На втором курсе обнаружилось странное: у меня каким-то невероятным образом всё ещё оставалось свободное время, и я решил посвятить его изучению психотерапии. Профессора, работавшие на кафедре университета, впали в состояние, близкое к обморочному. Чтобы студент решил осваивать сразу три медицинские специальности? Такого, наверное, не случалось за всю историю учебного заведения. Уверен, меня сочли безумцем, но мою просьбу удовлетворили, особенно не надеясь на то, что мне удастся успешно завершить обучение.

А я сам удивлялся, откуда у меня берутся столь поразительные способности к запоминанию любой, даже самой сложной информации с первого предъявления? Я самоуверенно полагал, что причина тому мои самостоятельные занятия дома по записям отца и деда. Однако теперь-то догадываюсь: без вмешательства магии дело не обошлось.

Поскольку меня стали считать одним из лучших студентов, то часто просили об участии в различных университетских мероприятиях, и на одной научной конференции, посвященной проблемам оперирования новорождённых с митральной недостаточностью, я познакомился с Морикава Чизу. Пара-тройка фраз, брошенных друг другу перед началом её выступления, и мы уже перешли на «ты». Это случилось совершенно естественным образом, после чего мы оба больше никогда не возвращались к официальному обращению.

Чизу ставили всем в пример. Она считалась одной из наиболее талантливых студенток. Подруг у неё, к сожалению, не было. Другие девушки считали Чизу выскочкой. Что поделать: дочь родителей, не имеющих за своей спиной никакой родословной, волей случая попавшая в общество высокомерных аристократов… Исход заранее ясен. Кроме того, Чизу-тян являлась весьма острой на язык особой, чем ещё более настраивала однокурсниц против себя.

Между мной и ею ни о какой влюблённости не шло даже речи. Однако нам безумно нравилось в перерывах между занятиями устраивать «внеучебные дискуссии». В запале спора мы беззастенчиво поглощали содержимое бенто друг у друга, неприкрыто наслаждаясь лицезрением убийственных взглядов, которыми нас награждали проходившие мимо студентки.

Чизу-тян выбрала специальность детского хирурга, но потом, последовав моему примеру, решила выучиться ещё и на кардиолога. Ей, конечно, пришлось не в пример труднее, чем мне, ибо она справлялась без помощи амулета. Впрочем, копиями, снятыми с тетрадей деда, я с ней делился, особенно перед экзаменами.

Лишь мы с ней закончили Шион, имея на руках более одного диплома.

К сожалению, Чизу-тян редко соглашалась на предложение выбраться вместе за пределы университетского городка, а так она точно стала бы четвёртым членом нашей компании.

У нас с Укё к тому времени появился новый друг — сын известного политика по имени Ория Мибу.

Помню, на тренировке по кендо в спортивном зале, куда я заглянул из чистого любопытства, в течение получаса я стоял и, не отрываясь, наблюдал за этим юношей. Он великолепно владел катаной. Такого умения я давно ни у кого не наблюдал, исключая человека, к которому до сих пор испытывал глубочайшую неприязнь, несмотря на его смерть. В облике Саки мне всегда являлась лишь тьма, а здесь…

Движения Ории походили на полёт или стремительный порыв, при этом оставаясь поразительно собранными и точными. Этот парень в вишнёвом косодэ с длинными чёрными волосами ниже плеч удивительно умел чувствовать своё тело. Как выяснилось год спустя, не только своё…

С Орией мы быстро нашли общий язык. С точки зрения окружающих, наверное, мы казались странной компанией: двое юношей и девушка, никого не пускающие в свой тесный круг.

А потом спустя пару месяцев я стал замечать пристальные взгляды, которые Ория бросал на мою невесту. Нельзя сказать, чтобы я испытал ревность. Для этого надо быть влюблённым, а по отношению к Укё я не испытывал ничего подобного, хотя, разумеется, заботился о ней, как умел. Банальное собственническое чувство зашевелилось в моей душе, когда я заметил слишком уж красноречивые взгляды друга. В следующий раз когда мы собрались на горячие источники, я постарался отделаться от общества нашего нового приятеля под благовидным предлогом.

