— Ты не оставляешь мне выбора, — рассмеялся я с облегчением и телепортировался в парк.

Хисока пристроился на бревенчатой скамейке, поджав под себя ноги. Птицы клевали раскрошенное тесто у его ног, а юноша задумчиво разглядывал ярко-красные листья момидзи, служившие начинкой для выпечки.

Я материализовался в двух шагах от него и сел рядом. Он вздрогнул, но не сказал ничего. Мы оба молчали некоторое время, не глядя друг на друга. Наконец, я не выдержал этой тягостной тишины.

— Я виноват, — вымолвил я, понимая, что не с того надо было начинать, да чего уж теперь. — Мне следовало давно сказать всю правду о себе.

— Ага, — Хисока нахмурился, пристально наблюдая за тем, как каштаново-фиолетовая сойка**** подлетела к воробьям и, распугав их, унесла самый большой кусок теста. — Я понимаю, почему ты молчал прежде, но… Ты мог сказать хотя бы в тот день, когда приехал в Осаку. Привёл бы меня в уединённое место, в храм какой-нибудь и признался. Я бы выслушал!

— Ты не боишься меня? — я с изумлением повернул голову в его сторону.

Хисока отщипнул очередной кусочек от листа клёна и бросил птицам. Равнодушно пожал плечами.

— А чего бояться? Если ты пришёл по мою душу, так забирай. Я готов. Смерть от твоей руки — это лучшее, чего можно пожелать.

— Я вовсе не за этим явился.

— Стало быть, хочешь признаться, что целью твоего появления в моей жизни было защитить Асахину от демона. Теперь ты выполнил свой долг и собираешься уйти. Зачем только ты притворялся и делал вид, будто тоже полюбил меня? Ради маскировки?

— Хисока! — в моём возгласе смешались возмущение, боль, отчаяние и гнев. — Неужели ты так дурно думаешь обо мне?!

Он осторожно покосился на меня, потом снова уставился на дерущихся воробьёв, между которыми шныряли пёстрые зяблики, пытающиеся урвать себе кусочек.

— А что я должен думать? Вы лгали мне, Тацуми-сан, — он снова перешёл на официальное общение, и после недолгого времени, когда мы были на «ты», это резало слух. — В вашей загробной организации тоже ведь есть начальство? Стало быть, вам поручили защищать Асахину, чем вы с успехом и занимались. Асахина рассказывала, как на неё много раз покушались, но она спасалась чудом. Теперь понятно: вы оберегали её. А я… был просто добавочным заданием. Ну, или развлечением.

— Не смей, — задыхаясь, я протянул к нему руки, схватил его за плечи и рванул к себе, распугав птиц, брызнувших вверх, на ветви деревьев. Где-то за деревьями слышался тихий перелив речных струй, голоса прохожих, гулявших по тропинкам парка, смех подростков и забавный топот пробегающих мимо детей, но мы с ним словно выпали за пределы мира. Заходящее солнце делало листву момидзи похожей на кровавое золото. — Ты не смеешь обвинять меня в неискренности! Да, я многое скрывал, но что я должен был сказать? Признаться в том, что я — синигами? Предупредить, что скоро случится Апокалипсис? Обрадовать сообщением о том, что мы с тобой были знакомы в чёрт знает какой давней жизни, прежде чем родились на Земле? Рассказать, что твоя кузина обладает частью души Древнего бога, как и ты? Да ты бы просто вызвал мне психиатра. Разве нет?

Хисока разжал пальцы, и засохшие листья клёнов с крошками налипшего теста упали на землю, рассыпаясь веером. Ветер подхватил их и поднял вверх, словно желая вернуть деревьям утраченное.

— Тацуми-сан, — только и вымолвил он дрожащими губами, — что вы такое говорите?

— Правду. Сегодня я всем говорю только правду! Но никому она не нравится. Тебе вот не понравилась тоже.

— А что ещё вы скрываете? — его глаза не отрывались от моего лица. — Есть ведь что-то ещё? Я чувствую!

Я вздохнул. Отпустил его, сел ровно и сжал пальцы рук на коленях.

— Это будет очень трудно слушать, а мне невыносимо трудно такое говорить. И я даже теперь не уверен, поверишь ли ты или захочешь отправить меня в психиатрическую лечебницу.

— Скажите, — он вцепился в мою руку, повис на ней всем телом, прижимаясь к моему плечу. — Просто скажите.

