После нашего откровенного разговора я долго пытался придумать, как помочь Укё. Мы перепробовали всё: от новейших лекарств до сеансов гипнотерапии. Не доверяя полностью своим познаниям, я несколько раз возил её в Европу, чтобы показать признанным светилам науки, но и там ей не сумели поставить диагноз. Именно тогда я стал чётко осознавать, что медицина не всесильна.

По сей день я продолжал испытывать некоторое чувство вины по отношению к ней. Я так и не сумел ей помочь, несмотря на все свои знания. Долгие годы Укё-тян оставалась наедине со своей проблемой.

Меня же всегда кто-то ждал. Причём в определённый отрезок времени ждал человек, который вначале смотрел на неё.

Перед внутренним взором мелькнули выразительные черты лица, освещённые утренним солнцем. Я снова услышал шелест спадающего на пол кимоно, ощутил крепкие объятия, укрываясь в которых мне удавалось забыть все тревоги. Аромат дорогого табака, исходящий от блестящих чёрных волос и удивительно светлой кожи. Я любил белый цвет во всех его проявлениях, но этот конкретный оттенок приводил меня в экстаз, особенно при свете полной луны.

В тот раз мы отправились в Хаконе вдвоём. Укё простудилась. Дни и ночи напролёт в течение недели она просиживала в лаборатории под постоянно работающим кондиционером, готовясь к экзаменам. В таком состоянии она, естественно, не могла составить нам компанию, а денег, потраченных на предварительный заказ номера, нам с Орией было жаль.

Рано утром во время тренировки в саду возле гостиницы, у меня свело судорогой руку, и мой друг решил помочь устранить неприятные последствия наших занятий.

Я уселся посреди веранды, скинул рубашку, а он стал осторожно массировать моё занемевшее плечо. Его пальцы были мягкими и прохладными. Они умело разминали мои отвыкшие от физических нагрузок мускулы, скользили по коже от лопаток до шеи… Так нежно, словно… Боже, да ко мне никогда так не прикасались!

«Тебе холодно?» — невозмутимо спросил Ория.

«Нет».

«Тогда почему ты дрожишь?»

Его пальцы пробежали по линии роста волос к моему затылку, мимоходом коснулись щеки, а потом он вдруг прижался ко мне сзади и, уткнув подбородок в моё плечо, произнёс:

«Убей меня на следующей тренировке, а? Из сострадания. Не могу так больше. Чёрт его знает, почему, но у меня по отношению к тебе стали возникать совершенно непристойные мысли».

Я повернул голову и внимательно посмотрел на него.

«Любопытно поэкспериментировать. С твоими мыслями».

«А я полагал, ты за катану схватишься», — хмыкнул он.

«Сказал бы мне то же самое кто-то другой, определённо, схватился бы».

«И в чём разница?»

«Это же ты».

Кого-то другого, наверное, остановила бы мысль о том, что можно разрушить дружбу. Или, например, препятствием стало бы нежелание переступать через моральные принципы. Моя же нравственность всегда была весьма аморфным понятием, и я никогда не видел смысла отказываться от того, что само идёт в руки. А в данном случае нежданно нагрянувшее выглядело чертовски привлекательно.

Ория оказался куда более опытным, чем я. Уж не знаю, с чьей помощью мой приятель нарабатывал свой диапазон умений, но он с самого начала понимал потребности моего тела лучше, чем я сам. Ни одна из моих прежних пассий в подмётки ему не годилась.

«Тебя что-то напрягает? — спросил он, когда мы, спустя десять минут, оказались в нашем номере на одном футоне, и он склонился надо мной, целуя меня в шею. — Если так, давай меняться».

Я недоверчиво засмеялся.

«Наверх, что ли, пустишь?»

Вместо ответа он улёгся на спину и притянул меня ближе к себе.

«Так привычнее?»

Я кивнул.

«Тогда действуй. Со мной можно не миндальничать, я не барышня. А все эти вопросы по поводу «сверху-снизу» не для меня. Я просто следую желаниям партнёра».

Меня немало удивило то, что Ория, казалось, готов был бесконечно впитывать мой гнев, предназначавшийся некогда другим людям и вырывавшийся в самые неподходящие моменты.