Сказал, будто мне нужно всерьёз поговорить со своей невестой, а он окажется третьим лишним. Ория не стал настаивать, и мы уехали в Матсуяму без него. В принципе, я не лгал. Я чётко осознал, что пришла пора прояснить ситуацию.

Мои отношения с Укё в течение многих лет оставались исключительно дружескими, и она не стремилась их изменить, наоборот, всячески оттягивала решающий момент, несмотря на то, что после окончания университета мы должны были, согласно планам родителей, устроить официальную помолвку, а затем пожениться.

Заметив интерес Ории к Укё, я передумал много разного. Возможно, моя невеста тоже боится сказать правду? Вдруг за два года, проведённых в университете, она успела полюбить кого-то? Тогда нам лучше расстаться. Нечего ей тайком встречаться с кем-то за моей спиной. Родители? Ладно, как-нибудь разберёмся с их притязаниями.

За вечерним чаем в одноэтажной гостинице при свете фонарей, зажжённых под крышей террасы, я решился на откровенный разговор.

После первых же моих вопросов Укё разрыдалась.

«Я знала, что рано или поздно ты заговоришь об этом, Кадзу-кун. Поверь, я не влюблена ни в кого из тех, кто окружает меня. Ты мне дороже всех, но замужество для меня абсолютно неприемлемо. Я понимаю, после такого ответа ты волен пойти к отцу и потребовать разорвать договор наших родителей, но тогда для меня начнут искать другого жениха, а этого я не перенесу! Я не прошу хранить мне верность. Когда полюбишь кого-то, просто скажи об этом, и мы расстанемся. Я не буду противиться твоему счастью. А пока давай оставим всё, как есть».

Я задумался. Предложение Укё поставило меня в тупик. Она не просила любви, не просила верности, ей нужно было лишь нечто вроде надёжного прикрытия в моём лице, чтобы как можно дольше не выходить замуж. Странное желание для девушки.

Заставить её рассказать всю правду, было бы довольно легко. Вынуждать людей совершать выгодные мне поступки я умел хорошо, но что-то остановило меня. Я вдруг вспомнил о том, сколько всего неприятного похоронено в моёй собственной памяти… Наверное, это был единственный случай в жизни, когда я остановился на полпути до интересующей меня цели, пощадив чьи-то чувства.

«Честно сказать, — заговорил я, — у меня тоже нет ни малейшего желания жениться. И, возможно, я никогда этого не захочу. Но как ты объяснишь свою позицию родителям? С каждым годом будет всё труднее делать вид, что в наших отношениях — полный порядок».

«О родителях не беспокойся. Просто помоги мне».

И я согласился оставить всё, как есть.

Помню, как неистовствовал отец, когда спустя несколько лет догадался, что свадьбы не будет… Впрочем, поделать он ничего не мог. Официально мы с Укё оставались женихом и невестой, следовательно, нас никто не мог заставить обручиться с кем-то ещё. И родители, в конце концов, прекратили попытки изменить что-то.

Потом Укё рассказала правду. За свою способность видеть души усопших, за этот так называемый дар, который я в детстве считал игрой её воображения, а теперь — величайшим проклятием, моя подруга заплатила весьма высокую цену. Прикосновения мужчин вызывали у неё боль вплоть до обмороков. Родители обо всём знали, но им, похоже, было наплевать. Они хотели выдать дочь замуж во что бы то ни стало, считая её проблему глупой блажью, которая с возрастом пройдёт. Разумеется, я не стал уточнять, кто ещё из мужчин прикасался к ней, и когда именно Укё теряла сознание, ибо от моих прикосновений ей никогда не становилось настолько плохо. Однако боль, видимо, девушка всё же испытывала, даже касаясь меня, просто никогда не показывала этого. А вообще, конечно, я не имел права требовать от неё каких-то объяснений, ибо сам вёл с семнадцати лет далеко не монашеский образ жизни.

У меня за плечами уже имелся опыт тесного общения со студентками как младших, так и старших курсов, но происходившее любовью назвать было сложно. Разве что физической разрядкой, приятной, да и только.