Я вижу, что Хисока сам едва терпит, но мучить меня ему ещё сладостнее. О боги… У него своеобразные фантазии. Страшно подумать, но он куда больше похож на юного Мураки, чем мне казалось! И не только внешне…

Наконец, меня освобождают, стягивая всю одежду и сбрасывая её на пол.

— Терпеливый. Даже не попросил пощады. Ну, ничего. Сейчас запросишь.

Он устраивается удобнее меж моих раскинутых ног, осторожно трогает кончиком языка край увлажнившейся, напряжённой, дрожащей от желания плоти. Я вижу, что он почти не знает, как вести себя дальше, но именно его неведение возбуждает ещё сильнее. Он целует меня, едва касаясь, и со смущённым смехом сообщает, что я солёный, но пахну приятно. Проводит языком по всей длине, робко целует головку, обильно покрывшуюся смазкой. Я едва сдерживаюсь, и Хисоке приятно видеть, какую власть его неумелые ласки имеют надо мной.

— Всё еще считаешь, что мне женщины нужны? — он останавливается, когда я готов на коленях умолять о продолжении.

— Хисока, больше не могу, — выдыхаю, изогнувшись всем телом. — Прошу, развяжи меня.

— Вот ещё, — фыркает он, прикасаясь легко кончиком пальца и обводя вокруг самого чувствительного места. — Поцеловать ещё?

Я бормочу нечто маловразумительное, ибо не знаю, как, не умерев со стыда, сказать ему, что сейчас он может узреть меня в самом позорном виде. В таком аморальном облике, заставляющем ангелов отворачивать лицо своё, ответственного секретаря Энма-Тё ещё никто и никогда не наблюдал. Даже Цузуки после моей невоздержанности в Кванджу.

— Я поцелую, — принимает окончательно решение Хисока и решительно накрывает меня губами, обняв языком и прижав к мягкому нёбу. Делает несколько плавных движений.

Невыразимо, сказочно, волшебно… И жутко, и сладко думать, что он со мной сотворит, став старше? Держусь из последних сил, сжав руки и пытаясь предотвратить неизбежное. Но это так невыносимо трудно!

— Ты крепкий орешек, — Хисока удивлённо смотрит на меня, приподнявшись. — Что мне сделать, чтобы ты сдался?

«Да я уже и так…» — мелькает в голове отчаянная мысль.

Он демонстративно обхватывает себя, неотрывно глядя мне в глаза, позволяя смотреть на происходящее.

— Нравится? — склоняется ближе, захватывает той же ладонью меня, опираясь на свободную руку.

Ощущение горячей плоти, прижатой к моей, твёрдой от желания, уже не выдержать. Вот он, тот позорный вид, приходящий после особенно счастливых минут… Теперь только в душ бежать. Щёки горят, словно закатное небо. Тяжело дышу, боясь даже взглянуть на него.

— Почему не смотришь? — мягко спрашивает Хисока. — Посмотри. Я прошу.

Открываю глаза и вижу его расслабленную улыбку. Он тянется ко мне, развязывая узел ленты.

— Тебе же было хорошо, — он без малейшего стеснения указывает на бесспорное свидетельство нашей обоюдной страсти, — почему тогда ты смущаешься?

— Не думал, что ты сделаешь это, — сам не знаю, что имею в виду, но Хисока меня сразу понимает.

— Не ожидал, что я решусь? Ну да, я мало что умею, но у меня есть желание учиться. И, поверь, я придумаю что-нибудь полюбопытнее. Это была просто разминка. В душ пойдём вместе, — сообщает Хисока, помогая мне размять затёкшие запястья. — А лучше в ванну. Думаю, через полчаса я уже буду готов продолжить твоё… наказание, — хмыкнув, поправил он себя.

От его слов я ощутил горячую дрожь, пробежавшую по телу. Мне точно конец! Хотелось бы знать, как там мой Асато выдерживает эксперименты доктора, а они наверняка имеют место. Хотя, может, к лучшему, что мне об этом ничего не известно…

Стабилизировать свой передатчик Ватари удалось только в середине января, когда связь между мирами стала из рук вон плохой. К счастью, Ютака успел сообщить о способе модернизации устройства своему двойнику, и тот привёл в порядок и свой прибор тоже. Мы с Хисокой вздохнули с облегчением. Одна из проблем была успешно решена. Теперь ничто не должно помешать нам в ответственный момент.

