— Это остров Тавеуни архипелага Фиджи, — откликнулся Кадзу, предваряя мои вопросы. — Я был здесь давно. Видел миграцию китов в декабре восемьдесят третьего и наслаждался дайвингом возле атоллов в июне восемьдесят четвёртого. И размышлял тогда о том, что к некоторым людям нельзя прикасаться, настолько они хрупки… Укё была именно такой. Она не выносила прикосновений мужчин. Сама Укё считала, будто это — её плата за врождённую способность слышать и чувствовать неупокоенные души умерших, но в мой разум до сих пор закрадываются сомнения. Несмотря на то, что даже лучшие специалисты Европы не сумели поставить Укё диагноз и подтвердить мою гипотезу о наличии глубокой психологической травмы, мне порой начинает казаться, что и в этом всём виноват проклятый Саки! Незадолго до смерти, желая причинить мне как можно больше боли, он пытался принудить к близости Укё. Сначала хитростью, заманив поддельной запиской от моего имени на свидание в малолюдный парк, а потом, когда Укё попыталась уйти от него, силой. Его счастье, что затея провалилась. Укё закричала и потеряла сознание, когда Саки поцеловал её против воли и попытался снять блузку, а этот мерзавец перепугался и сбежал. Хорошо, что неподалёку прогуливалась пожилая семейная пара. Они услышали крик и помогли Укё прийти в себя и добраться до дома. Даже не представляю, что бы я сделал с Шидо, если бы он тогда всё-таки довёл задуманное до конца… Он бы умер раньше, чем вздумал покушаться на моих родителей, и меня бы никто не остановил! — глаза Кадзу опасно сверкнули, а я испуганно воззрился на него.

Воды Тихого океана забурлили, выбрасывая нас наружу. Я чувствовал бессильный гнев, исходящий от Кадзу. Он злился на собственную непредусмотрительность и беспомощность, на то, что не сумел уберечь Укё от посягательств брата. Он радовался, что его подруга не пострадала, но эта радость смешивалась с горечью. Его не было рядом, чтобы защитить Укё. Своим бездействием он предал доверие девушки.

Кадзу поймал мой настороженно-вопросительный взгляд, и его гнев мгновенно утих.

— Знаю, в моей душе много тьмы, — уже спокойнее пояснил он. — Всякий раз она возникает, когда нападают на тех, кого я люблю. Эта тьма сильнее любых доводов рассудка и любых понятий о нравственности. Иногда я боюсь, что она способна безвозвратно уничтожить мою душу. Кажется, с моим двойником именно это и случилось.

Я явственно ощутил комок в горле. И я точно знал теперь, что Кадзу чувствовал, когда Саки мучил его. Ненависть к брату пришла гораздо позже, поначалу в нём билось лишь упрямое желание выстоять и доказать, что он сильнее, и Шидо не удастся сломить его, какие бы усилия тот ни предпринимал. Кадзу продолжал верить, что в нём течёт кровь дракона, а перед внутренним взором, как пример стойкости, всегда стояла роза пустыни. И юноша самому себе поклялся быть таким же выносливым и не обнаруживать свою слабость.

— С шестнадцати лет меня вдруг стало преследовать смутное чувство, будто кто-то есть рядом со мной, кто меня бережёт и защищает. К сожалению, я не знал, что это ты, Асато-кун. Только однажды Сатору-сан ни с того, ни с его озвучил мои мысли, сказав, будто меня оберегает ангел с тёмными крыльями. Это случилось вскоре после того, как Саки оставил свои издевательства надо мной так же внезапно, как некогда их начал.