Когда же гнев иссяк, уступив место ровному спокойствию, это нежданно открывшееся свойство моей личности оказалось вдруг практически невостребованным.

«Знаешь, я целый год был уверен, что ты влюблён в Укё», — заметил я однажды, когда мы в очередной раз наплевали на всех, сбежав в Юмото.

«Да, наверное, так и должно было со стороны казаться. Но я, знаешь ли, смотрел на неё и думал: счастливая, ей нет необходимости притворяться. Я с самого начала мечтал как-нибудь застать тебя врасплох, чтобы ты не сумел от меня отвертеться. И вот застал. Пусть ты и согласился на наши отношения из чистого любопытства. Скажешь, я ошибаюсь?»

Я пожал плечами.

«Нет, ты прав. Но я не боролся никогда ни с тобой, ни с собой, ни со своими желаниями. Не видел смысла».

«Собираешь по жизни всё необычное?»

«Оно само притягивается. Я ничего не делаю, чтобы специально кого-то привлекать».

«В этом весь ты…»

Ни до, ни после Ории я больше не спал с мужчинами. И не заводил себе друзей мужского пола, а уж женщины, кроме Укё и Чизу, и подавно не могли считаться моими подругами, разве что любовницами.

Я потом довольно часто вспоминал лицо Ории, обрамлённое длинными волосами, стекающими, словно воды бездонной реки, по плечам и размышлял, зачем тогда я ему был нужен?

Он никогда не говорил о чувствах и правильно делал. Я бы порвал с ним немедля, заговори Ория на эту тему, потому как от таких бесед — один шаг до ревности, взаимных претензий, оскорблений. Нет, мне такого было не нужно.

Любопытно, почему я сейчас снова вспоминаю тот вечер?

Очередной номер в одной из гостиниц … Я сижу на футоне, курю, позволяя дыму струиться сквозь полуоткрытые сёдзи во двор. Ория подходит сзади, закутывает мои плечи в своё кимоно, потом заглядывает мне в глаза и смеётся.

«Тебе идёт. Почему ты никогда не носишь юката?»

«Напоминает детство».

«Неужели воспоминания настолько ужасны?» — он присаживается рядом и привычным движением обнимает меня за талию.

Его волосы слегка щекочут мою шею.

«Не хочу это носить. Не вижу смысла. Мне больше нравится европейская мода».

«Зря. Юката придает твоему лицу необыкновенный шарм».

Он разжимает пальцы, и тонкий кусок материи соскальзывает с моих плеч на футон. Загасив сигарету, я толкаю Орию на пол, стискивая его запястья.

Почему-то ему всегда куда больше нравилось, когда я бывал с ним груб, и он откровенно скучал, если я вёл себя иначе. Чтобы удовлетворить его, мне подчас приходилось изображать едва ли не опасного маньяка во время наших встреч. Нельзя сказать, что мне это не нравилось, однако я точно знал, что могу быть другим. К сожалению, другого меня, пусть и не отвергали, но воспринимали менее охотно.

В свете луны его кожа казалась молочно-белой. Блестящие густые волосы покрывали собой гладкие струганые доски пола. Если бы он родился женщиной, все красавицы Японии сдохли бы от зависти, клянусь Ками. В таком положении Ория казался совершенно беспомощным, и нестерпимое желание накрыло меня с головой. Я склонился над ним, жадно впиваясь в его в губы и с наслаждением встречая ответный поцелуй.

К тому времени мы были любовниками уже больше года, ухитряясь умело скрывать этот факт от знакомых, ибо мои родители точно сняли бы с меня голову, узнав о моих похождениях. И, разумеется, я не хотел разочаровывать Укё. Сложно сказать, как она восприняла бы эту новость.

Впрочем, думаю, она в какой-то момент начала догадываться, просто никогда не спрашивала.

А ещё полгода спустя я осознал, что впадаю в зависимость, сродни наркотической. Отношения с Орией приносили немыслимое наслаждение, но и изрядно выматывали. Я злился. На себя, разумеется. Я не хотел ни от кого зависеть, даже от очень опытного и хорошего любовника, не требующего никаких обязательств. Не знаю, как я поступил бы сейчас, но тогда мне проще было разрезать по живому и расстаться, чем позволить себе влипнуть ещё глубже, начав всецело принадлежать кому-то.