— Есть другой мир, где Куросаки-кун, твой двойник, тоже, как и я, синигами. Я знал тебя в нескольких мирах, прежде чем прийти сюда, но никогда между нами не проскакивала искра… Подобное случилось впервые, — с этими словами я притянул Хисоку к себе и мягким движением нашёл его губы. Он отвечал мне неуверенно и робко, потом смелее, пока наш поцелуй не стал страстным, глубоким и жадным, пока мы оба не потеряли голову настолько, что были вынуждены отпрянуть друг от друга и перевести дыхание.

— Я целовался с Богом Смерти, но всё ещё жив? — потрясённо выдавил Хисока, когда смог снова говорить.

— Ты выжил дважды, — с улыбкой напомнил я.

— Так что там с Апокалипсисом и двумя мирами? Кажется, я готов слушать дальше, — голос Хисоки зазвучал уже намного бодрее.

— На самом деле миров больше двух, — сказал я, заметив, что Хисока подавился воздухом и снова смотрит на меня с опаской. — Но, знаешь, я думаю, нам лучше поговорить об этом дома. А потом, когда ты привыкнешь к новостям, я познакомлю тебя с очень важными для меня людьми, и они подтвердят достоверность моих слов. Ну, либо ты решишь, что попал в общество сумасшедших, организовавших малочисленную секту «Судного Дня».

Хисока неожиданно прыснул со смеху.

— Я никогда так не подумаю, Тацуми-сан.

— Говори мне снова «ты» и называй по имени. Пожалуйста.

— Сейитиро, — Хисока умудрился произнести моё имя с таким чувством, что по моей спине пробежала сладкая дрожь.

Да, напрасно я думал, что ждать три года будет просто. Если этот парень продолжит в том же духе, он измучает меня больше, чем в своё время я сам себя измучил фантазиями об Асато.

— Значит так, — прочистив горло, продолжил я, — сейчас я обниму тебя, и мы вместе переместимся в Асакуса. В первый раз телепортация ощущается скверно, поэтому приготовься. Ты можешь испытать резкий жар или холод, тошноту, головокружение, покалывание в конечностях… Но со временем ты привыкнешь, и неприятные ощущения пропадут.

— Ух! — Хисока смотрел на меня в глубочайшем восторге. — Прямо как в книжках, которые в детстве читала Асахина. Даже не верится, что всё это по-настоящему.

Я протянул руку ладонью вверх.

— Держись и увидишь.

— Погоди, — он порылся за пазухой и извлёк оттуда тонкую алую ленточку. — Мне это дал один из монахов в храме. Я пытался отказаться, но он сунул её мне вместе с кленовыми листьями, которые я купил. Я всё спрашивал, зачем эта лента, но монах просто настоял на том, чтобы я взял. Ну, я не стал отказываться. Теперь понимаю, зачем он её дал. Пригодилась, надо же, — Хисока вдруг обвязал лентой наши запястья, соединив их вместе. — Не знаю, что там у тебя было в других мирах и в прошлом этого мира, но пообещай, Сейитиро, что с этого дня всегда будешь делить со мной горе и радость. И никогда больше не обманешь меня. Я предпочту страшную правду любой утешительной лжи. Дай слово.

Я смотрел на кусочек шёлка, соединивший наши руки, затем поглядел в доверчиво распахнутые глаза Хисоки, и, сглотнув ком в горле, произнёс:

— Я больше никогда не стану закрывать своё сердце от тебя. Смотри, — усилием воли я заставил рухнуть барьер, закрывавший мою душу от его дара эмпата.

Хисока смотрел так долго и пристально, будто не мог оторваться.

 — Ты прекрасен, — прошептал он, — ты похож одновременно на солнце и на звёздное небо над Камакурой в безлунную ночь. Нет, ты красивее! Но… Что это?

Я не успел остановить его. Хисока протянул руку и коснулся того, чего сейчас даже я сам не мог видеть. Неожиданно яркий свет вспыхнул над парком Мино, озарив окрестности. Испугавшись, что нас обнаружат, я телепортировал себя и Хисоку в Асакуса. Мы появились посреди гостиной, по-прежнему связанные алой лентой. Звезда в моей груди, освещавшая комнату, потихоньку становилась менее заметной, втягивая обратно свои лучи. Зато я видел, что из груди Хисоки теперь тоже льётся яркий свет, и это свечение вливается в меня, даря необыкновенную радость.