Между нами, словно из-под земли, выросла статуя падшего ангела из парка Ретиро…

— Как я искал тебя, — с болью продолжал Кадзу, — как жаждал увидеть снова хотя бы во сне! Но запрещал самому себе об этом думать, пытался забыть. А подчас мне казалось, что и амулет нереален, что он — просто сон или драгоценный камень мамы, случайно оброненный ею в моей комнате, а всё остальное — мои фантазии… Как те, с драконом. Я пытался вытеснить тебя из памяти, но ты пророс в моё сердце, плоть и кровь. Всего раз увидев тебя и коснувшись рубина, я заболел тобой. Ни с кем у меня не было ни шанса, мою душу не удовлетворил бы больше никто, я только теперь это отчётливо понимаю, ведь с тех самых пор, как я, будучи подростком, поддался соблазну разделить свои телесные потребности с кем-то, кроме собственной руки, я ощущал лишь сплошные разочарования… Долгое время меня преследовали одноклассницы и ученицы параллельных классов, и незадолго до своего семнадцатого дня рождения я, наконец, решился. С красивой старшеклассницей по имени Кодзима Момоко я провёл ночь на яхте её отца в ночь на Рождество в восемьдесят первом… Это было скорее любопытством, чем страстью. И уж точно ни в малейшей степени не являлось влюблённостью. Благодаря богатому опыту Момоко, я узнал о сексе за одну ночь всё, что хотел, поэтому последующие встречи с кем-то уже ничего не значили для меня. Впрочем, с самого начала я воспринимал секс лишь как физическую потребность, никак не связанную с моими эмоциями. Выбирал партнёрш, как иные выбирают еду в ресторане, потому что тело нельзя оставлять голодным, иначе начнутся проблемы. И в периоды вынужденного воздержания они у меня начинались. Я видел навязчивые сны, в которых на меня смотрел мужчина. Просто смотрел. Я не видел его лица, но точно знал, чего он ждёт. Он ждал меня, а мне хотелось творить в его присутствии немыслимые, откровенно бесстыдные вещи. Но когда я просыпался и приходил в себя после таких снов, то понимал, что проще найти девушку на ночь, чем мучить себя. Это продолжалось, пока я не познакомился с Орией. Почти на полтора года я забыл о поиске случайных спутниц. У нас завязались близкие отношения, но я потом испугался своей зависимости. Я чувствовал, что привязываюсь, и вместо удовлетворённости начал испытывать гнев на него и на себя. Мне казалось, Ория каким-то образом лишает меня свободы, а, согласись, в девятнадцать свобода — это главное, ради чего живёшь. Я не хотел позволить кому-то стать моей необходимостью или слабостью. И я порвал с ним однажды без объяснений, лишь бы доказать себе: моя свобода не потеряна, я могу отказаться от него, я не связан ничем! Я так гордился тем, что смог переступить даже через очень сильные чувства, не пожалел и не оглянулся. Забавно вспоминать… Ведь до недавнего времени я вообще не знал ничего о чувствах.

Ангел на постаменте смотрел в небо, защищаясь от кого-то воздетой вверх ладонью.

— В какой-то момент душевная тоска стала прорываться даже сквозь мою вечную занятость, сквозь многочисленных партнёров, в основном, женского пола, которых я периодически находил, а затем безжалостно выбрасывал из жизни. Я не понимал, в чём проблема, но меня постоянно преследовало ощущение бессмысленности происходящего, несмотря на все успехи и достижения. И только держа амулет в руках, я испытывал странное счастье. Наконец, я решил разобраться, что за кристалл такой много лет назад появился у меня. Я отправился по миру в поисках ответов на вопросы, ища того, кто хоть что-то знал бы о рубине. Я объехал европейские храмы и восточные ашрамы, подробно описывая настоятелям амулет. Никакой зацепки. А потом я встретил Тацуми… Как я мечтал вытащить тебя в реальный мир и поговорить с того дня! Как страдал от осознания того, что именно из-за меня ты очутился в заточении! Моё сердце напоминало мраморные пещеры близ Чиле-Чико, а потом превратилось в поток огня. В сжигающее желание. Я не узнавал себя. С детства я привык к тому, что эмоции бесполезны, а проявлять их нелепо. Мне это говорил отец, и я сам, поразмыслив, пришёл к тем же выводам. Я заставил себя пустить корни в камень и цепляться за бесплодные земли столько лет… В калифорнийской долине Йосемити водопад Огненной Лошади в закатных лучах солнца всего на несколько дней в феврале становится похожим на лаву. Моё сердце истекало лавой, когда я думал, что между нами не может быть ничего. Как я мог покуситься со своими низменными потребностями на того, кто спас меня? На того, кто доверился мне и поселился под одной крышей, следуя моей же просьбе? Я не верил, что способен по-настоящему любить, или что тебе нужны мои эгоистические чувства. Глаза мои словно ослепли. Я не понял сразу, что немедленно рассказать правду о себе было бы самым верным решением. Сколько понадобилось времени, чтобы я осознал это! Я не видел тебя и твоих переживаний за своими сомнениями. Я заставил тебя страдать снова всего несколько дней назад! Непростительно.