с головы до ног, перегородив собой дверной проём и уперев руки в бока, а я счастливо улыбался, размышляя о том, какой он красивый. Самый соблазнительный доктор в мире! Второго такого нигде не сыскать — ни в Америке, ни в Китае, ни в России. «И он — мо-ой. Только мой!» — гордо пронеслось в голове.

Распахнутая почти до живота рубашка Кадзу-кун приковала мой блуждающий взгляд, и я пал жертвой вожделения. Где-то в подсознании крепко засела уверенность, что вот этот шикарный мужчина сейчас полностью в моей власти, и он тоже хочет меня.

— Доктор, а вы принимаете по ночам? — развязно спросил я, тяжело вваливаясь внутрь.

— Алкоголикам отказываю даже днём, — мгновенно откликнулся Кадзу с заметным сарказмом. — И отправляю их в вытрезвитель.

Но я, пропустив его слова мимо ушей, захлопнул дверь за своей спиной и решительно притянул Кадзу к себе. Припечатав его с размаху своим телом к ближайшей стене, я нашёл его губы своими.