К тому времени в жизни Асато-кун тоже произошло много изменений.

— Кадзу рассказал правду родителям о наших отношениях и расторг помолвку с Сакурайджи-сан, — огорошил меня Цузуки, когда мы с ним встретились в кафе третьего января. — Это случилось в день его рождения.

— И как отреагировала бедная невеста? — полюбопытствовал я.

— Собственно, с неё всё и началось. За праздничным ужином, когда речь снова зашла об их свадьбе, Сакурайджи-сан вдруг сказала, что желает расторгнуть помолвку. Дело в том, — Асато тяжело вздохнул, — она влюблена в одного духа, с которым общается с детства. В невоплощённую душу. Ну, ты понимаешь!

— Нет, не понимаю. Как это вообще возможно?

Я о разном наслушался за свою жизнь, но чтоб такое…

— Тот человек был её мужем в прошлой жизни, — продолжал Асато, — когда Укё трагически погибла вместе с их новорождённым сыном во время пожара, муж задался целью воскресить её. Ради этого он стал тёмным магом. Уж не знаю, какие там усилия он предпринимал, чтобы вернуть супругу к жизни, но так вышло, что он добился цели лишь незадолго до смерти. Уже умерев, он узнал, что его погибшая супруга вскоре возродится в теле Сакурайджи Укё. Из-за этого мужчина отказался уходить на тот свет. Представляешь, договорился с самим Энмой, а посмертном суде, чтоб тот его не трогал. Он обещал помогать Повелителю Мэйфу в случае надобности, но за это ему позволили продолжать жить на земле и оберегать свою возлюбленную. Незримый, он будет находиться рядом с любимой до самой её смерти. Они смогут общаться. Благодаря связи с ним, Сакурайжи-сан может видеть призраков. Тот же дух поклялся, что не позволит никому другому дотронуться до неё, поэтому Укё теряет сознание от прикосновений мужчин. Когда жизненный путь Сакурайджи-сан закончится, они воссоединятся.

— Какая жуткая история! — невольно вздрогнул я.

— Не то слово, — согласился Цузуки. — Жуть что было. Вместо празднования случился семейный скандал. Мать Сакурайджи-сан продолжала настаивать на свадьбе, тогда Кадзу сознался в наших с ним отношениях, а Сакурайджи-сан добавила, что её бывший муж из прошлой жизни — это Юкитака Мураки-сан. Соответственно, к Кадзу она может испытывать лишь материнские чувства, ведь её нынешний жених — на самом деле погибший сын из прошлой жизни, переродившийся благодаря усилиям деда.

На мгновение я потерял дар речи. Цузуки, заметив это, продолжил рассказывать, вероятно, в надежде, что дальнейшее повествование выведет меня из ступора.

— Госпожа Мураки разгневалась и на Укё, и на Кадзу, и на меня заодно. Назвала нас с Кадзу теми, кто мы есть, но от неё это как-то обидно прозвучало. Я думал, Мураки-сама нас убьёт, хоть это и невозможно по причине нашей связи с амулетом, но он выглядел так, что точно смог бы. Госпожа Мураки и госпожа Сакурайджи долго плакали, обнявшись. В итоге все покинули дом Кадзу, а мы остались одни. Хотя нет. Ория Мибу-сан ушёл последним, пожелав нам счастья. Хороший он всё-таки человек и в том, и в этом мире!

— А как у вас… с доктором? — я сдержанно кашлянул, вопросительно взглянув на него.

Лицо Асато приняло мечтательное выражение.

— Знаешь, Сейитиро… А я счастлив! Если бы не этот проклятый Апокалипсис и не куча людей, чья судьба всё ещё тяжела, я бы остался жить в этом мире. Ведь я нашёл то, что всегда искал.

— Я бы тоже остался здесь, — задумчиво заметил я. — Ведь и я нашёл самое главное. И я очень хочу, чтобы это сохранилось в будущей жизни.

Я поймал себя на том, что внутри меня больше нет ревности к Мураки. В моей и Асато жизни, наконец, взошло солнце, и только от наших совместных сил теперь зависело, чтобы новый мир не покрыла тьма.

За оставшиеся до августа месяцы я понял, как немного мне надо для счастья. Улыбка Хисоки, наши прогулки, чтение по вечерам возле лампы, рассказы об успехах в школе и даже его странные эксперименты в спальне, заставляющие меня краснеть, стали неотъемлемой частью счастья.